— Считаете ли вы, что непропорционально высокая доля этнических меньшинств среди воюющих — это целенаправленная политика Кремля или так получается случайно?

— Я думаю, случайности в этом мало. Я, разумеется, согласна с другими активистами. Но я думаю, что стоит понимать, я уже ни раз об этом говорила, что это не взялось из ниоткуда. Это была целенаправленная политика Кремля на протяжении многих лет. Права меньшинств ущемлялись очень методично и очень конкретно. У Кремля всегда была такая политика. Я думаю, что то, что сейчас происходит в связи с войной в Украине — это как бы уже вишенка на торте, мы к этому шли уже очень давно. К сожалению, и на Западе, и среди так называемой либеральной российской оппозиции, про это говорили очень мало. А сейчас к этому вопросу намного больше внимания и поэтому мы можем очень свободно говорить о том, что национальные меньшинства или коренные народы, так лучше, я думаю, нас назвать, действительно, ущемлены и мы всегда были целью Кремля. Так что да, ничего удивительного в этом нет. Я абсолютно согласна, коренные народы — это жертвы этой войны.

— Вы говорите, что у Кремля была целенаправленная политика дискриманации коренных народов. Как вы считаете, отмена госязыков республик России и ряд других националистических решений Кремля были предвестником того, что Россия нападет на Украину?

— Да, абсолютно. Давайте не будем забывать, что война в Украине — это в принципе колониальная война. Так я ее называла с самого начала. И многие украинцы также называют ее колониальной войной. Мы знаем, что делают империи со своими колониями. И Кремль этим занимается очень давно. И да, действительно, это попытка истребления, я даже ее так назову, национальных языков. Это было таким первым шагом, потому что, что сделать, чтобы истребить народ, стереть ее идентичность с лица Земли, нужно прежде всего начать с языка. Я думаю, самым громким предвестником войны было переименование должности президента Татарстана в главу Татарстана. Это случилось буквально накануне. Я знаю, что многие очень долго думали и гадали, а почему сейчас, а почему это произошло, неужели это важно!? Но как мы знаем, у империи должен быть один президент и один правитель. Это Владимир Путин сейчас. И да, это было очень логичным и очень имперским решением со стороны Кремля. Поэтому, если мы будем следить, особенно прослеживать политику в отношении национальных республик в последние 20 лет, все вело к тому, что мы видим сейчас.

— Когда отменяли госязыки республик очень часто можно было услышать тезис о том, что Москва защищает местных русскоязычных. Тот же тезис мы слышали в качестве обоснования вторжения России в Украину. Видите ли вы параллели в этой риторике?

— Это очень интересный вопрос о защите местных русскоязычных. Вы и многие слушатели, наверное, знают, на Западе идет большой дискурс о деколонизации России, очень много ведется разговоров об этом среди активистов, среди людей, интересующихся российской политикой и заинтересованных в российской политике. Я думаю, это очень интересный тезис, потому что, когда мы говорим о деколонизации, всегда встает вопрос русскоязычного населения национальных республик. Я, например, могу говорить с большей уверенностью про Татарстан и Башкортостан, в частности. Всегда был такой тезис, что вот если мы движемся к защите тюркского коренного населения, татар, башкир и так далее, в защиту их языков, ну что же мы будем делать с местными русскими, неужели вы их всех выгоните!? Я думаю, это очень интересно, потому что здесь, на Западе, есть такое недопонимание региональной политики России и того, как люди живут в регионах. Как уже говорили 1980-1990-х гг. лидеры татарской оппозиции, татарстанского движения за независимость, это наши русские. Так же как в Украине русскоязычное население — это украинцы. И такая же динамика прослеживается в национальных республиках. Это люди, чей дом Татарстан, Башкортостан и так далее. Они жили в нашей республике веками. Есть люди, которые говорят на языках коренного народа. Я таких людей знаю лично. Это этнические русские, которые говорят, например, на башкирском или татарском.

— А имело ли место массовая дискриминация в том плане, что ассимиляции русскоязычных коренным населением?

— Я не думаю, что мы можем говорить о массовой дискриминации. Но ассимиляция — это натуральный процесс. Ведь эти люди живут веками на территории Татарстана и Башкортостана. И наши традиции им также близки. Они вместе с нами отмечают Курбан-байрам, например. И прочие традиционные праздники. Не буду даже называть их мусульманскими, потому что это больше чем просто религия для наших регионов. Это натуральная ассимиляция. Эти люди считают себя башкортостанцами и татарстанцами. И очень многие из них, я не думаю, что хотят резко переехать в Центральную Россию из-за своей русскоязычности.

— Вы под словом натуральный, наверное, имеете в виду естественный процесс.

— Да.

— Вы постоянно участвуете в международных проектах, информируя в них о том положении, в котором оказались татары и другие народы. Почему для вас так важно донести до международной общественности эту проблему?

— Я этим занимаюсь очень давно. На Западе я живу очень давно. И для меня, наверное, в первый раз, когда я приехала в США учиться, было шоком, насколько в глобальном сознании люди видят Россию как достаточно моноэтничное и монокультурное государство. Это был абсолютный шок. И наверное, именно с этого момента начались мои попытки показать людям, что нет, Россия не моноэтничное государство, на территории России проживает больше 180 национальностей. Часть моей миссии — показать западным политикам, в том числе, что Кремль очень эффективно смог нарисовать такую картинку о России, что она моноэтничная, что все решения принимаются в Москве и все это славянские территории. Я думаю, что война в Украине показала, насколько это опасное мышление, и что нельзя так воспринимать Россию. Я очень часто приводила в пример Турцию. Мы знаем, что это одно из немногих государств, Турция — член НАТО, которое работает с регионами, можно сказать, в обход Кремля. Например, с Татарстаном. И мы помним все эту историю, когда отношения между Кремлем и Анкарой были не лучшими, но Анкара продолжала общаться с Татарстаном, проводить какую-то политику и так далее. И я думаю, что Запад на самом деле очень многое упустил, опять-таки потому, что смотрел на Россию как на такое моно-образование. Не обращал внимание на регионы, хотя есть огромный потенциал в плане какого-то экономического взаимодействия и дипломатии. Поэтому для меня это очень важно, рассказать людям, кто мы и что мы есть. Ну и особенно сейчас мы видим траекторию российского вторжения в Украину и скорее всего государство уже никогда не будет прежним, и наверное, не будет существовать в нынешних границах, и чтобы не допустить ошибок, которые были совершены при распаде СССР, лучше говорить об этом сейчас, рассказывать людям и каким-то образом менять политику в отношении нерусских регионов.

— Я правильно понимаю, что вы занимаетесь развенчиванием мифа о гомогенности России в глазах западного мира?

— Да, абсолютно.

— Несмотря на ваш оппозиционный активизм, вы никогда себя не ассоциируете с российской оппозицией. Почему так?

— Нет, не ассоциирую. Опять-таки проблема в том, что, к сожалению, даже сейчас этот тренд продолжается, российская оппозиция, к сожалению, так же как и Кремль, предпочитает нас не замечать. Я писала буквально накануне акции по случаю Дня памяти о том, что огромным проявлением солидарности и один из способов показать, что российская оппозиция действительно уважает нерусские народы, проживающие на территории страны, было бы показать солидарность, в том числе, с татарстанским движением, с татарами. Показать, что российская оппозиция видит свое империалистическое прошлое.

— И осуждает ее, да?

— И осуждает его, разумеется! Но никакого осуждения, никакой солидарности мы, к сожалению, не увидели, это еще раз показало, что, видимо, у нас наши пути разнятся в будущем.

— Кстати, я не заметил даже твита на эту тему от российских оппозиционеров...

— Да, к сожалению. Я написала об этом в твиттере и в ответ у меня начали спрашивать, а что за акции, а почему вы нам не рассказываете о них... Это очень странные вопросы, так как акции проходят уже почти 30 лет. И тот факт, что никто из российской либеральной оппозиции до сих пор не знает об их существовании, это говорит о многом.

— И при этом почти все крупные оппозиционные движения имели свои представительства в Казани, то есть в них есть люди, которые происходят из Татарстана. Недавно в одном из интервью вы говорили о татарском сегменте в твиттере. А есть ли в твиттере сегмент на английском о проблемах татар? И нужен ли он?

— Я думаю, что этот сегмент — это я. Я говорю на английском о проблемах татар и о проблемах жителей Башкортостана, так как я родилась в Башкортостане. Ну сегмента твиттера о Татарстане и татарах нет, но есть огромный сегмент о так называемой деколонизации. Это или же российские национальные активисты, которые живут на Западе, или западные ученые или политики, которые очень интересуются этой темой. И там, конечно, всегда есть горячие обсуждения будущего России и проблемы коренных народов.

— Некоторое время назад Вы выступали в крупном мероприятии ОБСЕ. У Вас нет ощущения, что в международных организациях сложно получить понимание, так как они все время действуют с оглядкой на Москву. Или после 24 февраля это меняется?

— Ну я думаю, что это очень сильно изменилось. Тот факт, что меня пригласили на конференцию ОБСЕ и также я выступала там вместе с представительницей фонда "Свободная Бурятия". Я думаю, это говорит о многом, это была огромная площадка, наш голос слышат. И думаю, наконец-то, приходит понимание, что с Кремлем работать и договариваться не просто сложно, а может и даже невозможно. И поэтому я думаю, и взгляд международных организаций также изменится. Но здесь стоит понимать, что есть какие-то легальные ограничения у этого всего, потому что Россия все равно член ОБСЕ, член ООН. Но я очень благодарна, что западные политики, партнеры находят все равно способы обхода различных и вето, и других различных ограничений, которые Кремль может наложить на все это. У нас есть площадка, я думаю, это очень быстро меняется.

— На прошлой неделе я говорил с одним из авторов резолюции ПАСЕ по России. Говоря о важности таких документов, он обозначил, что в будущем они могут служить доказательной базой в случае создания международных трибунов. А как вы относитесь к документам, которые носят рекомендательный характер?

— Я думаю, что они важны. Я абсолютно согласна, это та база, которая может быть. И здесь я также вернусь к проблеме того, что национальные меньшинства и коренные народы Кремль использует непропорционально в своей кровожадной бойне в Украине. Главная проблема в том, что у нас нет возможности, например, документировать это. Есть какие-то списки, которые сливают местные активисты, есть какие-то сообщения, которые активисты получают от людей на местах о том, что, ну например, в Татарстане мы слышали, что в Альметьевске был огромный призыв. А Альметьевск — это татарский город. Это какие-то маленькие картинки, зарисовочки, которые мы видим с мест, и у нас нет никакой доказательной базы сейчас. Поэтому, чтобы в будущем мы могли об этом говорить, разумеется, даже рекомендательные документы — это огромное подспорье. Но остальную базу, как мы это будем собирать — это огромный вопрос. Это будет очень тяжело.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.