24 февраля — в день вторжения России в Украину — уфимская журналистка Дарья Кучеренко в знак протеста вышла на одиночный пикет и была задержана полицией. В последующие дни она продолжала освещать проходившие в Уфе антивоенные акции в издании "Коммерсантъ-Уфа", пока усилившееся давление на редакцию со стороны властей и силовиков не вынудило Кучеренко уволиться. Накануне суд оштрафовал журналистку на 10 тысяч рублей за участие в несанкционированной акции. "Idel.Реалии" поговорили с Дарьей Кучеренко о том, как изменилась журналистика в Башкортостане за последние пять лет — и какое влияние на нее уже начала оказывать война в Украине.

— Расскажите, как прошел суд над вами за антивоенный пикет?

— Он прошел довольно быстро, и решение было ожидаемым. Я выступила со своей позицией — заявила, что не признаю свою вину и не считаю, что совершила какое-либо правонарушение. Подчеркнула, что проводила одиночный пикет в день, когда Россия ввела свои войска на территорию Украины, чтобы выразить свою позицию по поводу войны и действий российских властей, которые я осуждаю. Именно поэтому на моем плакате было написано: "Я против войны! Я эту власть не выбирала!" И как журналистка, и как гражданская активистка я считаю, что нужно называть черное — черным, белое — белым, войну — войной, преступление — преступлением.

Если рассматривать мои действия с точки зрения закона, то я не понимаю, какую общественную опасность могла представлять 27-летняя девушка с плакатом на тротуаре, не оказывавшая полицейским никакого неповиновения и сразу предъявившая свои документы. Отмечу, кстати, что даже полицейский, составлявший 24 февраля в отделе на меня протокол, сперва не хотел этого делать, но потом был вынужден подчиниться приказу сверху. Решение это я, конечно, обжалую — вплоть до Европейского суда по правам человека.

— Вы приехали в Уфу из Оренбурга осенью 2016 года и стали работать на радиостанции "Эхо Москвы в Уфе". Какой вам показалась тогда политическая обстановка в Башкортостане, если сравнить ее с сегодняшней?

— Она была куда более свободной. Это ощущалось и по общественно-политической атмосфере, и по взаимодействию с властными институтами. В то время мы, журналисты, добились открытости для нас судов — нас пускали на заседания даже просто по паспорту. Сегодня же суды вновь закрыты, и это очень остро ощущается, особенно сейчас — в условиях войны. Очень четко видно, как власть устраивает то положение, что на суды никто не может попасть, кроме адвокатов и СМИ. Мне же кажется безумно важным, чтобы сегодняшние судебные процессы по антивоенным выступлениям были непременно зафиксированы для истории. Очень важно также, чтобы обвиняемые, причем несправедливо обвиняемые, видели какую-то поддержку со стороны общества. Их процессы сейчас, по сути, остались вообще без освещения со стороны СМИ, не говоря уже о допуске на заседания родных и вообще публики.

— Но тогда уже чувствовалась некоторая несвобода?

— В целом можно сказать, что с 2016-го по 2022 годы пространство политических свобод в стране — и в республике в частности — с каждым годом все больше сокращалось. В 2021 году оно, я бы даже сказала, стало сокращаться с каждым месяцем. Это в частности хорошо видно на примере радиостанции "Эхо Москвы в Уфе", на которой я проработала с ноября 2016-го по май 2018 года. Когда я стала там работать, мне казалось, что мы можем делать в эфире практически всё — разумеется, в рамках тогдашних законов. Мы приглашали к себе в студию очень много людей самых разных взглядов, профессий, разного социального статуса, и они говорили без опаски всё, что думали. Тогда у власти был Рустэм Хамитов — почти вся медийная и во многом общественно-политическая тусовка была к нему в оппозиции. Например, к нам приходил тот же Азамат Галин и рассказывал, как он расследовал схемы госзакупок на предмет их коррупционности, о своих открытиях при анализе бюджета Уфы и о многим другом. А сейчас он вовсю поддерживает власть, Радия Хабирова и заявляет, что на месте Путина он уничтожил бы соседнее государство.

Вообще, тогда в Уфе был очень достойный уровень журналистики. Во многих редакциях СМИ были очень хорошие, сильные журналистские команды, было очень много блестящих расследований, репортажей. А сейчас обстановка в нашей сфере все больше начинает напоминать выжженное поле. 5 марта Путин уничтожил нашу профессию, уничтожил все, что создавалось в сфере свободных СМИ за 30 лет.

— Вы больше года были в эмиграции в Израиле — и потом вернулись. Вы не рассматривали возможность продолжения эмиграции в другой стране?

— Дело в том, что после нескольких месяцев эмиграции я поняла, что не чувствую себя там комфортно. Для меня очень важно ощущать себя частью гражданского общества, быть полезной. В Израиле я такой себя не чувствовала. А в России в той ситуации осени 2020 года казалось, что мне, моей профессии ничего существенного не угрожало. И я решила вернуться.

Кстати, именно по вышеизложенным причинам я не хочу эмигрировать даже сейчас, когда наша профессия стала куда более опасной.

— После возвращения вы вновь пришли в издание "Коммерсантъ-Уфа". С каким настроением приступили к работе? Были ли какие-то сложности, полностью ли устраивала вас позиция издания?

— К работе я приступила тогда с большой радостью, поскольку, когда уезжала в Израиль, я уже испытывала профессиональное и эмоциональное выгорание. Года в эмиграции, когда я не работала в журналистике, мне вполне хватило, чтобы восстановиться. Накопленной энергии мне хватило надолго. Кроме того, в эмиграции у меня произошла переоценка ценностей, взглядов на то, чем нужно заниматься в журналистике сейчас. Это обретенное понимание мне сильно помогало — особенно на первых порах после возвращения.

У меня не было какой-то апатии, я работала не как статист, который восемь часов в редакции рерайтит чужие новости. И у нас не было никакой цензуры — вот честно: ни политической, ни коммерческой. В какой-то степени нас спасал и формат издания: строгое изложение фактуры и всех точек зрения на ту или иную проблему, то или иное событие. Я могла работать над тем, над чем хотела. Я ходила в суды и освещала громкие процессы, например, над "Свидетелями Иеговы" (признана в России "экстремистской организацией", её деятельность запрещена — "Idel.Реалии"), который шел в течение целого года. Я хотела писать про политику и писала про нее, будучи парламентским корреспондентом в Госсобрании, отслеживая все готовящиеся и принимаемые законопроекты. Хотела писать про нарушения прав человека — и это также делала. Кроме того, я вернулась и на утренние эфиры "Эха Москвы в Уфе" — это позволило мне не замыкаться в одном только формате. Наконец, кроме журналистики, у меня появились в жизни и разные формы гражданского активизма — феминизм и другие.

Добавлю все же — когда я вернулась, то с большим удивлением обнаружила, какое огромное давление началось здесь на СМИ. Судебные иски высших госчиновников на "Эхо Москвы в Уфе", иск за "фейки о коронавирусе" к "Коммерсанту-Уфа" и другие придирки к изданию, совершенно безумное давление на "Про Уфу" (ныне — "Пруфы"), на их рекламодателей… Давление ощутили буквально все популярные независимые уфимские СМИ. И я сейчас очень хорошо понимаю, что именно с приходом в республику Радия Хабирова начались очень большие проблемы у гражданского общества, в том числе у средств массовой информации.

— С какого момента вы ощутили персональное давление именно на вас со стороны органов власти? Было ли это связано только с вашими публикациями? Или с вашим активизмом, в том числе с постами в Facebook?

— Думаю, это началось прошлым летом. Тогда уже пошли какие-то звоночки — в прямом и переносном смысле. Я узнавала, что редактору звонят по поводу моих статей, например, когда я писала о некоторых связях выигрывавших крупные тендеры компаний с госчиновниками.

В сентябре, насколько я помню, давление началось уже серьезное — редактору звонили из-за моих постов в Facebook по теме политики, по действиям и решениям республиканских властей. Тогда же меня начали "полоскать" в анонимном Telegram-канале "Техас Хабирова". В начале зимы возникли проблемы из-за моей публичной лекции на телеканале UTV, которая называлась "Итоги 2021 года в Башкирии: успехи и неудачи гражданского общества". В последние месяцы все эти сигналы усиливались и усиливались. Я знала, что в администрации главы республики уже пристально следят за моей деятельностью, причем, мне кажется, что мои посты в Facebook нервировали чиновников куда больше, нежели мои публикации в издании.

— Как относилась к давлению на вас редакция? Можно ли сказать, что она вас защищала?

— Да, я знаю, что редактор меня защищал, насколько мог. В том числе мне ничего не запрещали публиковать в соцсетях, тем более, что и давить на меня в этом плане было бесполезно.

Давление достигло своего апогея, когда началась война в Украине, когда я вышла на свой одиночный пикет, когда начала освещать другие подобные акции и писать в соцсетях, что я думаю по поводу этой войны. (Кстати, я не единственная уфимская журналистка, которая столкнулась с таким давлением из-за своей антивоенной позиции.) Внимание силовиков и властей к каждому моему действию уже ощущалось зримо. Я в частности увидела это в прошедшее воскресенье — 6 марта, когда меня опять задержали возле места, где проходила очередная антивоенная акция, к которой я даже не успела присоединиться. Я шла на встречу с подругой, проходила мимо остановки, когда из машин выскочили полицейские и целенаправленно схватили меня — было видно, что они прекрасно знают, кого именно задерживают.

— Вам пришлось уволиться...

— Мой уход из издания был связан с тем, что я понимала — и мне также давали это понять и другие — мои антивоенные посты в соцсетях, мое участие в протестных акциях как активистки подставляют редакцию и грозят ее закрытием. Не делать же того, что я сейчас делаю, я уже не могла. Я уже не могу быть сторонним наблюдателем, не могу быть молчаливой, не могу не говорить о том, что зло — это зло, когда это так очевидно. Подставлять же редакцию тоже не хотелось — и поэтому я приняла решение уйти.

— Вам не страшно было выходить на одиночный пикет в качестве активистки, уже не защищенной журналистским статусом?

— Нет, это был еще первый день войны — все только начали выходить на акции, и не было этих новых законов. Было волнительно, но я не испытывала страха ни при задержании, ни в отделе полиции. Я не знаю, как это работает — видимо, мой организм выделяет не страх, а какую-то злость.

— А когда 4 марта приняли законы о "фейках" в отношении российской армии, ужесточили репрессии за антивоенные выступления?

— Я думаю, что после этого у всех появилось чувство страха за свою безопасность. Я считаю, что это нормально. Но отмечу, что у меня оно усилилось тогда, когда до меня стала доходить информация о большом внимании ко мне со стороны силовых структур. Я начала видеть эти звоночки, уже ощущать их; тогда, да — стало страшно. Стало страшно еще и потому, что в этом государстве ты вообще не понимаешь, что будет завтра. Всё сейчас настолько непредсказуемо. Я уже вижу, как люди на всякий случай стараются что-то не говорить или чего-то не делать, потому что — а вдруг это уже запретили?! Или вдруг это запретят завтра, а мои сегодняшние действия все равно будут считаться незаконными? Я и раньше как журналист осознавала, что могут возбудить дело практически за любую публикацию, любой эфир или пост — и никакой справедливый суд мне не поможет. А сейчас вот этот риск публичного человека возрос многократно.

— Что вы собираетесь делать дальше? Будете ли по-прежнему занимать публичную антивоенную позицию, несмотря на усиливающиеся репрессии?

— От своей антивоенной позиции я не откажусь. Я считаю, что сейчас очень важно оставаться человеком. Я сейчас вижу свой активизм в том, чтобы помогать тем, кто столкнется с увольнениями, преследованиями за такую же позицию — тем, чем я могу [помочь] в силу моей профессии. У нас есть какие-то навыки координации, какие-то связи горизонтальные, поэтому я могу каким-то образом помогать этим людям. Могу собирать деньги на оплату штрафов, например…

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

"Каждый день ты видишь побитых женщин". От кого им ждать помощи

Плюс — я еще и фем-активистка, и я точно это не собираюсь бросать, потому что я вижу, что сейчас это становится более нужным и актуальным. Большинство тех, кто выходил на антивоенные акции в Уфе, — это девушки. Кроме того, сейчас с учетом роста бедности, депрессивных настроений в стране, очевидно, будет расти и уровень домашнего насилия, поэтому женщины окажутся в еще более уязвимом положении, чем были. Государству и раньше некогда было заниматься проблемами женщин, а сейчас мы вообще видим, что полиция занята поиском "особо опасных преступников", которые выходят с зелеными ленточками на антивоенные акции.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

"Женщины приходили к нам повторно". Кто в Поволжье помогает при домашнем насилии. Часть II

— Что вы собираетесь делать в профессиональном плане? Как теперь будете зарабатывать себе на жизнь?

— Я не ухожу из профессии, я постараюсь по максимуму, насколько это возможно сейчас, в ней остаться. Журналист не перестает быть журналистом только от того, что он потерял место в редакции и место в офисе за столом со стулом. Можно вести Telegram-каналы и не только. К тому же пока еще есть возможность писать для разных СМИ — например, о том, как война влияет на социальную сферу, на экономику. Буду писать, конечно, и про антивоенные акции.

Для меня тема последствий войны — это тема о бедности. Она несколько последних лет меня сильно интересует. Я начала заниматься ей до войны, записала несколько выпусков подкастов про жителей Башкирии, которые по разным причинам живут бедно.

Что касается заработка на хлеб насущный, то у меня всегда была установка, которая, как мне кажется, меня сильно спасала от самоцензуры и которая и сейчас дает мне опору. Я никогда не боялась никакой честной работы, я никогда не боялась физического труда. И я считаю, что более почетно, уважаемо работать дворником, поваром, кассиром, чем работать пресс-секретарем или пиарщиком, который вынужден постоянно врать. Я себя прокормить смогу — и у меня нет отчаяния по поводу того, что я осталась без работы.

— Прошлой осенью вы возглавили региональную организацию независимого "Профсоюза журналистов и работников СМИ". Будете ли вы и дальше заниматься этой деятельностью? И как изменятся цели и задачи профсоюза в нынешней — военной ситуации?

— От работы в профсоюзе я не отказываюсь, хотя я не очень понимаю, каким образом я могу её сейчас делать. Очевидно, что уже не так, как прошлой осенью, когда наша ячейка только создавалась. Тогда мы провозгласили, что будем бороться с цензурой, с давлением учредителей на СМИ, с давлением со стороны чиновников и силовиков на журналистов, что будем защищать их трудовые права.

Но сейчас мы столкнулись с совершенно иного рода цензурой — с цензурой государственной, с цензурой военной, которая прописана в законе. Как работать в этих условиях, никто из нас пока не знает. Мы видим, что под угрозой жестоких репрессий закрываются целые радиостанции, телеканалы, газеты, а некоторые СМИ подвергают себя невиданной самоцензуре. С учетом всего этого защита наших трудовых прав традиционным способом, которым мы в профсоюзе и планировали заниматься, во многом теряет прежний смысл.

Я сейчас вижу задачу профсоюза в том, чтобы оставаться безопасным объединяющим пространством для всех журналистов, которым сейчас нужна финансовая, юридическая, психологическая помощь — и по максимуму стараться всем помочь с работой.

Коротко говоря, сейчас наш профсоюз должен решать вопросы выживания и безопасности журналистов.

• Ранним утром 24 февраля российская армия атаковала Украину.
• До этого Владимир Путин объявил, что принял решение о начале спецоперации в Донбассе после просьбы "ДНР" и "ЛНР". Президент призвал украинских военнослужащих сложить оружие и "идти домой".
• Президент Украины Владимир Зеленский объявил о прекращении дипломатических отношений с Россией.
• Открытые письма с призывами остановить войну ранее написали журналисты, врачи и деятели культуры. Петицию, написанную правозащитником Львом Пономаревым (признан СМИ-"иноагентом"), подписали более 1 миллиона человек.
• Было принято решение закрыть воздушное пространство стран-членов Евросоюза для всех российских самолётов, включая частные.
• Страны Большой семерки, а также еще ряд государств вводят новые санкции против России. Наиболее существенной из них, по мнению экспертов, является заморозка зарубежных активов российского Центробанка. Кроме того, введены серьезные ограничения на работу ведущих коммерческих банков, а также на экспорт в Россию высокотехнологичных изделий. Крупные зарубежные компании перестают работать с Россией или приостанавливают свою работу.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.