Социолог Василий Бернштейн: "Россия в результате этой эмиграции уже потеряла не менее одного процента населения"

Выходец из Башкортостана, социолог Василий Бернштейн в последние годы работал и жил в Санкт-Петербурге. После начала вторжения в Украину Василий и его жена Юлия решили уехать из России. Им удалось это сделать после объявления мобилизации в сентябре 2022 года. Социолог некоторое время жил в Кыргызстане, а в декабре вся его семья воссоединилась с ним в Испании. В интервью "Idel.Реалии" Бернштейн рассказал о причинах отъезда из России, о положении российских эмигрантов в Кыргызстане и о результатах своего последнего исследования о настроениях и стратегии выживания российской эмиграции.

"КОГДА ПУТИН ОБЪЯВИЛ МОБИЛИЗАЦИЮ, СТАЛО ЯСНО, ЧТО ВРЕМЕНИ БОЛЬШЕ НЕТ"

— Когда и по какой причине вы решили уехать из России?

— Уехать принципиально мы решили сразу, как только началась война, 24 февраля. Начало вторжения России в Украину, сопровождавшееся массированными бомбардировками украинских городов, повергло нас в шок. Надо сказать, что у меня возникло вообще такое раздвоение сознания. Как человеку, работающему в сфере политологии, социологии, сфере массовых коммуникаций, мне еще до вторжения было понятно, что если будет война, то она будет очень серьезной, с гигантскими и многочисленными последствиями. Но чисто по-человечески я очень не хотел в это верить. Была еще в последние мирные дни февраля надежда, что это путинский блеф, шантаж, что еще как-то можно договориться. Моя же жена, Юля — человек более пессимистично настроенный в отношении политики России. Когда нападение произошло, она была очень сильно расстроена тем, что в своих пессимистичных ожиданиях оказалась права. Нашим общим решением было — надо уезжать.

— Почему уехать получилось только осенью?

— Весной или летом у нас не сложилось. Мы рассматривали различные варианты — в частности, всерьез думали про Кипр, про Турцию. Но тогда не было ничего понятно ни с нашей будущей работой, ни с вариантами продажи нашей недвижимости в России, ни с покупкой нового жилья за рубежом. Мы решали эти вопросы, не особо торопясь, думая, что у нас еще есть время. Но 21 сентября, когда Путин объявил мобилизацию, стало ясно, что времени больше нет.

Отмечу также, что лето у нас эмоционально прошло в апатии. Начался разрыв социальных связей с теми, кто поддержал российское вторжение, кто стремился найти ему какие- то оправдания. Были очень горькие разочарования в людях, в том числе и в кругу семьи, в рабочем коллективе, среди партнеров, просто знакомых... Это, кстати, продолжается до сих пор...

Василий Бернштейн в Кыргызстане

— Что вы можете как социолог сказать о настроениях, ожиданиях, которые охватили людей осенью, когда стало очевидным, что война продлится еще долго?

— Сперва отмечу, что вообще-то, я — университетский преподаватель, работал на госслужбе, в Санкт-Петербургской академии госслужбы и управления. Но с чиновничьей и преподавательской карьерой у меня было покончено после аннексии Крыма. После этого я работал в разных коммерческих компаниях на административных должностях. Перед самой войной перешел в компанию, которая занимается недвижимостью. Как началась война, часть проектов, конечно, была закрыта. Одновременно стало понятно, что больших инвестиций также ждать теперь не приходится.

Но, помимо работы в этой компании, я также в начале 2022 года открыл собственную фирму, которая занималась социологическими исследованиями. Как раз в феврале, перед войной мы вели переговоры о солидном заказе от большого (свыше четырех тысяч человек в коллективе) целлюлозно-бумажного комбината в Карелии на исследование настроений работников. Это исследование нам удалось начать в конце лета, а завершилось оно к декабрю. И за это время очень значительно менялись настроения, предпочтения у руководства и работников комбината, то, как они представляли перспективы на будущее.

— И каковы были результаты этого исследования?

— Мы не спрашивали напрямую о том, как люди относятся к войне. Мы задавали вопросы про условия труда, выясняли уровень социального оптимизма, спрашивали о социальных ожиданиях работников. В начале исследования, до мобилизации, в первых сотнях анкет тон ответов был бодрый, даже веселый такой. Люди говорили, что трудности лишь временные, непродолжительные, что они не видят впереди каких-то серьезных проблем. А к концу исследования стало видно, что их социальные ожидания очень сильно опустились вниз, на очень большое количество пунктов. Стало преобладать ощущение какой-то бесперспективности, безвыходности.

— Вы не проводили подобные исследования в Санкт-Петербурге? Каковы были там настроения в начале осени?

— Нет, там исследований мы не проводили, но я расскажу о таком случае. Перед самым отъездом, 23 сентября, мы сходили в Большой драматический театр имени Товстоногова, где шла премьера пьесы Генрика Ибсена "Привидение". От премьеры были большие ожидания, это было открытие сезона в театре. Мобилизация была уже объявлена. И нас просто поразил вид публики в зале — там были в основном пожилые, плохо одетые женщины. Не было мужчин, не было красивых, молодых женщин. В антракте две девушки распивали водку прямо из горлышка бутылки. Знакомые служащие театра рассказали мне, что перед самым спектаклем большое количество билетов было сдано обратно, и их пришлось распространять по отделам культуры, организациям соцсферы и тому подобное.

"ЗА ОДНИМ ПАРНЕМ БЕЖАЛА ЖЕНЩИНА И КРИЧАЛА: НЕ ВЫПУСКАЙТЕ ЕГО, ОН — ПРЕДАТЕЛЬ!"

— Вам угрожала мобилизация?

— Да, меня вполне могли призвать. Хотя как кандидат наук я не служил в армии, но в военном билете у меня стоит категория "А", я абсолютно годен. В случае войны я должен был бы заниматься пропагандой и агитацией. И я был в соответствующих списках военкомата Центрального района Санкт-Петербурга. Поэтому как только была объявлена мобилизация, медлить я не стал. Стало ясно, что на комфортный переезд рассчитывать уже не приходится. Мы лишь завершили какие-то экстренные дела, и 23 сентября я уже улетел в Кыргызстан, прямым рейсом в город Ош.

— Как прошло пересечение границы?

— Достаточно нервно. Из аэропорта Пулково этим рейсом в Ош летела одна молодежь мужского пола. Перед проходом в зону посадки я застал истерическую сцену — за одним парнем бежала пожилая женщина и кричала: "Не выпускайте его, он — предатель! Предал семью! Предал родину!" Долго, минут по пятнадцать-двадцать, держали на таможне. Вопросы были довольно подробные: какова цель поездки, есть ли обратный билет и так далее. Часто расспросы сопровождались издевательскими шуточками пограничников, которые показывали, что ни на йоту не верят нашим объяснениям. Словом, нервно всё там было. Люди потом долго не могли отойти от этого, делились впечатлениями весь рейс.

— Кстати, многие за рубежом задаются вопросом: почему россияне бегут от режима, а не сопротивляются ему, не пытаются изменить его внутреннюю и внешнюю политику, остановить агрессию против Украины? Как бы вы ответили на этот вопрос?

— Возможности мирного, легитимного протеста в России давно подавлены гигантским силовым, административным и пропагандистским аппаратом режима. Уголовным преступлением или как минимум административным правонарушением объявлен любой, даже неполитический протест, любое неприемлемое для властей высказывание, любое проявление инакомыслия и даже инаковости. Выходить на протесты сейчас в прямом смысле слова опасно для жизни. И такого количества героев или, скажем иначе, людей определенного психологического склада в России сейчас нет. Поэтому люди либо бегут из страны, либо уходят в эскапизм, внутреннюю эмиграцию. И я не считаю, что россияне очень сильно виноваты, что не кинулись своими телами закидывать силовиков. Очень многие люди, не принимающие того, что происходит в стране, того, что она творит во внешней политике, сделали свой выбор в пользу отъезда, а не сопротивления. Нас — меньшинство, и мы проиграли "коллективному Путину".

— Может, в том еще и причина отказа борьбы: такие люди чувствуют, что они в меньшинстве, буквально в изоляции со своим протестом?

— Да, это так. К сожалению, большинство населения России оказалось очень качественно подготовлено к этой войне. Пропаганда хорошо поработала: все старые мифы, советские инструментарии психологической войны, все патриархальные традиции, так называемые "скрепы" были снова вытащены на свет, модифицированы на новый лад с применением современных средств коммуникации и обрушены на население. Были восстановлены все старые институты мобилизации общественного сознания, его милитаризации. Антивоенных активистов, помимо того, что их разгоняют и сажают, стали еще и третировать как изгоев. Это тоже сыграло свою роль в том, что многие выбрали не сопротивление в крайне агрессивной среде, а эмиграцию.

"В КЫРГЫЗСТАНЕ СИЛЬНО УПАЛ РЕЙТИНГ ПУТИНА"

— Почему вы решили выбрать для эмиграции именно Кыргызстан?

— Это была просто лотерея — куда удалось поймать билет. Поймал в итоге в Ош — за целых 150 тысяч рублей. И еще дело в том, что мы принципиально решили ехать в Европу, в Испанию. Но поскольку в сентябре еще не были улажены даже вопросы с шенгенскими визами, я временно улетел в Кыргызстан. Оттуда я уже решал все испанские вопросы, а Юля тем временем улаживала все оставшиеся питерские дела.

Василий Бернштейн в Кыргызстане

— Сколько времени вы провели в Кыргызстане? Что вы можете сказать об этой стране?

— Я провел там в общей сложности полтора месяца. Кыргызстан — страна бесконечно доброжелательная, спокойная. Никакого негатива в адрес россиян я за все время пребывания там не заметил. Вопросы на погранконтроле были чисто протокольные; женщины-пограничницы были доброжелательны, даже подбадривали немного растерявшихся по приезду мужчин-россиян. Все было душевно и спокойно.

Первые дни я провел в Оше — втором по величине городе Кыргызстана. Это мультинациональный город, фактически южная столица. Я пробыл в нем десять дней. Там, как и в других городах страны, был ажиотаж с жильем из-за наплыва россиян. Люди приезжали в разной степени шока, лихорадочно искали свободные квартиры. К тому же в те дни в Ош прибывали беженцы от недавнего территориального конфликта с Таджикистаном. Жилья не хватало, и мне сперва пришлось забронировать довольно дорогую гостиницу.

В Оше я начал проводить структурированные социологические интервью для своего исследования настроений эмигрирующих россиян (точнее, эти интервью я начал проводить еще в самолете). Разработал собственную анкету и опросил более 60 эмигрантов, людей совершенно разных: госслужащих, которые уезжали от мобилизации, айтишников и других.

— Как, по-вашему, власти Кыргызстана относятся к российским эмигрантам?

— Власти страны сильно поддерживают эмигрировавших россиян. В частности, несколько раз по этому поводу озвучивалась позиция президента Кыргызстана. Звучали заявления, что они [власти] только рады приезду людей с высокой квалификацией — врачей, инженеров, специалистов IT-сферы.

Вообще, на мой взгляд, Кыргызстан среди государств Центральной Азии — наиболее благоприятная страна для российских эмигрантов. Я бы сказал — наиболее русофильская. Везде кириллица, всюду говорят по-русски, его [русский язык] учат в школах.

— За последние десятилетия Россия и бывшие союзные республики, ныне страны СНГ достаточно сильно отдалились друг от друга, стало гораздо меньше контактов. Теперь же в эти страны хлынул целый поток эмигрантов из России. Можно ли сказать, что население стран Центральной Азии, Южного Кавказа фактически заново открывает для себя россиян?

— Да, фактически это новое знакомство, особенно для молодежи этих стран. Это тоже очень интересный для наблюдения процесс. И я вижу, что кыргызстанцы — равно, кстати, как и жители других стран Центральной Азии, Южного Кавказа — проявляют в общении с российскими эмигрантами больше мудрости, больше эмпатии, сочувствия к приехавшим, больше прощения за какие-то прошлые обиды и трения — например, за проявления ксенофобии, с которыми жители стран СНГ нередко сталкивались в российских городах (стоит только вспомнить объявления в Москве, Питере о том, что квартиры сдаются "только лицам славянской национальности"). Если кыргызы и шутят насчет "понаехавших россиян", то, скорее, добродушно. Конечно, как и везде, встречались отдельные возмущенные высказывания насчет того, что в городах из-за приехавших россиян выросла плата за аренду жилья, но это было неизбежно.

— Что сейчас говорят кыргызы о России, о ее внешней политике? В частности, как относятся к войне с Украиной?

— За полтора месяца я увидел, как в Кыргызстане очень сильно упал рейтинг Путина, в том числе у простого населения. Я, как правило, в поездках всегда стараюсь поговорить с самыми разными людьми — таксистами, продавцами, арендодателями жилья; нахожу собеседников даже в общественных банях. Так вот: Египет, Турция, Таджикистан, Кыргызстан — в этих странах рейтинг Путина всегда был очень высокий. Часто там приходилось слышать высказывания, что Путин — "красавчик", "молодец", "сильный президент", что он в России "сделал все хорошо", и тому подобное. Но осенью у Кыргызстана случился пограничный конфликт с Таджикистаном, и кыргызы решили, что Путин поддерживает Таджикистан. (Кстати, это очень похоже на нынешнее изменение отношения армян к Путину и России в связи с карабахским конфликтом). Соответственно, рейтинг Путина и России в Кыргызстане упал. Есть и еще один фактор: к концу моего пребывания в Кыргызстан вернулось много кыргызов из России, в том числе людей, уже имевших российское гражданство. Эти люди также уехали из-за боязни мобилизации, из-за нежелания воевать с Украиной, и соответствующие настроения они привезли на родину.

Что касается войны с Украиной, то, замечу, что в Кыргызстане нет такой радикальной поддержки Украины и однозначного осуждения России, как, например, в Европе. Кыргызы считают эту войну ошибкой Путина. Люди старшего поколения иногда винят президента Украины Зеленского за то, что он "не оказывал должного почтения "старшему брату", и "вынудил" Россию пойти на такие крайние меры, как война. Молодые мужчины смеются над не служившим в армии российским министром обороны [Сергеем Шойгу], над путинскими генералами, которые не смогли "скрутить Украину" быстрой операцией. Отдельно скажу, что в Бишкеке, конечно, есть абсолютно прекрасные люди, с совершенно европейским, просвещенным мышлением и ценностями, для которых эта война — катастрофа. И все кыргызы, конечно, жалеют погибших на этой войне.

В целом в последнее время уважение к России очень сильно девальвировалось, она перестала быть для кыргызов незыблемым авторитетом. Теперь для них Россия — обычная соседняя страна, с которой они отныне будут разговаривать на равных, не иначе.

— Как при всем этом приехавшие россияне адаптируются к жизни в этой стране?

— Не без трудностей, как и везде, я думаю. Но большинство все же более-менее нормально проходит этот "квест". Приехавшие россияне учатся правильно называть страну, национальность, отвыкая от советских еще названий "Киргизия", "киргизы". Многие "засунули" подальше свой великорусский шовинизм, московскую спесь, питерский снобизм и так далее. Убрали бывшее ранее у них пренебрежительное отношение к странам Центральной Азии — мол, это "третий мир". Убрали претензии, что здесь, мол, "плохо работает доставка еды", нет еще какого-то сервиса. Люди знакомятся с культурой, историей страны, ее обычаями, традициями, кухней — и меняют свое мнение. Конечно, не у всех адаптация проходила и проходит гладко: некоторые, встретив трудности, столкнувшись с культурными различиями, уходили, что называется, в себя, а потом стремились уехать дальше.

— Чем закончился ваш кыргызстанский период эмиграции?

— В октябре стало ясно, что получение шенгенских виз для нашей семьи затягивается. Нужно было куда-то двигаться, но в Бишкеке цены на жилье были очень высокие. Поэтому после Оша я переселился в гестхаус на озере Иссык-Куль — там как раз закончился туристический сезон, и было попроще с местами и подешевле с ценами. Там я провел три недели, работая над своими проектами, занимаясь вопросами переезда в Европу и посещая красивейшие природные достопримечательности, к примеру, Тянь-Шань. Замечательная была перезагрузка.

Потом я приехал в Бишкек, где все еще продолжался ажиотаж с жильем. Квартиры сдавались совсем "убитые", в ход шло уже совершенно неликвидное жилье. За две недели в однокомнатной хрущевке, которая была в жутком состоянии, я заплатил 500 долларов. При этом цены на продукты, на питание весьма умеренные. А город очень интересный. И там, конечно, больше россиян, там большие комьюнити и, соответственно, больше гражданской активности, а также больше возможностей для устройства эмигрантов на работу.

В начале ноября прилетела жена с дочерью. Четвертого ноября мы вылетели в Стамбул, а оттуда, поскольку шенген мы получили французский, — в Париж, и затем уже — в Барселону. Но это было еще не окончательное воссоединение семьи. После того, как мы подобрали на Коста-Браво жилье, жена с дочерью вернулись в Питер — заканчивать все оставшиеся российские дела с квартирой, с учебой и так далее. Я же остался обживаться и завершать обработку результатов своего исследования.

"МЕНЬШАЯ ЧАСТЬ ЭМИГРАНТОВ НЕ ВИДИТ ДЛЯ СЕБЯ ПЕРСПЕКТИВ ЖИЗНИ В РОССИИ И В БУДУЩЕМ"

— Как бы вы определили главную тему своего социологического исследования?

— Я бы назвал это социальной стратегией новой российской эмиграции. В моем исследовании два основных блока. В первом я фиксирую все рефлексии, причины разрыва опрашиваемых со своей страной и отъезда из России. Во втором блоке респонденты рассказывают о дальнейшей стратегии своей жизни в новой стране говорят о своих ожиданиях, определяют свою дальнейшую траекторию.

— Сколько в итоге удалось провести интервью? Кто были эти люди?

— Всего я провел 68 интервью. В основном я опросил эмигрантов в Кыргызстане и чуть-чуть в Испании — здесь, в Коста-Браво, тоже достаточно большое русское комьюнити.

Опрошенных россиян я разделил на четыре группы: убежденные антипутинцы; люди пацифистских убеждений; далее люди, которые давно собирались эмигрировать и для которых мобилизация просто послужила сигналом к этому. Последняя категория: фрустрированные релоканты, люди, уехавшие от мобилизации в состоянии полной растерянности, в принципе не видящие себя в длительной эмиграции. Среди таких были даже люди, служившие в правоохранительных органах, не получившие бронь госслужащие, например, работники налоговых инспекций. Один из них рассказывал, что когда к ним в отдел пришли с повестками, он убежал через окно, а затем родственники вывозили его через Казахстан в Кыргызстан. В целом люди из четвертой категории, как правило, не имели удаленного заработка; при себе у них были лишь небольшие сбережения. Пятеро из них, как я знаю, потом вернулись в Россию, причем двоих сразу по приезду мобилизовали. Так случилось с одним сотрудником ГИБДД из Самарской области. Потом он прислал в чат сообщение — мол, "не делайте такую же глупость". А затем пришло сообщение, что он погиб в Украине...

— Что эти эмигранты собираются делать дальше? Вернутся ли они в Россию?

— По дальнейшей стратегии действий наши эмигранты разделились на две неравномерные группы. Осенью около 50 процентов хотели пережидать за рубежом войну и все происходящее в России примерно в течение года. Дальше они планировали принять решение о возврате в Россию, исходя из ситуации. Меньшая же часть, четверть опрошенных, ни о каком возвращении не помышляли. Остальные внятно ответить на вопросы о будущем не могли.

Сейчас ситуация скорректировалась: эмоций стало меньше, ожиданий на скорое разрешение ситуации нет, и ответы теперь более определенные. Так, рассматривают возможность возвращения при прекращении военных действий и заключении мирного договора между Россией и Украиной 44 человека, при отмене указа о мобилизации — семь человек, при получении "личных, персональных" гарантий от властей региона, страны или какой-либо госкорпорации, что им дадут бронь — два человека.

Другая, меньшая по численности группа (десять человек), по-прежнему настроена более категорично в отношении перспектив возврата на родину — она не видит для себя перспектив жизни в России и в будущем. Позитивные изменения, которые могут произойти на родине, эта группа относит к разряду чудес, но не видит для таких чудес никаких предпосылок. Эти люди указывают, что они наоборот видят дальнейшую изоляцию России, усиление репрессий во всех сферах. Они опасаются, исходя из исторического опыта, всплеска антисемитизма, гомофобии, запрета абортов и всего того, чем "обогатили" мировую историю прежние тоталитарные режимы.

Впрочем, часть из группы убежденных осенних "невозвращенцев" все же теперь думает об отъезде домой. Это следствие разных причин: сложности эмиграции, ухудшение личной финансовой ситуации, усложнение условий пребывания в странах, где они сейчас находятся или куда планировали в дальнейшем переехать. Ответы этих людей показывают, что первоначальный оптимизм и возбуждение, связанные с эмиграцией, у них сейчас иссякают, наступает апатия.

Василий Бернштейн

— Все же какие страны для дальнейших переездов выбрали ваши респонденты?

— В упомянутых двух группах также есть различные стратегии дальнейших действий. Кто-то решил пожить пока в Кыргызстане, а если не понравится, то поехать дальше, к примеру в Казахстан, либо в Таиланд или же в Турцию. Кто-то собирается дожидаться получения в российском консульстве загранпаспорта и двигаться дальше, например, в Европу. А кто-то, не владея иностранными языками, ощущая себя более-менее комфортно лишь в сфере распространения русского языка (в крайнем случае, в сфере славянских языков), видя себя только в "околорусском" мире, намерен остаться на периферии России, чтобы в том числе быть и поближе к родине. Либо же такие люди планируют уехать на Балканы, где языки похожи с русским, и отношение к России, россиянам тоже лояльное.

— Очень напоминает различные стратегии русской "Белой эмиграции", а также отчасти позднесоветской эмиграции времен перестройки, когда выезд за границу стал свободным...

— Я еще добавлю, что часть респондентов по-прежнему (мы установили это в результате контрольных интервью в январе) находится в состоянии жуткой растерянности; некоторые находят сомнительное утешение в бытовом алкоголизме. Печальная и неизбежная история — и таких случаев, увы, достаточно.

В целом же, по моим представлениям, Россия в результате этой эмиграции уже потеряла не менее одного процента населения. И по всем социологическим характеристикам это очень высококачественный процент. Это социально активные, креативные, более-менее обеспеченные люди. И это весьма значимая потеря для страны.

"МЫ СЕЙЧАС В БЕЗОПАСНОСТИ, НО НЕ ЧУВСТВУЕМ СЕБЯ СЧАСТЛИВЫМИ, СПОКОЙНЫМИ"

— Вы с семьей сейчас в Испании. Почему вы выбрали эту страну для долговременной эмиграции? Как получилось там устроиться?

— Этот выбор был сделан еще осенью. К счастью, компания, где я работаю, имеет в Испании коммерческие интересы, имеет партнеров. Так что мы приезжали уже с определенной поддержкой работодателя. Думаем приобрести здесь жилье, получить в дальнейшем вид на жительство и гражданство. Планируем верифицировать свои российские профессии: жена — юридическую, я — управленческую.

Насколько долговременным окажется наше пребывание в Испании, покажет дальнейшее развитие событий. Ничего надолго предугадать сейчас — в быстро меняющемся мире — невозможно, поэтому горизонт планирования сузился буквально до нескольких месяцев. Не исключено, что экономическая ситуация в Испании, либо уровень нашей обеспеченности не позволит нам здесь остаться надолго. В этом случае мы рассмотрим другие варианты — к примеру, Латинскую Америку. Знание испанского нам тут поможет, мы его сейчас усиленно учим.

— Говоря о вашем исследовании, вы не раз упомянули о сложном психологическом состоянии части ваших респондентов. А как у вас обстоит с этим дело?

— Эмиграция мало кому дается легко, тем более на фоне и по причине таких событий, как война. Это потеря национальной и страновой идентичности, разрыв связей, потеря части имущества, снижение уровня и качества жизни. Но я скажу, что это сущая ерунда по сравнению с тем, что уже целый год и каждый день гибнут и страдают украинцы. Мы, моя семья сейчас в безопасности, но мы не чувствуем себя не то, что полностью счастливыми, но даже и спокойными, потому что по вине нашей страны в Украине бушует война. Я не могу чувствовать себя спокойно, потому что вижу, как мои бывшие сослуживцы по госорганам, как мои студенты, как мои сотрудники явно или косвенно поддерживают это безумие.

Я много думаю о том, что виноват как преподаватель, как муниципальный чиновник, как управленец — все же я был "в системе". Меня очень сильно "триггерит" от того, как люди в России научились не замечать даже мобилизацию, как они подстраиваются под эту новую реальность. Недавно я прекратил общение со своей школьной учительницей литературы — она выдала монолог о том, что "нет никого, кроме Путина" и "раз пришло такое время, значит надо бомбить Украину и положить жизнь за родину". Особенно обидно и горько видеть это в своих бывших дипломниках по специальности "Государственное и муниципальное управление": ребята, которым я рассказывал про "good governanc" (качество государственного управления — "Idel.Реалии") и "Европейскую хартию местного самоуправления", сейчас яростно "ZА".

— Как вы полагаете, насколько такого рода самоупреки сейчас характерны для массы российского населения?

— Не думаю, что они имеют распространенный характер. Вернусь к нашему исследованию: мы там задавали открытый вопрос — кто виноват в происходящем? Так вот: то, что виноваты все мы, все россияне, из 68 человек сказало только пятеро. 80 процентов винят российскую власть во главе с Путиным. Еще четверо сказали, что во всем виновата Америка. И такое соотношение, напомню — среди эмигрантов. Полагаю, среди оставшихся в России это соотношение куда более удручающе. Я не вижу в перспективе ближайших десятилетий изменения общей российской картины. К сожалению, мы, как нам казалось, думающие, продвинутые, образованные и все такие интеллигентные проиграли конформистскому примитивному большинству и постсоветскому ресентименту.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.