"Каждый день ты видишь побитых женщин". Кто в Поволжье помогает при домашнем насилии. Часть I

25 ноября — Международный день борьбы за ликвидацию насилия в отношении женщин. "Idel.Реалии" поговорили с руководителями и сотрудниками частных и государственных организаций помощи женщинам и детям из восьми регионов Поволжья. Насколько менталитет, религия или национальность могут повлиять на ситуацию с насилием в отношении женщин, повлияла ли пандемия коронавируса на количество обращений в кризисные центры, чем завершились истории женщин с детьми, которые решили уйти от своих мужей и насилия, а также как выстраивают работу такие центры — в материале "Idel.Реалии". В первой части — истории из Самары, Уфы и Казани.

САМАРА — ПРОЕКТ "ЗНАНИЕ ОСТАНОВИТ ГЕНДЕРНОЕ НАСИЛИЕ"

Проект "Знание остановит гендерное насилие" появился в 2017 году — в то же время, когда на федеральном уровне приняли закон о декриминализации домашнего насилия. Деятельность проекта не ограничивается помощью исключительно женщинам — среди пострадавших от бытового насилия порой оказываются и пожилые люди, и дети. Однако из более чем 250 запросов о помощи, обработанных за четыре года работы, большая часть касается именно тех ситуаций, где заявительница — женщина, испытывающая насилие со стороны мужчины.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

"Женщины приходили к нам повторно". Кто в Поволжье помогает при домашнем насилии. Часть II

— На момент создания для меня было удивительным фактом то, что в таком немаленьком регионе, как Самарская область, нет ни одной организации, которая помогала бы женщинам в ситуации насилия. Я тогда подумала: "Кажется, мне сюда", — рассказывает основательница проекта Анастасия Бабичева. — Мне сложно представить в нашей стране человека, и в частности женщину, которая была бы свободна от того или иного насильственного опыта. Будь то насилие в родительской семье, партнёрских отношениях или абьюзивное поведение от незнакомых мужчин — мы постоянно в этом варимся.

Проект полностью волонтёрский, но все задействованные специалисты — юристы, психологи, соцработники — имеют профильное образование. Они предлагают консультации и сопровождение, а также ведут просветительскую работу — в частности в прошлом году волонтёры разработали большую программу по профилактике насилия для молодёжи.

— 99% наших специалистов-волонтёров — это девушки и женщины, хотя за всё время существования проекта дважды был опыт работы с мужчинами. Один из них — психолог — до сих пор остаётся с нами. Далеко не все клиентки готовы работать с мужчиной, но есть и те, кто хочет и считает полезным консультироваться именно у него. Остальные специалисты — это женщины совершенно разных возрастов, социальных групп, семейного статуса. Но все они — от юриста до тренера по йоге и лечебной физкультуре — профессионалы.

Анастасия Бабичева отмечает, что подобное волонтёрство возможно только после того, как специалист проработает собственный опыт насилия, а также избавится от стереотипов и стигмы.

— Невозможно работать с темой насилия, если ты склонен к высокомерию, оценочности, — рассуждает Бабичева. — Это прямой путь к виктимблеймингу (обвинение жертвы — "Idel.Реалии"), а это еще одна форма насилия и критически опасное действие относительно любого человека, который столкнулся с насилием. Все, что может привести к позиции сверху, это прямо табу. Эмпатия, готовность быть на равных проистекает в том числе из проработки собственного травматического опыта. Кроме того, я считаю, что в нашей работе неприменим любительский подход. Слишком много специфики.

С виктимблеймингом и безразличием пострадавшим от насилия приходится сталкиваться, когда речь заходит об общении с полицейскими. Однако у проекта есть опыт, когда представители силовых структур сочувствовали, подходили к работе ответственно и даже проявляли инициативу. Но это, к сожалению, — скорее, исключение. Она отмечает, что культура может быть основным фактором, из-за которого представители государства так относятся к пострадавшим и почему закон о профилактике семейно-бытового насилия до сих пор не принят.

— Мне кажется, основной фактор — это культура, — полагает собеседница. — Когда люди веками живут и передают из поколения в поколение ценности, выстроенные на культуре насилия, просто взять и признать, что всё это неправильно, негуманно и вредно, очень тяжело. Нужно отказаться от многих вещей. Далеко не все к этому готовы. Всегда проще сказать: "Никакого насилия не существует" или "Человек — хищник, так было всегда". Признать, что насилие сейчас уже неприемлемо и не отвечает актуальным ценностям, психологически тяжело. Ещё сложнее признать себя самого агрессором.

По наблюдениям специалистов проекта "Знание остановит гендерное насилие", количество обращений за помощью выросло во время первого локдауна. Анастасия Бабичева рассказывает, что количество заявительниц выросло на 30%. Зачастую "карантинные" обращения поступали от женщин, которые ранее испытывали насилие, но не считали его причиной для каких-либо серьезных действий, надеясь, что их партнёры изменят отношение к ним. Но во время первой массовой изоляции они стали сталкиваться с открытым насилием, угрожающим жизни и здоровью.

Количество обращений в пандемию со временем вышло на средний уровень, и осенний локдаун в 2021 году прошёл без всплесков. Бабичева полагает, что произошедшее стало "лакмусовой бумажкой, опытом, который не даёт возможности сказать, что всё не так уж серьёзно" для тех, у кого ранее были проблемы с агрессивным партнёром.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

"Сказали прийти, когда сожитель прибьет"

Одно из направлений работы проекта "Знание остановит гендерное насилие" связано с благотворительностью. Он поддерживает нуждающихся женщин и детей продуктами, средствами гигиены, одеждой; при необходимости — подарками на дни рождения детей. У этого направления работы есть свои спонсоры, причём их средства тратятся исключительно на приобретение необходимых продуктов и вещей. Никакой оплаты волонтёры-специалисты не получают.

Организации, помогающие тем, кто столкнулся с домашним насилием, по-прежнему получают много запросов, но Бабичева убеждена — ситуация всё-таки меняется.

— Я верю, что ненасильственное отношение действительно возможно, несмотря на большое сопротивление со стороны и масс, и конкретных людей. И я верю, что при приложении определённых усилий здесь и сейчас мои дети будут более свободными от насилия, чем я. Их дети — еще более свободными. Это моя поколенческая мечта. Понятно, что мы — люди 35+ — не сможем повернуть ход времени, как бы мы ни старались, потому что всё слишком глубоко зарыто. А в поколениях, я уверена, это возможно. И дело даже не в том, какие законы принимает или не принимает государство. Дело в том, какой выбор совершает каждый конкретный человек. Если мы будет выбирать в пользу ненасилия, это может стать реальностью. Каждый день мы видим примеры изменения к лучшему. Это меня поддерживает, — резюмирует Анастасия Бабичева.

УФА — "ОБЩЕСТВО ПОМОЩИ ДЕТЯМ "ВОЗМОЖНОСТЬ"

Автономная некоммерческая организация "Общество помощи детям "Возможность" работает в Уфе больше десяти лет. За это время кризисный центр открыл гостиницу для женщин с малолетними детьми, попавшими в трудную жизненную ситуацию, горячую линию психологической помощи и оказывает социально-правовое сопровождение. Директор организации Наталья Слободян отмечает, что "Возможность" сотрудничает с центрами психологической помощи, Консорциумом женских неправительственных организаций и юристами.

— У нас в стране очень сложно относятся к тому, что мама с ребенком или с детьми — это семья. Но мы именно так и считаем и оказываем этой семье комплексную помощь, — говорит Слободян. — У нашей организации много проектов, и все они направлены на то, чтобы помочь маме пережить трудную жизненную ситуацию и сохранить ребенка. Когда мама остается одна, на нее наваливается много проблем, а если еще нет и поддержки близких людей, то это совсем сложно. В этот период подключаемся мы и помогаем, потому что в подобных случаях мама может принять решение отдать детей в приют на время, потому как не хватает личных ресурсов. Как показывает практика, почти 80% детей в детских домах — это социальные сироты при живых родителях.

Кризисный центр запустил сразу несколько проектов, в том числе и терапевтическое сообщество для тех, кто пострадал от насилия. Они также помогают продуктами, одеждой, проводят совместные мероприятия и устраивают летние смены отдыха.

— В общем, делаем всё, чтобы поддержать маленькую семью, — рассказывает Наталья Слободян. — Но самое главное — это, конечно, приют. Это экстренная помощь для женщин, которых преследуют, и им надо куда-то вместе с ребенком спрятаться. Мы предоставляем временное проживание, в это же время подключаем специалистов, чтобы женщина могла преодолеть эту ситуацию. Приют позволяет ей получить короткую передышку и дальше обустраивать свою жизнь уже самостоятельно. Если говорить цифрами, то наш приют для матери и детей открыт с 2013 года. За это время из тех женщин, которые прошли через наш приют — а это в среднем от 20 до 30 ежегодно — всего четыре отказались от детей. В тех случаях мы уже ничего не могли сделать.

Что же касается влияния пандемии коронавируса на ситуацию с домашним насилием, то Слободян уверена — "рост был ".

— Люди не привыкли жить 24 часа в сутки вместе, это очень тяжело. Я как семейный консультант с двадцатипятилетним стажем скажу вам, что это даже для крепких семей оказалось очень серьезной проверкой, — отмечает она. — Когда ты живешь семьей, у тебя обязательно должно быть время для себя, и это залог здоровых отношений. Дело не в том, что увеличилось количество случаев насилия, а в том, что семьи подверглись безумному прессингу. У семей не было время для досуга и уединения, а это страшная штука. Была бы культура обращения к семейным консультантам, может быть, что-то исправилось, потому что карантин был временным. Пандемия подорвала базовую потребность, необходимую для функционирования семьи.

Несмотря на то, что все истории женщин, которые обращаются в центр, можно коротко назвать случаями "домашнего насилия", их истории всегда разные, уверена директор кризисного центра.

— Есть женщины, у которых достаточно высокий социальный статус, мужья занимают высокие должности, однако и такие пострадавшие остаются незащищенными. Есть те женщины, у которых низкий социальный статус, и у них нет ничего. А есть выпускницы детских домов — с ними сложнее всего, потому что они не научены ничему, они не понимают собственной ценности. Хуже тем, у которых нет никакой поддержки. Насилие — это не приоритет какого-то маргинального слоя, — уверена Слободян.

Она рассказывает две истории. Например, уже много лет они знают одного человека, из-за которого несколько девушек обращались к ним за помощью.

— За это время мы его уже два раза сажали в тюрьму. К нам приходили жертвы насилия именно от него, подключались юристы, он садился в тюрьму на год или два. В это время девушка стабилизировалась и уходила. А когда мужчина выходил из тюрьмы, он находил очередную жертву, и спустя какое-то время она приходила к нам в шелтер. Одна из его жертв родила в 16 лет. Он ее бил, но она вышла за него замуж, потому что он пообещал ей исправиться. Однако он бил ее и после замужества, и во время беременности, а когда ребенку был год, она забеременела вторым. Тут у нее включились защитные механизмы, и она обратилась к нам за помощью. Мужчина ее как-то выцепил, хотя у нас правило, что адрес приюта скрыт везде, — рассказывает Слободян. — Девушка с ним сбежала, он вывез ее куда-то с грудным ребенком в разрушенный дом, без света и воды. Она как-то нашла телефон, позвонила нам, мы ее оттуда вытащили. Это страшная история, но закончилась она хорошо. Сейчас эта девушка абсолютно самостоятельная, детки уже довольно взрослые, старший вот уже до школы дошел, она работает. При этом все время мониторит бывшего мужа. Как только какая-то женщина к нему попадает, она ее тут же находит и делает все, чтобы ее спасти.

Но не все случаи такие. Наталья Слободян вспоминает, что какое-то время назад у них жила женщина, которая оказалась преступницей.

— Как-то я приехала в приют, а у нас рядом стоят какие-то мужчины из уголовного розыска, — рассказывает общественница. — Спросили про нее, рассказали, что она ходила по домам и воровала. Они почему-то думали, что ворованное она приносит к нам, вот и пришли к нам с обыском. В итоге оказалось, что у нее был подельник. Эта женщина оставила ребенка и ушла. Ее посадили за воровство. Так что такое тоже случается.

Женщины, которые обращаются в центр — разные, как и их истории. Наталья Слободян не уверена, что есть какая-то региональная, этническая или религиозная специфика по обращениям в Башкортостане.

— Домашнее насилие — это вообще проблема глобального масштаба. У нас есть горячая линия, и на нее звонят из разных стран. Я не могу сказать, что в Башкортостане есть какая-то этническая или религиозная специфика. Не обладаю данными по республике, чтобы как-то сузить проблему. Но у нас женщины очень боевые, и это даже интересно для нашего региона. У нас удивительные женщины — сколько я работаю с ними, все замечаю, что это характерная черта, — говорит общественница.

Одна из главных проблем, которую отмечают многие правозащитники, — это "пробелы в законодательной системе".

— Допустим, в Беларуси — даже если не брать в пример страны Европы — если женщина заявила, что ее преследуют, тут же выезжает бригада и насильника забирают. Жертве выдают охранный ордер, и мужчина не может к ней приближаться на определенное расстояние. У нас же немного наоборот — жертва должна бегать, а мужчине выделяют бесплатного адвоката. Я думаю, рано или поздно мы дойдем до охранных ордеров и правильности работы с жертвой и автором насилия (человек, совершающий жестокие и насильственные действия по отношению к другим — "Idel.Реалии"). Про закон о домашнем насилии высказались уже все — его надо дорабатывать. Должны быть ясные и четкие пункты, как и что работает, — рассказывает Слободян.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Билет в один конец: истории женщин, переживших аборты

При этом она уверена, что принятие закона не станет панацеей. Проблема, по ее мнению, в затягивании самого процесса — это и отпугивает женщин.

— Всегда найдутся люди, которые закон будут обходить. Жертве нужно зафиксировать побои три раза, только тогда административная ответственность станет уголовной. Даже это бы работало, если бы женщины не забирали заявления. Часто к нам приходят за помощью, а юристам не за что зацепиться, потому что заявления не были поданы в полицию. Женщина лучше уйдет, потому что обращаться в полицию — это длительный процесс, никто не готов на это тратить год или больше. Закон о домашнем насилии не сделает этот процесс менее длительным. Я бы сделала ставку именно на это — упростить эти процессы, чтобы они не были такими сложными, а охранный ордер выдавался сразу после обращения, — констатирует Слободян.

Общественница считает — важно, чтобы кризисные центры по всей России работали сообща. Это необходимо еще и потому, что иногда женщин нужно "перепрятывать", если ситуация особенно сложная.

— Мы сотрудничаем с большим количеством центров по всей России. В приюте мы принимаем женщин со всей страны. Если есть какое-то серьезное преследование, то мы отправляем нашу подопечную в другие города, — отмечает Слободян. — Мы не работаем с женщинами, у которых есть определенные зависимости. Например, [если] к нам поступает запрос на маму с алкогольной или наркотической зависимостью, мы направляем её в другие центры, которые обладают такой специализацией.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

"Домашнее насилие — это самая большая боль"

Что касается финансирования центра, то директор делится — они не могут позволить себе собирать по 100 или 200 рублей, поэтому работают напрямую с бизнесом.

— Очень много организаций, которые нас поддерживают. Приют, например, обходится каждый день в 6 000 рублей. В это входит аренда, продукты, коммуналка и зарплата специалиста. Есть постоянные партнеры-спонсоры, с которыми заключены договоры, и они ежемесячно жертвуют определенную сумму. Некоторые частные лица каждый месяц отправляют нам по 12 000 рублей и таким образом обеспечивают два дня существования нашего приюта. Сейчас мы пишем письма с просьбой дать нам бесплатную аренду, однако пока это не получается. У нас есть пониженная ставка по аренде, но это все равно очень дорого — примерно 80 000 ежемесячно. Мы работаем и с волонтерской помощью, есть психологи и юристы на волонтерской основе, но также есть сотрудник на ставке — это руководитель, который должен присутствовать постоянно, — рассказывает Слободян.

Другой ценный ресурс центра — это люди, говорит она.

— От сотрудников требуются особые качества. Первое — это мудрая эмпатия. Без нее человек сгорит. Каждый день ты видишь побитых женщин, детей с синяками, и это очень страшно, от этого нельзя отстраниться. Надо сочувствовать, но не погружаться в эту ситуацию. И, конечно, профессионализм, — рассказывает директор центра. — Если человек не обладает профессиональными навыками юриста или психолога, то он, конечно, сочувствует. Но необходима и профессиональная помощь. С самого начала — лет 15 назад, когда я создавала первую благотворительную организацию — у меня были высокие требования к специалистам, сразу набирала в команду профессионалов. У нас очень низкий процент текучки, люди работают и по восемь, и по десять лет. Эти два важных качества — мудрая эмпатия и профессионализм — не дают человеку сгореть на такой работе.

КАЗАНЬ — ШЕЛТЕР "МАМИН ДОМ"

Фонд "Благие дела", одним из проектов которого является шелтер "Мамин дом", работает с 2015 года в Казани. Приоритетное направление — мамы с детьми, подвергающиеся домашнему насилию или попавшие в трудную жизненную ситуацию. Президент фонда Алия Байназарова отмечает, что обостренная проблема домашнего насилия в обществе во многом связана с менталитетом.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Аборты. Об этом говорят шепотом на кухне и анонимно в соцсетях

— Многие живут в условиях домашнего насилия, но не многие готовы из этого выбираться, по крайней мере из того, с чем мы сталкиваемся. Многие хотят уйти, однако потом возвращаются. Это проблема менталитета — он склоняет жить в домашнем насилии и дальше. Я не говорю за всех женщин — есть и те, кто выбираются и живут самостоятельно, но есть и другие случаи. В Татарстане есть определенная традиционная специфика, республика отличается от Москвы и Петербурга. Наши бабушки — и мои в том числе — жили с установкой, что "сор из избы выносить нельзя", надо быть хорошими и правильными. По-моему, в некоторых регионах традиции меньше влияют, чем в Татарстане. Понятное дело, что наши дети будут жить в другом мире и с другими ценностями, но пока наше поколение склонно к соблюдению традиций. Я не отношу это ни к религии, ни к этносу. Проблема с насилием стоит остро, — рассказывает она.

Байназарова отмечает, что какой-то точной статистикой она не обладает, но полиция часто игнорирует такие вызовы, считая, что это "бытовуха и семейное дело".

— Родственники тоже давят на то, что не надо выносить сор из избы. Много есть причин, почему считается, что все должно быть за закрытыми дверями, а это любому тирану идет на руку. Проблема даже не столько с домашним насилием, сколько с готовностью уйти. Это связано с тем, что, когда женщина уходит с детьми из дома, она остается незащищенной. Часто женщины сталкиваются с тем, что ближайшее окружение их не поддерживает, у кого-то родители отказываются принимать обратно. Мы в кризисном центре принимали разных женщин. Были и те, кто готов был идти до конца и справляться со всеми трудностями, а это ведь действительно непросто, — отмечает Байназарова. — Часто человек, проживая в таких условиях, приобретает выученную беспомощность: он проживает в таких условиях не один год, формируется состояние жертвы, есть куча страхов и пониженная самооценка. Много всего есть, что влияет на женщину, тяжело дается это решение. Когда мы говорим, что побои — это ненормально, унижение — ненормально, что есть психологи, с которыми можно работать, что семья — это про любовь, доверие и уважение, а не про унижение, все больше женщин слышат это, и где-то у них ёкает, что нужно уходить.

Президент фонда "Благие дела" уверена — если бы в России был закон о домашнем насилии, то и насилия было бы меньше.

— Закон мог хоть как-то тормозить людей поднимать руку на другого. Насилие в семье считается семейно-бытовым делом, которое рассматривается в административном порядке. Виновная сторона при этом получает в наказание только штраф. Нет какой-либо гарантии безопасности для пострадавшей стороны. Если бы было строгое наказание, то перед тем, как нанести человеку увечье, каждый бы подумал, потому что за это было бы уголовное преследование, — рассказывает она.

Байназарова считает, что этот закон мог бы обеспечивать безопасность пострадавшей стороны. Сейчас же, по ее словам, мужчина остается один в безопасности, а женщина, в отношении которой и применялось насилие, вынуждена "скитаться по кризисным центрам".

— Возможности защитить себя сейчас у женщин очень мало. Сейчас об этом важно говорить, — уверена она. — Уходить можно, но это непросто, нет никаких сказочных историй — никто не приедет спасать. Однако, если у женщины будет сила воли справляться с этим, то она не останется одна — мы сможем помочь. Но мы не будем принимать решения за нее. Действовать будет женщина сама, мы же будем помогать. Если женщина пока не готова, она может работать с психологом, чтобы выходить из позиции жертвы. Нам поступали звонки от многих женщин, которые говорили: "Как здорово, что в самом плохом развитии событий нам было, куда идти".

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Как в Казани помогают пострадавшим от домашнего насилия женщинам

Истории женщин, которые обращаются в фонд и попадают в шелтер, разные — какие-то позитивные, какие-то нет. Но есть и те, где женщина после того, как решает уйти, становится самостоятельной, или вовсе — семья восстанавливается. Порой женщины решают вернуться к мужьям — "не так уж все было плохо и можно потерпеть".

— К нам обращалась мать троих детей, один из детей был с особенностями развития. Сама женщина была соблюдающей мусульманкой, жила с мужем 15 лет в браке. В браке у них появилось совместно нажитое имущество. Муж её бил, унижал, оскорблял, заставлял работать на его личный небольшой бизнес. Он видел свою жену и дочерей как обслуживающий персонал. Потом и на дочерей начал поднимать руку. Дочь вместо того, чтобы учиться в школе, работает у отца, он попросту не дает ей учиться. Женщина после очередного рукоприкладства приходит к пониманию, что нужно что-то менять. Она принимает решение уходить, но сначала работает с психологом, пытается найти общий язык с мужем. Ребенок с особенностями развития тоже требует особого внимания и лечения. Муж не позволяет этим заниматься, потом он пытается привести вторую жену домой, — рассказывает Алия Байназарова.

Это стало для этой женщины последней каплей — она обратилась в "Мамин дом".

— Достаточно быстро она находит работу, занимается с психологом, подает на развод, и начинается история с алиментами и разделом имущества. Она вскоре начинает снимать квартиру, выходит из нашего приюта, при этом все это время мы с ней рядом, сопровождаем и помогаем в процессе. Затем женщина сталкивается с тем, что муж, когда оформлял дом, допустил ошибку — грубо говоря, не все законы соблюдал. Получается, что раздел имущества на этом этапе невозможен, а он специально тянет всё, чтобы раздела не было. Он же в доме остался, а женщина в это время скитается с тремя детьми по съемным квартирам, при этом еще и занимается лечением ребенка. История с таким процессом всегда долгая, — резюмирует она.

Бывали и случаи, когда родственники (родители) и муж требовали "вернуть жену", считая, что она находится в шелтере не по своей воле.

— Я каждый раз спрашивала, что она решила после очередного прихода мужа и родителей, а она говорила, что не вернется. Сейчас уже она получила профессию, работает, ребенок ходит в школу, а она с мужем развелась. Бывает так, что женщина уходит от абьюза, после работы с психологом она восстанавливается, и у нее выстраиваются личные границы и здоровые отношения с мужчиной. Она выходит замуж вторично. В общем, всякое бывает, но суть в том, что, работая с профессионалами, женщины больше не вступают в токсичные отношения. Примерно все истории похожи: ушла от мужа, пришла в себя, восстановилась, поставила детей на ноги, она работает, а дальше кто выходит замуж повторно, кто открывает бизнес, кто просто работает и обеспечивает себя и детей, — отмечает президент фонда.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

В Казани из шелтера похитили двух девушек, эвакуированных из Дагестана

Третья история, которую рассказывает Байназарова, с совершенно другим концом.

— К нам пришла женщина, прожила у нас месяца два примерно. Работая с психологом, поняла, где ее границы, разобралась в себе. Муж все это время был рядом и настаивал на сохранении семьи. Она предложила мужу обратиться к семейному психологу. Он согласился, так они научились договариваться, уважать друг друга и благодаря профессиональной помощи семья восстановилась. Они уже родили второго ребеночка. Изменения возможны в том случае, когда есть готовность к ним у обеих сторон, — уверена она.

Пандемия принесла свои сложности, рассказывает Байназарова — обращений стало заметно больше.

— Кто-то обращался за продуктовой помощью, потому что внезапно остался ни с чем. За психологической помощью обращений стало в пять раз больше. Тогда у нас были определенные проблемы с финансированием, психологи многие работали бесплатно. В августе у нас проживало 25 человек — 9 мам и 16 детей. Для нашего шелтера это слишком много. Стало, конечно, больше случаев жестокого обращения. Источником, который во многих семьях выявил проблему, стали деньги, которые внезапно "упали" от государства. Разом, особенно в многодетных семьях, приходила достаточно крупная сумма, и мужчины, бывало, забирали эти деньги для себя, бывало, и через рукоприкладство. Женщина же понимала, что рядом такой человек, и для кого-то это стало последней каплей. Деньги стали такой лакмусовой бумажкой, — отмечает она.

Кризисный центр, как рассказывает Байназарова, финансируется из нескольких источников: грантовая помощь, попечители и другие благотворители.

— Иногда люди приносят продукты, иногда — вещи. Сейчас, например, мы открываем швейную мастерскую, где наши мамы будут шить постельное белье. Мы будет его реализовывать, это будет социальный бизнес. Таким образом мамы смогут получать деньги, зарабатывать, а прибыль будет идти на содержание "Маминого дома". Раньше мы пользовались услугами волонтёров — например, психологов и юристов, однако сейчас мы от этого отошли, потому что профессиональная помощь должна быть стабильной. Сейчас у нас работают только специалисты. Очень важно для них умение не впадать в "спасательство". Соблюдать грань между профессиональной помощью, не принимать близко к сердцу и не вживаться в роль своего подопечного. Если такое случится, человек просто сгорает и больше никому не может помочь. Нужно иметь свои границы, понимать, где заканчиваешься ты, а где начинается другой человек. Важна и вера в людей. Мы изначально видим людей сильными, каждый, кто к нам обращаются, — сильный. У него есть все ресурсы, он сможет справиться с ситуацией, а мы можем только помочь. Мы не можем решать чужие проблемы, не мы их создали — мы можем только поддержать, — рассказывает президент казанского фонда.

Байназарова хочет, чтобы необходимость в таких кризисных центрах отпала, и они просто однажды закрылись.

— Хотелось бы, чтобы насилие в семье было минимизировано, но, если оно случилось — чтобы государство решало эти вопросы профессионально. Когда все это будет законодательно закреплено, в случае, если произошло жестокое обращение, оно будет караться. Государство будет заниматься этим на своем уровне, и тогда потребности в нас попросту не будет. Кризисные центры были бы профессиональными и государственными. Сейчас есть огромное количество служб социальной защиты, но все они сводятся к тому, чтобы наказать. Сколько мы были на комиссиях по делам несовершеннолетних, все решения заключаются в том, какой штраф выписать. Вся система пока что работает как карательная. Было бы замечательно, если бы она работала как профилактическая и помогающая, — надеется Алия Байназарова.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram.