Международная правозащитная группа "Агора" на прошлой неделе опубликовала доклад "Свобода интернета 2016: на военном положении". Авторы доклада – руководитель "Агоры" Павел Чиков и правовой аналитик организации, член Ассоциации пользователей интернета Дамир Гайнутдинов – выяснили, что в прошлом году в России было зафиксировано свыше 116 тысяч фактов ограничения свободы интернета.

Татарстан стал одним из регионов-лидеров по числу фактов подобного ограничения. В республике в 2016 году правозащитники зафиксировали 115 фактов ограничения свободы интернета. Их количество по сравнению с 2015 годом существенно снизилось (в 2015 году было зафиксировано 569 случаев). Тем не менее, Татарстан остался в тройке регионов, где фиксировалось сильное давление на пользователей интернета. Авторы доклада поставили республику в "условную красную зону регионов".

"Idel.Реалии" поговорили с одним из авторов доклада – Дамиром Гайнутдиновым – и узнали, с чем связано уменьшение количества фактов ограничения свободы интернета в Татарстане, как обстоят дела в других регионах Поволжья и стоит ли ожидать ухудшения ситуации в этом вопросе.

– Вы с Павлом Чиковым в своем докладе зафиксировали в Татарстане 115 фактов ограничения свободы интернета. Не могли бы вы назвать характерные примеры ограничения, кроме дела Рамиля Ибрагимова и Даниса Сафаргали?

– Основная масса всегда, как правило, – это блокировки сайтов. Просто потому, что их очень много и они есть везде. В Татарстане, безусловно, их гораздо больше. Снижение фактов ограничения свободы интернета по сравнению с 2015 годом обусловлено тем, что стали либо меньше отчитываться, либо меньше принимать решений о блокировке. Но в абсолютном количестве большинство фактов, конечно, связано с блокировкой.

Кроме того, было несколько административных дел. Например, мировой суд Елабуги оштрафовал местную жительницу на две тысячи рублей за оскорбление депутата в соцсети "ВКонтакте", где она назвала его "дебилом". Были и дела, связанные с публикацией фотографий свастики. Также было дисциплинарное взыскание в отношение директора школы за то, что он не обеспечил контент-фильтрацию. Это довольно-таки распространенная история – мы фиксировали их в большинстве российских регионов.

Также к нам попадал кейс о задержании двух журналистов "Idel.Реалии" Вадима Мещерякова и Регины Хисамовой 18 сентября 2016 года, которых полтора часа не выпускали с избирательного участка №315 в Казани, что в принципе является незаконным лишением свободы. Мы рассматриваем это как ограничение свободы интернета, поскольку журналисты работают в интернет-издании. Кроме того, в нашем докладе отображен факт сожжения автомобиля журналиста Айрата Шамилова, поскольку он подозревает, что это связано с его профессиональной деятельностью.

– Вы уже упомянули об этом, но хотелось бы уточнить. По сравнению с прошлым годом количество фактов ограничения свободы интернета в Татарстане сократилось с 569 до 115. С чем это связано, на ваш взгляд?

– Трудно сказать, но очевидно, что отчитываются не все органы. Данные, которые мы, как правило, берем с сайтов прокуратур, сильно ниже тех, которые в годовом докладе приводит генпрокурор Чайка и Роскомнадзор.

– О каких сайтах все-таки идет речь?

– Конкретно в Татарстане блокировались сайты, на которых продавали дипломы и аттестаты; онлайн-аптеки; инструкции о даче взяток. Были 13 сайтов, на которых публиковали инструкции об изготовлении взрывчатых веществ, но мы не можем в данном случае верить прокурорам, поскольку они под этим предлогом в Калужской области блокировали сайт, на котором были опубликованы рецепты маффинов. Были еще сайты, на которых продавались магниты для искажения показаний счетчиков – тоже довольно популярная вещь.

Если говорить в целом по стране, то Роскомнадзор в этом году довольно подробно отчитался. По их данным, суды в 2016 году запрещали 22 категории информации, а больше всего было экстремизма.

– На карте ограничения свободы интернета обозначено, что в Татарстане в прошлом году было зафиксировано применение насилия. Речь идет о сожжении автомобиля журналиста Айрата Шамилова?

– Да, это насилие или угроза, в том числе повреждение имущества. Других случаев мы не увидели.

– В докладе сказано, что "значительно ухудшилась" ситуация в Марий Эл и Чувашии. Не могли бы поподробнее? С чем это связано?

– В Марий Эл и Чувашии в абсолютных цифрах на самом деле не сильно изменились данные. Значительно ухудшилась ситуация потому, что в обоих регионах мы зафиксировали случаи реального лишения свободы пользователей. Мы понимаем, что ограничения свободы интернета имеют разный вес. Один посаженный блогер, конечно, гораздо сильнее влияет на уровень свободы интернета, чем даже 100 заблокированных сайтов.

– Татарстан, согласно вашим докладам, всегда находится в топе регионов, в которых постоянно фиксируют ограничение свободы интернета. Это показатель какой-то реальной установки властей?

– Я думаю, свою роль сыграла и информационная продвинутость республики, и уровень проникновения интернета, который в Татарстане выше. Кроме того, нельзя скидывать со счетов и отдельных прокуроров, которые нашли золотую жилу и этими бессмысленными исками увеличивают себе статистику.

– Говоря о покрытии интернета, в соседнем Башкортостане в 2016 году было зафиксировано в 28 раз меньше фактов ограничения свободы интернета, чем в Татарстане.

– Это объясняется просто. В 2015 году в Башкортостане было 54 случая ограничения. Из них 52 – это блокировки сайтов. А в 2016 году они не отчитывались по запретам и получилось только четыре индивидуальных кейса.

– Тот факт, что в прошлом году были выборы в Госдуму, как-то повлиял на ситуацию в целом по стране?

– Мне кажется, здесь трудно говорить о какой-то единственной причине, но, наверное, выборы тоже сыграли свою роль. Но я считаю, что стоит говорить о том, что созданные механизмы блокировки вышли на проектную мощность и начали работать вовсю. 2014-2015 годы – это то время, когда начал расширяться перечень оснований для блокировки, когда прокуроры отработали механизмы обращения в суды. Сейчас это встало на конвейер.

Я думаю, что в будущем таких фактов будет еще больше, поскольку по всей стране постепенно внедряются автоматизированные комплексы мониторинга. И, кстати, Башкортостан – это один из четырех субъектов, который вслед за Чечней и еще несколькими регионами начал тестировать системы мониторинга по ключевым словам. Татарстан это сделал еще в 2015 году.

– Вы в своем докладе также фиксировали цензуру в общественно-политических СМИ. Как вы исследовали эти факты? Опираясь на сообщения журналистов или редакторов?

– Именно так. Как правило, это сообщения самих СМИ о том, что на них оказывается какое-то давление. Оно может быть разного рода: либо требование удалить какой-то материал, либо предостережение Роскомнадзора.

– А где грань между цензурой в СМИ и исполнением закона о предотвращении экстремистской деятельности?

– Большинство требований Роскомнадзора, которые я видел, глупые и незаконные. Но дело в том, что мы фиксируем все случаи вмешательства в свободу выражения мыслей – мы не даем оценку, правомерно это или нет. Это так или иначе ограничение свободы интернета. Свобода слова в соответствии с Конституцией не абсолютна – она может быть в определенных случаях ограничена, и такое ограничение может быть признано правомерным.

– Хотелось бы уточнить. К примеру, суд признал, что какой-то пост в соцсети или заметка в СМИ были экстремистскими. Вы тем не менее признаете это ограничением свободы интернета?

– Публикацию признали экстремистской, ее заблокировали, а ее автора посадили. Каждое это действие нужно рассматривать отдельно. Когда автора сажают за публикацию, – это чересчур. Уголовное преследование – это крайняя мера, которая должна применяться с очень большой осторожностью. У государства есть масса других способов отреагировать на эту ситуацию, среди которых – признание материала запрещенным и ограничение к нему доступа. Мы же сплошь и рядом видим ситуации, когда человека сажают, но при этом его публикацию никто не блокирует – она продолжает оставаться доступной. Поэтому лишение свободы за выражение своего мнения, на мой взгляд, в любом случае будет неправомерным.

Другие, более мягкие меры, нужно рассматривать в каждом отдельном случае. Мне кажется, все эти способы должны использоваться с большой осторожностью, потому что иное означает, что власти нас не уважают. Они считают, что мы дурачки, которые сами не могут разобраться и дать справедливую оценку прочитанному. Я понимаю, когда родители ограждают своих малолетних детей от какой-либо информации, но мы-то не дети, а государство – нам не родитель. С какой стати какой-то прокурор, который и в школе-то, может, плохо учился, решает, какие сайты я могу читать, а какие нет. Притом, что прокурор сам этот сайт прочитал и ничего с ним не случилось. Поэтому в каждом конкретном случае нужно смотреть на последствия и на реакцию.

– Вы знаете, что подавляющее большинство СМИ в Татарстане принадлежит государственной компании "Татмедиа". Есть частные издания, но у них также есть понимание, кого можно критиковать, а кого нет. Та самая "двойная сплошная". Понятно, что вы это не можете проконтролировать, но какое у вас в целом отношение к такому виду ограничения свободы интернета?

– Это самая удобная ситуация для власти, когда никаких строгих правил нет, но при этом все журналисты прекрасно понимают, о чем нельзя писать. И не делают этого. Самоцензура – самый страшный враг. Видимо, существование такой системы самоцензуры и является конечной целью всей госполитики в сфере медиа.

– В следующем году в России пройдут президентские выборы. Как вы считаете, стоит ли ждать ухудшения ситуации со свободой интернета? Прежде всего, в соцсетях.

– Думаю, что да. Но это даже не столько связано с выборами, сколько сама логика диктует такое развития процесса. Начав однажды, очень трудно остановиться – давление все время должно нарастать, иначе оно не имеет смысла. Эскалация ситуации несомненно проявится и в контроле за соцсетями.

Другое дело, что они давно пытаются контролировать иностранные соцсети. Facebook и Twitter раз в несколько месяцев встречаются с Роскомнадзором, где представители последнего делают вид, что во взаимоотношениях российских властей и данных соцсетей имеется прогресс. Но пока мы видим, что Facebook и Twitter не реагируют на требования Роскомнадзора, хотя формальные основания их заблокировать давно есть. Мы помним историю с группами в Facebook с информацией о народном сходе в поддержку братьев Навальных. Тогда одну группу удалили, но потом Facebook понял, что сделал глупость, и не стал блокировать вторую группу. В принципе, в тот момент Facebook можно было заблокировать, но тогда такой шаг, видимо, сочли политически нецелесообразным.

Принимать решение о блокировке будет, безусловно, не Роскомнадзор и не прокуратура – их к решению серьезных вопросов не подпускают. Но исключать того, что власть может изменить свое решение относительно целесообразности блокировки зарубежных соцсетей, – нельзя. Это может произойти и в этом году.

– Мы с вами ранее уже говорили на тему уголовных дел в отношении пользователей соцсетей за репосты и лайки. Как, на ваш взгляд, на данный момент обстоят дела с преследованием за посты в соцсетях, которые пользователи, собственно, собственноручно не писали?

– Большинство уголовных дел как раз и заводят за репосты. С другой стороны, это все зависит от настроек аккаунта и самой соцсети. Если твои лайки отображаются у твоих подписчиков, то это все равно распространение. Российское законодательство не различает лайк, репост и написанный пользователем пост. В конце прошлого года было постановление пленума Верховного суда России, в котором была уточнена практика по делам об экстремизме. Там сказано, что необходимо учитывать контекст, наличие комментариев и другие факторы.

В принципе, реальные посадки примерно равномерно "размазаны" по 2016 году. Я не могу сказать, что во второй половине прошлого года они вдруг резко начали сажать – нет. Они раскочегарились в 2015 году и продолжают.

– Тем не менее, как указано у вас в докладе, ограничение свободы интернета было связано, в том числе с конкретными информационными кампаниями властей. Будь то присоединение Крыма, война в Сирии или кампания по защите детей. Как мне кажется, в сети куда больше другого экстремизма, но СК и прокуратура следуют кампаниям, которые ведут российские власти.

– Если взять дела с реальными сроками в 2016 году, то там основная их масса – это религиозный радикализм, как правило, связанный с ИГИЛ (запрещена в РФ). Но эти дела закрытые. Все, что мы видим, – это пресс-релиз СК или прокуратуры. Если же смотреть в общем по стране, то основная масса дел – это крайне правый национализм.

– Чаще всего, возбуждение таких дел связано с политической подоплекой?

– Конечно, нет. Но если взять дела с реальными сроками, то там доля политически мотивированных дел выше. Это говорит о том, что если вы пишете на какую-то чувствительную для властей тему, при этом высказываетесь резко и даете возможность "своим" экспертам дать заключение, что вы возбуждаете вражду и призываете к какому-то насилию, то скорее всего, вы с очень большой долей вероятности сядете.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram и первыми узнавайте главные новости.​