Минувшим летом в России неоднократно сообщалось о случаях давления на мусульман со стороны властей. В мусульманских молельных домах и мечетях проходили проверки. 21 июля в центре Москвы даже прошел стихийный митинг против полицейских рейдов в мечети. Ближе к осени начали появляться сообщения, в которых обычные люди приставали к женщинам в мусульманских одеяниях. Так, в сентябре СМИ писали, что в московском метро двое мужчин приставали к девушке в никабе и требовали, чтобы она носила "нормальную одежду". Как пишут "Кавказ.Реалии", в Новой Москве на чеченку с пятью детьми в буквальном смысле спустили собак, а в Котельниках отправить мусульманку на войну как "пушечное мясо" потребовала преследовавшая ее прохожая. Травле подверглась и адвокат, которая вступилась за пострадавших — теперь её обвиняют в работе на Украину.
Подобное происходит не только в столице. Буквально на днях башкортостанские Telegram-каналы распространили видео, в котором мужчина с такими же претензиями обратился к девушке в никабе. Является ли травля следствием давления властей? Об этом и не только "Idel.Реалии" поговорили с британским исследователем этноконфессиональных проблем в постсоветских странах Адамом Лентоном.
— Исследователь ксенофобии и расизма, заместитель директора и научный руководитель "Левада-центра" Лев Гудков, с которым еще до полномасштабного вторжения России в Украину беседовал корреспондент "Idel.Реалии", связывал рост ксенофобских или ультраправых настроений в российском обществе с тем, что "правящие круги этой страны за последние годы сумели превратить непристойные лозунги в пристойные". Как вы считаете, в этом смысле травля мусульманок — это следствие рейдов властей в мечети?
— В какой-то степени, я думаю, здесь есть элемент следствия, хотя является ли это прямым следствием, пока сказать не могу. Последняя ситуация в московском метро получила большую огласку, но пока я знаю только имя — это некий Алексей. Позднее к нему присоединился пожилой человек. Пока не совсем понятно, почему он решил совершить такой поступок; без дополнительной информации сложно сказать о причинах. Может, он действительно чувствует обострившуюся атмосферу за последние месяцы.
Интересно здесь еще и то, что даже в ультраправых каналах ведется обсуждение в таком ключе, что возможна провокация. Они считают, что кто-то решил помочь этой девушке. Довольно странная ситуация, но я бы не исключал и того, что это некая провокация со стороны самих ультраправых.
— В этих случаях удивительным образом всплывала тема войны в Украине. При этом не очень понятно, как мусульманские одеяния на девушках с ней связаны. На видео можно услышать что-то в духе "на фронте наши парни гибнут, а вы тут ходите в такой одежде". В чем тут связь?
— Сложный вопрос. Я бы сказал, что самое интересное в этих случаях — то, что это происходит на фоне войны в Украине; и что в оправдание мы слышим такие лозунги. Как бы парадоксально ни звучало, есть некая связь. Связь непрямая. Мне кажется, в период войны часто происходит усиление националистических установок. Мы это наблюдаем, например, у этнических активистов из регионов в вопросе отношения к прошлому. Так и у русских националистов. Мне кажется, самое важное здесь — ответ на вопрос, кто входит в это "мы"? Границы воображаемого сообщества меняются, во время войны они могут быть очень нестабильными. Такое, я думаю, может быть в любом государстве, но особенно в такой стране, как Россия, где проживает много этнических групп, которые исповедуют разные религии.
Всегда очень деликатным является вопрос, кого включает это "мы". Это русские люди, которые говорят на русском, исповедуют православие, или это российские граждане, включая все этнические группы и вероисповедания? Я думаю, главное противоречие в этом. Оно не новое, но сейчас, во время войны, усугубляется — и мы видим следствие этого в виде нарастания количества случаев травли. Эти случаи получают огласку и у сторонников жертв, и у сторонников агрессоров.
— Интересно, что огласку они получают даже в условиях, когда большинство независимых СМИ просто вынуждено были покинуть страну. Это объясняется тем, что есть массовый доступ к социальным сетям?
— Скорее всего, да. Мы видим, что многие из этих инцидентов просто фиксируются на камеру телефона. Поэтому одна сторона, как правило, считает, что это провокация, фейк. Или звучат претензии со стороны ультраправых каналов, что слишком хорошо отснято. Но тем не менее без этих устройств, которые все фиксируют, мы бы, скорее всего, не имели возможность узнать об этих инцидентах. Я предполагаю, что таких случаев больше, просто не все фиксируются на камеры мобильных устройств.
— Российские власти, видимо, не следят за тем, что происходит в социальных сетях. Весной, выступая на заседании постоянного совета ОБСЕ, заместитель постоянного представительства РФ раскритиковала западные страны за рост исламофобии. Среди прочего она упомянула сожжение Корана в Дании, Нидерландах и Швеции. Издание "Голос ислама" связало шведские случаи с Россией, а шведские власти обвинили РФ в кампаниях дезинформации вокруг ситуаций с сожжением Корана и расширением НАТО. Не использует ли Россия риторику про исламофобию в целях давления на Запад?
— Безусловно, да. Я думаю, Россия очень заинтересована в давлении на Запад именно в мусульманском вопросе. Но я бы еще обратил ваше внимание на то, что если смотреть по предыдущим годам, Россия имела рычаги влияния. После полномасштабного вторжения в Украину зона влияния России значительно сузилась в связи с тем, что многие ультраправые партии либо отказываются от сотрудничества с Россией, либо российские ультраправые просто не могут прилететь на Запад. Например, такие люди, как Дугин, который давно сотрудничал с правыми мыслителями на Западе.
Я думаю, здесь важен контекст. Ведь в этом скандале аудиторией является в том числе население Запада. В контексте присоединения к НАТО любые препятствия, чинимые Москвой, помогут России, если в шведском обществе нарастают противоречия. Но здесь аудитория — это так называемый "Глобальный Юг". Россия может воспользоваться этими случаями, чтобы транслировать свой нарратив по всему миру.
Часть исследователей полагает, что этот термин заменил собой определение "страны третьего мира", не в последнюю очередь из соображений политической корректности.
Географически "Глобальный Юг" — понятие довольно относительное, так как среди государств, которых к нему относят, немало тех, что находятся в северном полушарии: например, Индия и Мексика. Когда говорят о "Глобальном Юге", в первую очередь имеют в виду страны с развивающейся экономикой.
RT, Sputnik действуют в Латинской Америке, Южной Азии и на Ближнем Востоке. Такие нарративы имеют отклик у этих обществ. Они убеждают аудиторию в том, что Европа и Запад не защищают традиционные ценности и верующих. Это следующее важное поле боя для нарративов. Россия будет использовать нарративы в том числе против Запада, чтобы получить поддержку в третьих странах, которые до сих пор не осудили РФ за агрессию и не поддержали Украину.
— В прошлом году вы писали аналитический текст, в котором наряду с другими экспертами и медиаорганизациями указывали на то, что среди официально заявленных военных потерь непропорционально широко представлены этнические меньшинства из экономически неблагоприятных регионов России. Как вы считаете, случайно ли получилось так, что территории большинства этнических меньшинств оказались экономически менее развитыми в России?
— Неслучайно, я бы сказал. Здесь нужно копаться в истории. К сожалению, да — многие из этих регионов оказались менее благополучными в плане экономики. И с этим напрямую связано то, что большая доля жертв среди военнослужащих в Украине как раз из таких регионов.
Здесь также важно понять, насколько на это влияют исключительно экономические условия, а насколько — этнические условия, факт компактного проживания этнических меньшинств. Я склоняюсь к тому, что очень сложно отделять вот этот клубок факторов. При этом этничность и расширение границ Российской империи очень тесно связаны друг с другом, поэтому, безусловно, те регионы, которые до сих пор остаются менее благополучными, — это те же, в которых проживают этнические меньшинства.
Также добавлю, что по разным причинам республики в России, в которых проживают этнические меньшинства, удивительно разнообразны — это, конечно, вносит свои коррективы. Допустим, в Тыве, Бурятии и на Северном Кавказе война очень остро чувствуется в сельских местностях. А где-то справляются получше — в Татарстане, Саха, где есть ресурсы.
Но, в общем говоря, расширение экспансии Российской империи, аннексия территорий привели к ситуации, когда многие зоны оказались менее благополучными. Также здесь есть вопрос интеграции. В крупных городах, где произошла индустриализация, экономические показатели, скорее всего, лучше. Но во многих местах, где проживают этнические меньшинства, интеграция в экономику не так успешна. С одной стороны, это значит, что это палка о двух концах, и в этих регионах люди могут говорить на своем языке, составляют общины из одной этнической группы, но поскольку экономическое развитие является, пожалуй, самой большой задачей для всех регионов, это еще остается проблемой. Как вы упомянули, во многих из этих регионов особо бедные представители этнических меньшинств имеют единственный социальный лифт — подписать контракт с российской армией.
— То, что многие из этих республик и национальных регионов оказались среди менее развитых, не является признаком того, что Кремль ведет такую экономическую политику, которая позволила бы всегда держать под контролем эти территории? То есть они зависимы, соответственно, у них будет меньше, скажем, политических амбиций.
— Да, верно. Я добавлю, что Кремлю следует учитывать, какие приоритеты у регионов. Присущий империям нарратив, что некоторые регионы и территории нужны в качестве буферных зон, имеет место. Я думаю, поэтому Кремль не совсем заинтересован в их экономическом развитии. На Северном Кавказе они считают важным просто держать ситуацию под контролем. Я не думаю, что это очень старинный и справедливый подход, но это сейчас их приоритет.
— Тем не менее среди регионов-доноров России есть такая республика, как Татарстан. Мы видим, как война напрямую влияет на его экономическое положение. Эксперты, в том числе и региональные чиновники, говорят, что ожидается снижение доходов от углеводородных ресурсов, а это одна из значимых сфер в экономике Татарстана. Получается, войной Кремль бьет по потенциальным политическим амбициям республики? Потому что Татарстан, как мы знаем, исторически был довольно свободолюбивым и предпочитал иметь более равноправные отношения с Москвой. В этом смысле то, что происходит из–за войны — удар по экономике республики — тоже можно рассматривать как некую московскую стратегию?
— Да, если честно, я тоже не совсем понимаю, почему Путин решил вторгнуться в Украину. Я думаю, если это стратегия, то это не очень хорошо продуманный подход, потому что, как вы правильно сказали, это совершенно бьет по экономике и по политическим амбициям Татарстана. Я думаю, очень интересно наблюдать, как в последние месяцы на фоне войны реагирует регион-донор. Минниханов, например, очень тихо себя вел первые месяцы войны, вообще ничего говорил про так называемую "специальную военную операцию", что есть негодование среди татарстанских элит.
Более того, можно посмотреть на развитие Казани. Напомню, город готовился к крупным спортивным мероприятиям, даже претендовал на летние Олимпийские игры в 2036 году наравне с Петербургом. Более того — Казань в прошлом году должна была принять Всемирные зимние игры Специальной Олимпиады, но отказалась в связи с войной. Я думаю, эта проблема пока назревает, но татарстанские элиты сделали большую ставку на проведение больших спортивных мероприятий, как-то снизили политический статус — и это большая для них потеря. Как только откроется возможность выразить несогласие, будут негодования. Я думаю, в итоге люди из региона предпочтут пересмотреть отношения с Москвой.
— Есть такое мнение, что в России преследования не носят массовый характер, поскольку относительно всего населения количество дел не так велико. Власти, как считают сторонники этой точки зрения, преследуют точечно активистов, журналистов, а на это активно реагируют СМИ, и создается такое ощущение, что это массовые преследования. Как вы считаете, российская власть может посылать сигналы обществу, преследуя точечно? Например, преследуя тех же исламистов, могут успокаивать сторонников Стрелкова, скажем, или других ультрапатриотов?
— Да, особенно если учесть, что только несколько месяцев назад был несостоявшийся мятеж Пригожина. Я думаю, что, безусловно, именно такие сигналы могут быть, чтобы успокаивать и получить поддержку неких ультрапатриотов, как вы сказали. Я думаю, это часть акта балансирования, который становится еще более сложным, но это посылание сигналов другим частям общества.
— Вы изучаете вопросы регионального национализма. В частности, как исследователь вы занимались и татарским национализмом. Как вы считаете, Кремль сумел его подавить?
— Частично да. Я скажу с точки зрения политических элит: публичное его проявление подавлено, сейчас как-то отсутствуют претензии с места. Мне кажется, им стало все понятно, нынче нет возможности даже договариваться с Москвой по поводу потерянной автономии. Вспомним, что совсем недавно президента Татарстана переименовали в раиса, местные власти оттягивали этот вопрос до последнего, и только в условиях войны они дали понять, что просто не в силах сейчас противостоять таким решениям. Это временно. Мне кажется, такие случаи говорят о многом, если читать между строк. Власти Татарстана до последнего оттягивали изменения и централизацию — это говорит о том, что есть латентные возможности для пересмотра этих решений в далеком будущем.
Если смотреть на татарских националистов, то, безусловно, 2022 год был переломным в том плане, что многим пришлось уехать. Я думаю, будет интересно посмотреть потом, есть ли раскол между теми, кто остался, и теми, кто уже сейчас за границей. Поэтому я думаю, что у тех, кто остался, есть латентные возможности, потому что многие, кто придерживался или разделял предпочтения или националистические взгляды, понимают: сейчас правила игры значительно изменились, поэтому не стоит заниматься политической деятельностью. Как только откроется окно для такого рода действий, будут люди, готовые пересмотреть потерю автономии, статуса президентства и так далее. Структуры еще существуют, но условия не позволяют.
— Во многих республиках национальные активисты оставались последним бастионом оппозиции, особенно в тех, где российская оппозиция не имела социальной базы. Означает ли вытеснение национальных движений, что никакой альтернативы в этих республиках уже нет и не будет?
— Сложный вопрос. Я думаю, это зависит от того, как закончится война. Здесь, я думаю, надежда не потеряна, поскольку мы все-таки живем в цифровом мире, где люди общаются даже диаспорами; и активисты, которые находятся за границей, могут общаться с людьми, которые остаются в регионах. У них ведь есть чувство общности и общие предпочтения. Мне кажется, сложившаяся ситуация усугубляет и усложняет их положение. В короткой перспективе я вижу мало надежд, но все зависит от того, как будет развиваться ситуация. Я считаю, будущее России будет зависеть от тех людей, которые решили остаться, поэтому сотрудничество между ними и активистами во многом определит характер этого развития.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.
