"Езжайте на зарево!.."

575 погибших (по другим данным — свыше 780), в том числе 181 ребенок. Более 800 раненых и обожженых, ставших инвалидами пассажиров и членов поездных и локомотивных бригад. В числе погибших — жители 45 областей РСФСР и девяти союзных республик бывшего Советского Союза. Таковы страшные цифры крупнейшей в истории СССР и России железнодорожной катастрофы, произошедшей в ночь на 4 июня 1989 года, на 1710-м километре старого Транссиба, близ поселка Улу-Теляк* в Иглинском районе Башкортостана.

Взрыв газового облака на перегоне Улу-Теляк — Аша старого Транссиба произошел в 1 час 10 минут ночи по местному времени (23 часа 10 минут по московскому). Газовый конденсат, стекающий из поврежденного, проходившего в 900 метрах от железнодорожных путей магистрального продуктопровода "Западная Сибирь – Урал – Поволжье", к этому времени наполнил лощину под Змеиной горой. Не хватало лишь случайной искры и она каким-то образом — от токоприемника электровоза, либо от торможения колесных пар на повороте или просто от выброшенной в окно сигареты — возникла в тот момент, когда на 1710-м километре уже почти разминулись два пассажирских поезда — 211-й "Новосибирск – Адлер" и 212-й "Адлер – Новосибирск".

К слову, ранее, следуя точно по расписанию, эти поезда никогда не встречались на 1710-м километре. Опоздание поезда №212 по техническим причинам и остановка поезда №211 в Аше для высадки женщины, у которой начались роды, привели эти два пассажирских состава к роковому месту одновременно.

В их вагонах следовали, по официальным данным, 1284 пассажира, в том числе 383 ребенка, а также 86 членов поездных и локомотивных бригад.

Взрыв, позже названный "объемным", был страшен. По разным оценкам, его мощность составила от 300 тонн до 12 килотонн в тротиловом эквиваленте. Во всяком случае, сила его была такова, что ударной волной выбило стекла в городе Аше, находившемся более чем за 10 километров от места происшествия. Поднявшийся столб пламени, по свидетельствам, был виден более чем за 100 километров. Длина фронта пламени составила 1500-2000 метров. Возникший пожар охватил территорию около 250 гектар. На многие сотни метров лес был повален и обожжен.

Ударной волной с путей было сброшено 11 вагонов, из них семь полностью сгорели; еще 27 вагонов выгорели изнутри. Кратковременный подъём температуры в районе взрыва достигал более 1000°C. В этом пекле сразу же заживо сгорели около несколько сот пассажиров и железнодорожников, еще десятки умерли в течение следующих недель в больницах. 107-я школа Челябинска потеряла сразу 45 детей. Погибла юношеская хоккейная команда знаменитого спортивного клуба "Трактор". Из ехавшего на юг в пионерский лагерь отряда школьников погибли 30 человек вместе с вожатой Таисией Мунгаловой. Живыми и невредимыми, если не считать полученного на долгие годы стресса, осталось из двух составов лишь 52 человека.

Машиниста 212-го поезда Виктора Безверхого выбросило взрывом через окно кабины наружу. Его помощник Сергей Мещеряков погиб сразу, на рабочем месте. Тяжело раненый Безверхий преодолел 11 километров, добрался до станции Аша и вызвал помощь. Обожженного машиниста 211-го поезда Сергея Попова вытащил из пекла его помощник Сергей Васильев, однако, позже машинист от полученных травм и ожогов скончался...

За тридцать лет, прошедших после катастрофы, о ней написано десятки, если не сотни статей с воспоминаниями оставшихся в живых очевидцев, родственников погибших, участников спасательных работ. Снято более десятка фильмов и телепередач, в том числе, региональными и федеральными телекомпаниями. Первым был фильм "Чужой беды не бывает", снятый Башкирским телевидением, что называется, по горячим следам, в том же самом 1989 году.

В 1992 году на месте трагедии был установлен памятник, символизирующий одновременно расплавленные рельсы и скорбящие женские фигуры. Возле памятника были установлены плиты, на которых высечены имена всех установленных погибших; под плитами лежит прах более трехсот жертв трагедии, которых так не удалось опознать.

К мемориалу каждый год 4 июня съезжаются родные и друзья погибших, участники спасательных работ из окрестных сел и Уфы. На 30-ю годовщину трагедии к месту катастрофы приехало около 150 человек. Это были, в основном, делегации родственников погибших из Челябинска, Омска, Новосибирска, участники спасательных работ из Аши, Уфы и Иглинского района.

Люди вновь и вновь делятся воспоминаниями, не желая забывать произошедшее.

​— Боль с годами не утихает нисколько, — говорит жительница Омской области Лидия Кобля, потерявшая в трагедии 14-летнюю дочь Людмилу. — Выговориться, помянуть наших детей, наших близких — едва ли не последнее для нас утешение. Помогают и эти ежегодные встречи. Общее горе сблизило всех нас — омичей, новосибирцев, челябинцев, уфимцев; мы давно уже стали одной большой семьей.

— У меня погибли здесь коллеги — семеро наших проводников осталось тут, — вспоминает работник Омского пассажирского вагонного депо Наталья Якубович. — Погибли земляки, погибли дети вместе со старшей пионервожатой Таисией Мунгаловой. Могла погибнуть и я, если бы не заменили мой рейс и не отправили меня по этому маршруту двумя днями раньше...

(К слову, как писала в своих воспоминаниях "Рейс длиною в жизнь" Наталья Якубович, именно после этой катастрофы в билеты стали впечатывать фамилии пассажиров и учитывать всех детей до пяти лет, поскольку ранее маленькие дети часто спали с родителями на одной полке, были льготные и просто подсаженные неучтенные пассажиры. Несомненно, были таковые и в этих двух составах; наверняка очутились они и среди погибших...)

— Я еще раз, и через 30 лет хотел бы выразить признательность и благодарность жителям Иглинского района и уфимцам за то сочувствие, сострадание и помощь, которую они нам всем оказали, — сказал, выступая на траурном митинге, представитель Ассоциации родственников погибших и пострадавших в катастрофе, военный пенсионер из Челябинска Виктор Храмов, потерявший в результате трагедии жену и двоих детей. — Они, как тени, ходили за всеми пострадавшими, за всеми родственниками, которые приехали сюда, ни на минуту не оставляли всех нас без внимания, без помощи и поддержки.

***

До сих пор никто, собственно, и не пытался подсчитать, сколько уфимцев и, в целом, жителей республики приняло тем или иным образом участие в спасательных работах и в оказании помощи приехавшим родственникам погибших. Известно, что аварийно-спасательные работы начались практически без промедления. В Уфе и ближайших к месту трагедии населенных пунктах были подняты по тревоге все военные и пожарные части, мобилизован состав частей МВД и гражданской обороны, все врачи. Поток машин "Скорой помощи", пожарных частей, автобусов и грузовых автомобилей устремился по трассе М-5 к 1710-му километру. Обгоняя его, к месту трагедии летели вертолеты Уфимского авиаотряда и местного Высшего военного авиационного училища летчиков. На железнодорожном вокзале и в уфимском аэропорту срочно сформированные бригады студентов-добровольцев готовились встречать прибывающих со всех концов страны родственников погибших, помогать им опознавать по фотографиям тела их близких, разгружать медикаменты, уже с 5 июня начавшие поступать, из многих зарубежных стран.

Самыми первыми на месте трагедии очутились местные жители из поселков Красный Восход, Улу-Теляк, Казаяк и других. Накануне и в день 30-летия трагедии корреспондент "Idel.Реалий" поговорил с некоторыми участниками спасательных работ.

— В ту ночь мы возвращались с дискотеки — я только что вернулся из армии, из Афганистана, привыкал к мирной жизни, — вспоминает житель Иглино Рамиль Хайбуллин. — Жили мы тогда в Казаяке, километрах в пяти от места случившейся катастрофы. Мы шли по дороге и вдруг стало светло-светло. Всһ небо к западу осветило красное зарево. Первая мысль — неужели на нас сбросили бомбу? Вторая — поезда взорвались? Подошел к дому — а в нем выбиты все стекла. Тут по улице едет на мотоцикле односельчанин и кричит мне — там поезд взорвался, надо быстрее ехать туда!

​— Я в ту ночь не спал, готовился к урокам, — вступает в разговор Фидаиль Султанмуратов, работавший в те годы учителем в Казаякской средней школе. — Вдруг раздался взрыв. А надо сказать, что у меня хранилось много взрывпакетов, поскольку я еще руководил и подростковым военно-патриотическим клубом. Мне кричит жена — ты чего там творишь?! — думая, что взорвались эти взрывпакеты. А вижу в окно, что на горизонте поднимается характерный гриб. Подумал — ну, всё, ядерная война! Вывел семью быстрее на улицу, залегли в какую-то яму, ждем ударную волну — а ее все нет. Смотрю, по улице бегут люди. Тут стало ясно, что это не война, а какое-то ЧП. И мы поехали искать место, где оно произошло.

​— Уже по пути мы встретили первых уцелевших, — продолжает Рамиль Хайбуллин. — Они шли к нам навстречу и спрашивали, куда идти. Односельчанин посадил их на мотоцикл и повез в Казаяк. А мы добежали до 1710-го километра и увидели картину, ка в кошмарном фильме — горящие, смятые взрывом вагоны, ползущие, стонущие люди, лежащие возле локомотивов машинисты... Мы стали выносить живых на разъезд 1712-й километр, куда уже подтянулись медики. Несли кого на плечах, кого на вагонных полках. Потом подошли грузовые машины с казаякского карьера, раненых грузили на них и увозили в Ашу. А мы всһ продолжали искать уцелевших по лесу, по кустарникам; домой вернулись только утром.

Машинист Сергей Столяров вместе с помощником Маратом Ганеевым в ту ночь вел наливной состав с нефтепродуктами, следовавший сразу за пассажирским поездом "Новосибирск – Адлер".

​— За несколько километров мы увидели вспышку и через несколько секунд нас шибануло ударной волной, — вспоминает Сергей Столяров. — Вся сигнализация, все светофоры сразу погасли. Мы экстренно затормозили, доложили диспетчеру, что дальше двигаться не можем — у нас нефтепродукты в цистернах. Через несколько минут нам в стекло постучали — это были несколько обожженых солдат. Они рассказали о случившемся. Я отцепился от состава и поехал к месту происшествия. Однако, на одном из участков в сети уже не было напряжения. Мы приняли решение отъехать назад, разогнаться и докатиться до места. Так и сделали — докатились до места крушения, загрузили раненых и скатились обратно под горку до участка, где было напряжение. Так мы съездили три раза. Потом начальство насчитало нам 36 нарушений должностных инструкций. Меня собирались уже снимать с машинистов, но приехал министр путей сообщения СССР Николай Конарев, сказал — "Победителей не судят!", вручил мне знак "Почетного железнодорожника", тем и дело кончилось.

Известный уфимский режиссер Рияз Исхаков работал в тот год на республиканским телевидении и, как многие другие, был в день катастрофы срочно вызван на работу.

​— 4 июня я ехал в такси и по радио услышал, что сотрудники экстренных служб, а также журналисты срочно вызываются на рабочие места. Я вернулся в телецентр и мы с кинооператором Фанисом Валеевым выехали на вертолетную площадку за Госцирком. Снимали, как на площадку в течение многих часов садились и садились вертолеты, оттуда выгружали обожженых людей и их тут же бригады Скорой помощи развозили по больницам. На следующий день я сам поехал на место катастрофы. В те дни у меня всегда тогда был с собой фотоаппарат, потому что я готовился к поступлению во ВГИК и мне нужно было фотографировать абсолютно всё. Хотя, к тому моменту, когда я приехал, пострадавших и трупов на месте крушения уже не было, картина всё равно открылась ужасная — с обеих сторон лежали раскуроченные вагоны, в некоторых местах просто из земли торчали колеса. Военные и добровольцы разбирали завалы, искали документы, личные вещи погибших. Я углубился в лес и увидел поваленные на многие сотни метров деревья с содранной начисто корой. Видел мертвых, обгоревших мелких животных и птиц, причем даже определить их породу было невозможно. Везде стояла сильная гарь. Я еще подумал, что вот так, наверное, было и на месте падения Тунгусского метеорита.

Вспоминает подполковник в отставке Сергей Спатар, служивший тогда в системе МВД республики:

​— Я до сих пор храню эти 12 "улу-телякских листов". На них, по распоряжению правительственной комиссии в уфимской республиканской клинической больнице мы, группа офицеров МВД, отмечали "движение" пассажиров поездов, пострадавших в той страшной катастрофе. Нашей основной обязанностью было готовить ежесуточные справки о пострадавших: фамилия, имя, год рождения, место работы и жительства, степень увечья и "движение". Последняя графа была то самой радостной, то самой страшной. В первое после аварии суточное дежурство я веселым росчерком пера "выписал" домой солдатика — грузина, за которым, целехоньким и невредимым, прилетели его счастливые родители. Увы, за время всех моих дежурств в "республиканке" этот счастливчик был первым и последним... А потом на рассвете я вписал в графу "движение" слово "умерла" напротив фамилии семнадцатилетней девушки, вроде, из Новосибирска. Нам очень хотелось, чтобы эта наполовину обгорелая девчушка жила... Мы по молодости наивно полагали, что если мы быстро донесли эту милую девчонку до операционного блока, то всё будет нормально... Мы даже не поняли, когда старушка медсестра сказала, что она умерла... Я потом, видел ее родителей, очень красивая сорокалетняя пара ,но наследующий день это были уже на вид пожилые мужчина и женщина — разом поседевшие, опухшие от слез, изменившиеся от горя... Запомнилась женщина — армянка, которая приехала на поиски семилетней дочери. По её рассказу, мужу удалось вытолкнуть девочку из окна пылающего вагона, сам он остался жив, а вот девочка пропала. И каждый день эта маленькая мужественная женщина ездила по всем "печальным" адресам. Нашла обгоревшую дочкину клипсу и, воодушевленная этой находкой, опять объезжала все больницы, морг, вагоны-рефрижераторы с траурными лентами на борту, где хранились обугленные останки и показывала всем цветную фотографию красивой улыбающейся семилетней девочки. Через двадцать дней я провожал эту женщину в аэропорту. Я еле узнал её — седую и сгорбленную от горя. В руках она крепко сжимала колбу с улу-телякской землей...

А в первые сутки, пожалуй, самые беспокойные и памятные, мы с напарником заносили раненых, отвечали на телефонные звонки, встречали и провожали родственников пострадавших, вызывали и отправляли машины, таскали коробки с продуктами, ящики с "минералкой"... Ночью на крыльцо корпуса выходили покурить врачи. И мы, не ожидая просьбы, вытаскивали спички и сигареты и тут же давали прикурить. Им самим это было делать непросто — руки не просто дрожали, они ходили ходуном.В Уфе в течение двух часов вся система здравоохранения была переведена в режим чрезвычайной ситуации. К месту трагедии было срочно отправлено 57 бригад "Скорой помощи".

В ночь с 3 на 4 июня 1989 года в катастрофе под Уфой погибли 575 человек

​— Нас отправили туда ночью, где-то после трех часов, — вспоминает медсестра-анестезиолог уфимской станции "Скорой помощи" Тамара Богданова. — Отправили, можно сказать, безадресно, просто в сторону Улу-Теляка. Сказали: "Езжайте на зарево!" Поехала реанимационная бригада и кардиобригада. Несколько километров не доехали, уперлись в бездорожье. Тут подъехала пожарная машина, два наших врача залезли на нее и где-то минут через десять-пятнадцать вывезли к нам уже первых пострадавших. Мы видим — идут четверо девочек. Страшно было смотреть: они шли, как летучие мыши — с них свисали пласты кожи. Мы передали их подъехавшей инсультной бригаде, а сами, дождавшись более проходимого транспорта, наконец, пробрались к месту катастрофы. Зрелище, которое мы увидели, было жуткое. Пострадавших было огромное количество. Обгоревшие люди лежали, как куклы, темно-шоколадного цвета. По всему полотну местные жители на матрасах, одеялах выносили еще живых пострадавших. Мы включили всё освещение, расстелили одеяла, стали оказывать первую помощь. Лекарств, бинтов, марли просто не хватало на такое количество, перевязывали кусками простынь. Когда к утру поток пострадавших стал стихать, мы поднялись на насыпь, стали искать оставшихся раненых...

Лейтенант Андрей Донцов вез команду солдат для поступления в военное училище. Взрывом офицера выкинуло из окна поезда, на нем тут же сгорела вся одежда. Несмотря на страшные ожоги, он вытаскивал своих солдат и других пассажиров.

​— Нам передали Андрея Донцова уже в Улу-Теляке и мы тут же повезли его в Иглинскую районную больницу, — рассказывает Тамара Богданова. — Было видно уже, что он не выживет — тело его было обожжено более чем на 80 процентов. Всё время в пути до больницы он был в сознании, страшно сокрушался, что не смог спасти одного из своих солдат, всё повторял: "Что я скажу его матери?!" А потом, видимо, уже что-то почувствовав, сказал нам: "Передайте моей жене — пусть выходит замуж, не ждет меня..."

В больницы Уфы за те дни, 4 и 5 июня, поступило свыше 700 обожженых и раненых людей. Специалистов по ожогам не хватало, и другим врачам приходилось тут же осваивать новую специальность. Скорая помощь в те дни на миллионный город практически не работала, для обслуживания вызовов населения (которое отнеслось к этому с пониманием) было оставлено минимальное количество бригад. Особо тяжело пострадавших в катастрофе эвакуировали в Москву, Свердловск, Горький.

— На одном из рейсов в Москву мы везли, в числе других, девочку лет десяти. Я проходила между рядами с носилками, она схватили меня за руку и спросила: "Тетя, а в самолете газопровод не взорвется?" У меня вот всё сжалось внутри при этих словах... Было больно смотреть, как другая девочка, лет пяти, пыталась удержать обожжеными, загипсованными руками вак-беляш... Очень было тяжело всё это переживать, но приходилось отключать все эмоции, иначе можно было просто очень быстро выйти из строя.

***

Траурный митинг и панихида по погибшим продолжались около часа — дольше не дали продолжить дождь и сильный ветер, от которых участникам церемонии негде было укрыться — организаторы в лице администрации Иглинского района почему-то не обратили внимания на прогнозировавшееся резкое ухудшение погоды и не озаботились установить на месте хотя бы несколько шатров с горячим чаем. Когда мероприятия уже давно закончились и большинство родственников разошлось поминать погибших, к мемориалу неожиданно подъехал врио главы Башкортостана Радий Хабиров и также возложил венок.

Представитель Ассоциации родственников погибших и пострадавших Виктор Храмов обратился к врио главы региона с просьбой о содействии в присвоении мемориалу статуса памятника федерального значения и в издании Книги памяти погибших.

— И железная дорога, и этот продуктопровод — объекты федерального значения. Мы знаем, что районная администрация уже несколько лет пытается от РЖД добиться права аренды на земельный участок, где расположен мемориал, но пока без особого успеха. До сих пор местные жители, сельсоветы содержат памятник, ухаживают за ним свой счет, — рассказал Храмов. Врио главы региона пообещал родственникам свое содействие.

*В переводе с татарского и башкирского Улу-Теляк (Олы Теләк) означает великое пожелание, великую просьбу, мольбу.

Бойтесь равнодушия — оно убивает.​ Подписывайтесь на наш канал в Telegram.