"Idel.Реалии" с интересом читают не только в Поволжье, но и далеко за его пределами. В этом мы убедились, когда в редакцию пришло письмо из Франции. Публикация нашего издания помогла​ бывшим однокурсникам найти друг друга.

Французский художник Эдуард Пак, который родился в Узбекской ССР в семье корейской диаспоры, вышел на нас благодаря социальным сетям после прочтения интервью с чувашским художником-ювелиром и гравёром Николаем Балтаевым.

Оказалось, они давние однокурсники по Мухинскому училищу, в прошлом задушевные друзья и идейные соратники по многим творческим и мировоззренческим вопросам. После того, как Эдуард переехал из Санкт-Петербурга во Францию, они утратили связь и не виделись более двадцати лет.

Как исследователь и художник Эдуард Пак имеет богатый опыт работы с разными культурами, в том числе и поволжских народов. При этом он позиционирует себя "немодным динозавром искусства", который ратует за сохранение классического культурного наследия наряду с развивающимися новыми формами искусства. Мы беседуем с ним на тему этнических мотивов в жизни и творчестве, которые в условиях мультикультурализма приобретают неоднозначное звучание.

Самаркандский "котёл народов"

— Эдуард, вы родились в корейской семье, которую депортировали с Дальнего Востока в Узбекистан во время сталинских репрессий. А когда ваши предки оказались в России?

— Согласно рассказам шёпотом моего отца и его сестёр, мой прадед Пак Кин Хва был вторым сыном губернатора корейской провинции Хамгён, а по существовавшим там традициям второй наследник не имел практически никаких прав на фамильное добро. Поэтому в конце XIX века он вместе со своим сыном Кын Хо, моим дедом, поселился на Дальнем Востоке Российской империи. Благодаря незаурядному уму, физической мощи он скоро разбогател и неплохо зажил.

Но в 1904 году Россия начала войну с Японией — её дальневосточная граница "захлопнулась на замок", и таким образом семья прадеда осталась в России. Моего деда окрестили Константином, и с поколения моего отца Семёна мы уже утратили корейские имена — осталась только фамилия.

В конце 30-х годов Советский Союз начал борьбу за Маньчжурию с империалистической Японией, и 26 октября 1937 году моего семилетнего отца, как и прочих сто тысяч "советских корейцев", насильственно переселили из Дальнего Востока в Казахстан и Узбекистан. Отец хорошо помнил депортацию — как их везли в вагонах для скота по заснеженной уже Сибири в знойный Узбекистан. Людей затолкали в теплушки, как селёдки в бочку. Он рассказывал, как по пути многие умирали от холода и голода, и во время остановок трупы оставляли прямо в снегу.

Когда я повзрослел, отец упорно пытался объяснить разницу между совершенно похожими последующими депортациями немцев, чеченцев, крымских татар и других многострадальных народов.

— Ваши воспоминания об Узбекистане можно назвать ностальгическими?

— Я родился и вырос в советском Узбекистане. Детство прошло в Самарканде — легендарной столице Шёлкового пути. С детских лет купался в лучах его истории и культуры.

Самарканд, как и весь Узбекистан, был весьма многонациональным городом. Весь ранний советский период и позже в годы войны сюда осуществлялась эвакуация из захваченных городов европейской части СССР. Во многие узбекские города представители разных народов переехали после ташкентского землетрясения 1966 года. Со мной в классе, например, учились немцы, татары, армяне, таджики, узбеки, русские, украинцы.

Мы жили дружной братской семьёй, где не существовало какой-либо разницы по национальному признаку и где интернационализм был совершенно органичен и естественен. В школе моим закадычным другом был казанский татарин Тахир Валиев, а в училище искусств таким верным другом стал крымский татарин Эльвир Темендаров.

— О своём происхождении не задумывались?

— Мы все считали себя советскими людьми. Мой родной материнский язык — русский, хотя дома родители между собой говорили на диалекте хамгён пукто, который был в употреблении у советской диаспоры. С бабушкой общение было смешным — она спрашивала по-корейски, а мы отвечали по-русски.

Тогда официально не существовало возможностей изучать язык предков — только русский язык, за ним узбекский и в средних классах — иностранные языки. Лишь под давлением родителей в нашей школе организовали факультативные уроки для крымских татар. Но, похоже, из-за стеснения они скоренько зачахли.

— Расскажите, как вы стали художником.

— Когда мне было пять лет, дома заметили, что я много рисую, и отправили в изостудию при Доме пионеров. Скоро стало ясно, что это не мимолётное увлечение, и, в общем, моё предназначение было предопределено. После 8-летки я поступил в Самаркандское государственное училище искусств, хотя в школе имел явные перспективы отличника c прицелом в вуз. Дома был скандал, отец был против, что единственный сын будет учиться в "каком-то ПТУ". У корейцев, как у китайцев и всех восточных азиатов, есть особый пунктик — высшее образование, оно ценилось выше всего, так что представить сына ПТУшником выглядело немыслимо.

Закончив с отличием училище, в 1982 году поступил в Ташкентский театрально-художественный институт на отделение "Дизайн интерьера". Но сразу по поступлении понял, что меня влечёт скульптура. В институте проявились и мои общественные способности, после того как на сборе хлопка меня заметили и предложили исполнять должность секретаря комсомольской организации факультета. Эту должность я искренне и бескорыстно исполнял в течение пяти лет. Просто идейное вдохновение и, наверно, умение управлять коллективом.

Возвращение к истокам

— В Мухинку как попали?

— В 1984 году я случайно заехал на сутки в Ленинград, посетил всевозможные доступные достопримечательности и совершенно влюбился в суровую красоту Северной столицы! Конечно, захотелось здесь учиться, для чего я стал предпринимать попытки перевестись в Ленинградское высшее художественно-промышленное училище. Лишь к пятому курсу это удалось, и я заново начал учёбу на отделении "Художественная обработка металла" в 1987 году.

В Ленинграде тоже были свои "хлопковые", вернее "морковные" приключения. В сентябре наше училище отправили на сбор овощей под Ленинградом, и там я познакомился со своими новыми однокурсниками — работа на грядках, вечера под гитару, словом, студенческая романтика! Из колхоза мы уже вернулись друзьями. От Коли Балтаева, например, узнал где и чем живёт такой народ, как чуваши.

Ввиду высочайшего статуса в Мухинское училище поступали уже взрослые, опытные ребята со всей страны. Как и другие, наша группа была пёстрой иллюстрацией географии страны: украинец Игорь, чуваш Коля (Микусь), грузин Тариэл, кореец Эдик, еврей Миша, француз Витя Барас и, конечно, русские Саша Богданов и Саня Чиж.

Помнится, как к концу 80-х межнациональные проблемы в СССР стали обостряться, все народы желали получше узнать собственную историю и культуру. Это стало принимать формы противостояния всему русскому, мол, мы тоже не хуже! Неудивительно, ведь живя изначально среди русского населения, испытываешь на себе его незримое культурное доминирование, и желание отыскать свои корни выглядит нормальным.

— Ваши студенческие работы ленинградского периода имеют яркий этнический характер. С чем это связано?

— Отделение "Художественная обработка металла" было вновь сформировано замечательным коллективом преподавателей-энтузиастов — это были люди с открытой душой. Они подталкивали нас на развитие национальных традиций и новейших тенденций в искусстве.

Вот обо мне — на третьем курсе у нас задание "сувенир". Я восхищённо вырисовываю витиеватые барочные узоры, сочиняю что-то сложно-классическое — в Ленинграде же учусь! Но незабвенный преподаватель Василий Никитич Цыганков, керамист по образованию, глядя на мои эскизы, говорит: "Эдик, ну ты же восточный человек, чего ты голову ломаешь, делай что-то по своей корейской душе". Объясняю, что я формально кореец, начиная с моего деда, никто Корею не видел, а я уж тем более. Я скорее узбек, чем кореец. Но он урезонил меня: "Нет, душа предков передаётся с генами, и ты не стесняйся их выражать". Тем самым он сподвиг меня на поиски собственного видения национального в искусстве. (Хотя в Узбекистане всё было наоборот: на первом месте русско-советское, на втором — узбекское и где-нибудь когда-нибудь — своё корейское).

Именно в это время мы увлеклись теорией Льва Гумилёва о пассионарности этногенеза. О нём много говорил Коля Балтаев и зародил во мне любопытство и желание задуматься о свойствах и роли национального в искусстве. Эти мысли легли позже в фундамент моей диссертации.

— На родину предков в Корею не хотелось вернуться?

— Желание вернуться на историческую родину возникло уже в 80-х, когда признаки гниения и развала СССР стали очевидными — резня турок-месхетинцев в Узбекистане, Нагорный Карабах, Вильнюс и прочее. Стало отчётливо пахнуть порохом. И мы задумались с женой: ну куда мы можем уехать с нашими корнями? Разве что в Корею.

Для решения этого проекта я выполнил диплом "Настольные часы Кымгонсан" для посольства Южной Кореи в Москве. Предварительно изучил всевозможную литературу в разных библиотеках и выполнил действующие часы по мотивам корейских мифов и легенд — 12 символов восточного зодиака, стороны света, триграммы и т.д.

Работа вызвала интерес, и через месяц мне пришло приглашение в Южную Корею — на "Кореяду – 91", фестиваль корейских спортсменов всего мира с ознакомлением бывших соотечественников со страной.

Южная Корея меня просто поразила своими успехами с абсолютно европейскими ультрасовременными инфраструктурами. Идеально гладкие дороги, замечательный домашний быт и, конечно, волшебная корейская еда. Словно попав на Луну, я бродил десять дней по Корее с разинутым ртом. По понятным причинам и к своему стыду приходилось изъясняться по-английски, корейским языком я овладел попозже и даже сопровождал делегацию Музея независимости Кореи по следам депортации корейцев в Казахстан и Узбекистан.

Вернулся я в бурлящий Ленинград, в страну, которая уже рассыпалась на глазах — переговоры трёх предателей в Беловежском лесу положили конец СССР. И решение больше не связывать жизнь с новой страной, новым городом стало окончательным.

Но хотелось ехать востребованным специалистом, дабы "не мести тротуары", для чего я поступил в аспирантуру нашего переименованного вуза, который стал именоваться Санкт-Петербургской государственной художественно-промышленной академией. Для сбора недостающих материалов в 1995-м я провёл три месяца в Южной Корее, объездил страну вдоль и поперёк, познакомился с бытом, обычаями и обрядами страны, встретил массу замечательных коллег и конечно, освоил корейский язык.

— И сколько языков вы теперь знаете?

— Я владел свободно шестью языками. Узбекский выучил, будучи комсомольским секретарём факультета в ташкентском институте, где основная масса ребят с трудом говорила по-русски. Общественная деятельность, жизнь в общежитии, да и собственная жажда говорить с людьми на их языке, дали свои плоды — спустя год я абсолютно свободно говорил на узбекском языке, даже подражал региональным акцентам.

Я и на таджикском научился говорить и, словом, на всех языках Средней Азии. Эта практика мне облегчила изучение корейского языка, поскольку он крайне сложный и совершенно отличается от знакомых мне. Для русскоговорящего человека я его довольно быстро выучил.

Во Франции — с любовью

— Почему в таком случае вы живёте не в Корее, а во Франции?

— У меня, впрочем как у всей моей семьи, сохранились лишь восточные черты. Мы ещё стараемся чтить корейские традиции, привитые родителями в детстве, но произошёл существенный сдвиг в менталитете. Спустя три поколения исчез национальный магнетизм, стало совершенно просто врастать в другую материю. Собственно, мы жили таким образом уже целый век.

В 2002 году по ряду обстоятельств мы уехали во Францию, не выбирая и не планируя именно эту страну. Сейчас я живу на Западе, и работать здесь приходится достаточно напряжённо — нас никто не ждёт и подарков делать никто не собирается. Начинать заново карьеру художника крайне сложно. Но я счастлив, что судьба подарила нам именно Францию — мы вросли в местную жизнь и больше не представляем иной родины.

Я счастлив, что могу здесь свободно управлять собственной жизнью — это большое достижение западной цивилизации. И объездив много стран, счастлив, что я француз.

— Вы так и представляетесь теперь — француз?

— Франция — мой последний причал, где, надеюсь, мои потомки пустят корни и будут жить без страха за происхождение и с верой в будущее. Перечитанные горы французской литературы, интеграция в европейскую культуру позволяют считать себя европейцем. О твоём происхождении здесь могут лишь тактично и ненавязчиво спросить: откуда вы родом?

После долгих поисков ответа о своём происхождении я стал называть себя "французским художником советского происхождения с корейским этническим фоном". Скажи, что я русский, возникнет сомнение: ну вы же не белокурый и не голубоглазый?!

Моя многокомпонентная этническая история позволяет увлекаться разными материалами. Так, культурологически я приверженец японских канонов красоты с их девизом "Ваби саби — красота простоты", люблю строгость и изящность линий, отсутствие излишеств. Но и современные западные поиски не чужды. Зато гастрономически я кореец, сам недурно готовлю на корейский манер, хотя не был в Корее уже 23 года. Но мечтаю побывать там снова! Только поеду туда уже как француз.

— Этническая физиогномика не мешает во французской жизни?

— В Европе достаточно уважительное отношение к азиатской расе — без предубеждений. Японцы, корейцы, выходцы из Индокитая снискали уважение своим трудолюбием, дружелюбностью, желанием навсегда врасти в местную среду. Расизм, в новорусской его форме, здесь отсутствует — так что бить по "морде" за расистские оскорбления здесь не приходилось.

В России же мне, человеку, блестяще говорящему по-русски (ни на каком другом языке я так говорить не умею), преподающему в вузах историю культуры и искусства, приходилось частенько сталкиваться с расцветавшим расизмом и русофильством. Эти тенденции также послужили причиной выезда из страны, в которой ты всё знаешь и понимаешь, и нет нужды учить с нуля иностранный язык. В сорок лет, поверьте, это сделать крайне сложно.

— Думы о России хоть иногда посещают?

— Думая о бывшей родине, мысли приходят какие-то грустные и пессимистичные. Особенно удручает её прогресс, вернее, регресс за последние 30 лет — вместо того, чтобы внедрять собственные новые производственные технологии, развивать науку, локальные культуры в их оригинальном виде, слышно только о "Великой России" в контексте существования лишь русского этноса.

Но разве можно забывать о малочисленных народах, которые составляют российскую мозаику — о 16 тысяч чукчей, 500 тысяч якутов, полутора миллиона чувашей и многих других? Все культуры нужно изучать и стимулировать их изучение. Иначе русский народ "мирно абсорбирует" коренных жителей, как это свершили европейцы с аборигенами в Америке.

Ведь богатство страны заключается не только в нефти, газе, алмазах и древесине, но и в её богатой национально-этнической мозаике.

Двадцать лет без России

— Значит, по России вы не скучаете.

— По нынешней России совершенно нет, а вот по СССР, и Ленинграду — иногда. Особенно милы детские и юношеские воспоминания. Но ваша современная страна стала для меня чужой и непритягательной. Оставив в России моё творчество и преподавательскую работу, я перелистнул эту страницу моей истории.

К тому же годы более пристального и беспристрастного изучения её исторического прошлого дали мне особый взгляд на Россию, на её историю, её роль по отношению к самой себе и другим народам, которых она безжалостно колонизировала, разрастаясь до Тихого океана. Изучение источников привело меня к выводам о причинах "фатального неразвития" России — её история не развивается по спирали, она слепо крутится по кругу, и современных её героев можно найти в уже ушедших эпохах. Всё, что происходит у вас за последние 30 лет — это путь в тупик, падение в обрыв и т.д.

— А что именно вам не нравится?

— Россию крепко подсадили на "иглу шовинистского самодовольства от природных богатств", которые якобы принадлежат всему народу. А ещё этот страшный наркотик разбавлен истерической новохристианизацией. Все логические пути развития просто смыло волнами чудовищного разграбления, или, как любил говаривать наш друг Витя Баррас, "да это всё цари виноваты — хватило лишь на 80 лет!"

Осталось лишь восстановить прошлый антураж — царя, корону, графов с боярами, и "Здравствуй, милое Средневековье!" Зато по-нашенски! Грустно.

— Вы уже начали думать по-французски?

— Есть только один язык — материнский, с него всё начинается. Остальные языки могут приходить и утрачиваться, но они никогда не станут родными. Я думаю и буду думать на языке, на котором тебе пели колыбельную, воспитывали нянечки в яслях, наставляли учителя и пионервожатые.

Вот почему Николай Балтаев сохранил свою национальную аутентичность? Потому что он родился в своей национальной среде, впитал чувашский язык с рождения, вырос на родине и, будучи взрослым, сознательно выбирал культурные ориентиры. Я же родился совсем в другой, изначально космополитичной среде.

— На каком языке разговаривают в вашей семье?

— На убывающем русском. Мы с женой говорим исключительно по-русски, хотя иногда поневоле спотыкаешься в поиске нужного слова, начинаешь добавлять французские слова. Впрочем, этим все эмигранты заболевают. Иногда на французском легче сказать, чем на русском. Особенно, если речь идёт о сложнотехнических или культурных терминах. Хотя вариабельность русского языка с его лёгкостью конструирования помогает богаче изобразить что-то из жизни.

Зато я острее стал чувствовать ослабевшую поголовно культуру русской речи. Я активно делаю ремарки в "Ютубе" и наблюдаю печальную утрату обедневшего русского языка.

По моим наблюдениям, язык начинает утрачиваться спустя 10-15 лет, если отсутствует ежедневная практика, Так, моя старшая дочь ещё хорошо говорит по-русски — ей было 14, когда мы эмигрировали. Быстро освоила французский язык, закончила школу наравне со сверстниками, потом Сорбонна, увлекательная работа. Но она иногда затрудняется отыскать нужное русское слово, и в орфографии стали возникать подростковые "пробоины". Вполне объяснимо — муж-то говорит только по-французски. А вот младшая говорит только на французском, хотя ещё немного понимает по-русски.

— У детей в школе не было возможности изучать русский?

— Во Франции, естественно, первый язык французский, в средних классах есть выбор изучать или английский, или испанский, немецкий же стал понемногу выбывать. Все остальные языки Евросоюза можно изучать факультативно по системе CNED — язык по переписке: высылаются учебники, кассеты, задания, а ученик письменно их выполняет. Но эта система несовершенна и не стимулирует фонетическое развитие.

— С 2018 года в российских школах ученики обязаны изучать только русский язык, остальные — по желанию родителей. В национальных республиках многие из-за этого переживают.

— Скажу как историк, способный немного экстраполировать российский материал. Это преступный путь обламывания ветвей и корней у ствола — покажите мне дерево, которое может расти без них? Этот "указ" инспирирован русскими националистами, которых интересует лишь присвоение земель, средств и богатств. Это совершенно немыслимый, повторюсь, преступный путь, который двигает к возрождению института русской монархии в худшем виде.

Надеюсь, со стороны всех национальных образований Российской Федерации рано или поздно будет категорическая реакция на это недопустимое унижение. Россия — это не США, и никто ещё не отменил федерального деления по национальному признаку.

— Гвоздь этой проблемы — в невозможности социального воспроизводства языка и его внедрения в культурные сферы общества.

— Я абсолютно не уверен, что в России кто-то имеет возможность развивать социологические и общественные науки и при этом противостоять политическому давлению. Для сохранения языка народ должен приобрести экономическую независимость и весомый голос в федеральном правлении. Если чуваши, к числу которых принадлежит и мой друг Микусь Балтаев, не сумеют этого сделать, они растворятся в общей каше. Хотя я не вижу какого либо позитивного движения в эту сторону.

Безусловно, чувашам повезло немного больше, чем американским индейцам, которых истребляли физически. Но всё же очень нелегко сохранить идентичность, находясь рядом с народом, который превосходит тебя по военной, материальной силе. Для этого должны существовать федеральные программы поддержки.

Недавно узнал, что Чувашия называется республикой. Но что должно значить это слово для чувашей? Что у республики должна быть национальная, то есть собственная экономическая, политическая и культурная политика, не зависящая от белокаменной столицы. Вот тогда чуваши смогут создавать собственные "Самсунги" и "Хёндэ", развивать науку и культуру, и для них могут стать показательными примеры Сингапура, Тайваня, Южной Кореи.

Но до тех пор, пока существует всевластное и безапелляционное влияние "старшего брата", это практически невыполнимо как нерешаемая задача.

— Да, колонизированным чувашам в России было непросто — они остались без своей религии, без своих традиций, без своих имён.

— Исторически чуваши оказались между двумя молотами — восточной и славянской цивилизациями. Я уважительно отношусь к чувашам за их попытки сохранить историческую основу до сегодняшнего дня. Аутентичность, которую подарила чувашам Великая степь, имеет большое значение. Имеет ли это значение для руководства Чувашской Республики? Думаю, всё зависит от чувашской национальной политики, её зависимости от Кремля и от возможности осуществлять реально собственные проекты.

Путь на Запад

— Насколько востребованы выпускники советских художественных школ в западном современном искусстве?

— Для начала скажу, что уважение и признание качества советского художественного образования пока сохраняется — западные коллеги осознают мощь советской школы. О постсоветском российском искусстве никто не говорит и не замечает, у вас исчезли устойчивые тенденции. Похоже, "хромота развития" сказалась и на образовании. Это хорошо заметно на работах российских участников международных выставок. Зато появилось немало эпатажа, некое "западничание", да стилистическое отставание налицо.

Ещё недавно мне казалось, что я отношусь к типу вымирающих художников, "неких динозавров", ан нет. Сегодня вновь ощущается тяга к чему-то высоко непостижимому и изящному, сотворённому по высшим духовным требованиям. Не думаю поступаться собственными принципами или копировать мастеров прошлого в стиле "а-ля классик", но буду бережно передавать усвоенные идеи гуманизма.

— О чём мечтаете как художник?

— Судьба моей семьи подарила нам разные места проживания, но, странным образом, всегда на Запад — от корейского прадеда до моих будущих французских внуков. Я мечтаю создать некую творческую хронографию об этой богатой истории. И, конечно, всегда будет важным отражение духа времени. Хочу, чтобы искусство служило Добру, будущему человечеству.

Справка

Советско-французский художник корейского происхождения Эдуард Пак родился в 1963 году в Узбекистане. С 2002 года проживает во Франции. Работал преподавателем рисования, дизайнером декораций, мастером серебряных и бронзовых скульптур. В настоящий момент — независимый художник-скульптор, вице-президент ассоциации Эолина. В свободное время — тренер по каратэ, обладатель четвертого дана.

Бойтесь равнодушия — оно убивает. Хотите сообщить новость или связаться нами? Пишите нам в WhatsApp. А еще подписывайтесь на наш канал в Telegram.