Ольга Николаева семь лет живет в Париже. И с 2013 года часто отзывается на имя Ульпи, которое запало ей в душу, однажды в Чувашии.​ Историю свою она называет банальной - у нее муж француз. Когда она работала в шведской компании в Москве, ее восхищала Скандинавия, но она встретила будущего мужа-француза, и судьба сложилась по-другому. С мужем Ольга познакомилась по интернету, когда она искала возможность практиковать французский. Она должна была его учить английскому, а он ее французскому. "Английскому я его так и не научила, зато мы поженились", - начала Ольга свой рассказ о том, какой она мечтает видеть чувашскую культуру и что для этого делает.

– Вы 7 лет живете за пределами России, легко или сложно далось решение - уехать во Францию?

– Вообще я собиралась в Швецию (смеется). Поэтому морально для меня поехать в сторону запада было нормально. Не было страха. У меня папа военный, я не имею такого счастья быть знакомой с таким понятием, как "Родина". Когда я регулярно меняла школы, у меня всегда вызывали трудности сочинения на тему "Родина". Я никак не могла понять, когда люди писали "о малой родине". Для меня моя семья и культура были важнее, я не привыкала физически к той земле, на которой я находилась.

– Вы скучаете по России? По Чувашии?

– У меня нет такого состояния. Я ведь не знала особо Чувашию: мы всегда жили в разных других регионах. И только оказавшись в Париже, я открыла для себя чувашскую культуру. Вот сейчас я почти год жила в Чувашии, два месяца назад вернулась в Париж. Так сложилось, что живя в Париже, я познакомилась с друзьями Геннадия Николаевича Айги. Наверное, во Франции Айги даже более известен как авангардный поэт русскоязычной литературы, чем в Чувашии. Стыдно признаться, но за все время моих наездов в Чувашию у меня были очень поверхностные знания о культуре. В основном они были связаны с моими каникулами у бабушки.

Так получилось, что с творчеством Айги я познакомилась во Франции. Я влюбилась в его поэзию спустя восемь лет после его смерти. Я разговариваю на французском, английском, немецком, а на родном языке я не говорю. Моя связь с бабушкой теряется, ей 90 лет, некоторые вещи она мне может рассказать только на чувашском. Так же и с поэзией Айги - ее можно прочувствовать только на чувашском языке. Может быть, не сразу приходит ее понимание, но это и есть процесс культурного роста. Так же как и с другими вещами: например, я не любила в детстве чӑкӑт (чувашский сыр), а сейчас ― обожаю его, сама научилась готовить во Франции. Или ещё: с детства я знаю некоторые бытовые ритуалы, например, банный ритуал. Это же целое искусство - баня. И вот эти слова, что мама с детства приговаривала в бане ― я их наизусть знала, как молитву. А теперь я учусь понимать смысл этих слов и действий. Это для меня приобщение к чувашской культуре в осознанном состоянии.

Другой пример: полгода назад умер асатте (дедушка по папиной линии), я наблюдала похоронные традиции. И я заметила, что чувашские православные похороны отличаются от русских православных похорон. Так, в самом конце, когда люди прощались с дедушкой у могилы, вместе с комом земли туда полетели и монетки ― женщина закричала: "Язычники! Что вы себе позволяете?!". А дело в том, что по чувашским представлениям на том свете душе предстоит свадьба. И на свадьбу нужны деньги. Потому и монетки.

То есть так получилось, что уже живя во Франции я стала интересоваться чувашской культурой. Я захотела лучше понимать свою бабушку. В 2013 году я поехала буквально на неделю в чувашский языковой лагерь в Ядринском районе Чувашии. И так совпало, что за какие-то три-четыре дня до отлета в Чувашию я познакомилась в Париже с друзьями Айги. И я полетела уже не просто в мир, где чувашский существует в банных присказках, а туда, где выросло творчество Айги. На следующий год я снова поехала в Чувашию для своих социологических исследований. И уже в 2015 году я поехала туда почти на год.

– То есть благодаря Франции вы открыли для себя свою родную культуру?

– Благодаря счастливому стечению обстоятельств: благодаря друзьям Геннадия Айги. Он был очень близок с Николаем Егоровичем Дронниковым, художником, которого называют во Франции "летописцем русской эмиграции". Он тоже был диссидентом, который оказался во Франции. Тут такие люди могли продолжать работать в направлениях, в которых они работали. И они же способствовали открытию таланта Айги для более широкой публики. Благодаря их контактам с чувашской интеллигенцией, я смогла для себя открыть эту авангардную сторону чувашской культуры. Открыть и заинтересоваться ею настолько, что вот в ноябре мы организуем уже второй фестиваль чувашской авангардной культуры в Чебоксарах. Меня это все больше и больше увлекает, как богата наша культура и чувашский язык.

– А французскую культуру вы любите?

– Я очень люблю английскую культуру, я ее изучала. Был такой случай даже, когда меня оперировали в 7-м классе, после аппендицита, когда я приходила в себя после наркоза, я говорила по-английски. Французской культурой я заинтересовалась в связи с социальными науками. Я училась в Москве, а французская социологическая школа очень сильная, мне нужно было читать статьи. И уже через социологию я начала погружаться в культуру. Конечно, у меня были знания об истории этой страны из школы, как и у всех. Но когда уже более профессионально я начала изучать гражданский фактор истории, я поняла, насколько эта страна опытная в области построения культуры гражданского общества. Такого общества, где есть взаимное уважение в культурных рамках. Когда-то этого тоже не было во Франции. Еще даже 100 лет назад французы, жившие на севере, не понимали живущих на юге. И французский язык - недавнее изобретение по сравнению с чувашским. Еще в 16-м веке шли споры при дворе Людовика, заслуживает ли французский статус языка или нет. Многие считают Францию моделью устройства социального государства. Только когда я начала это изучать, я поняла, как сформировались эти понятия. Я не могу сказать, что я знаю французскую культуру. Так же как и чувашскую пока не знаю не очень хорошо.

– Кем вы работаете?

– Я занимаюсь маркетинговыми исследованиями.

– Вас французы легко приняли или пришлось побороться за свое место?

– Я вообще не оперирую такими понятиями, как "французы", "россияне". Есть люди, с которыми я встречаюсь. Когда я приехала во Францию, у меня уже были друзья, с которыми я общалась раньше. Через них я расширяла круг знакомств. Я пошла на курсы театрального мастерства. Это был такой опыт, как будто меня бросили в воду, а я не умела плавать. У меня сразу появилось много новых знакомых. Конечно, были курьезные ситуации из-за моего произношения, но все понимали, что я учусь, и все поддерживали меня. Сейчас я могу сравнивать и скажу, что во Франции было легче, чем в Чувашии. Говорить на чувашском в Чувашии мне было труднее, чем на французском во Франции. Когда я говорила по-французски, люди понимали, что это не родной мой язык, и они мне помогали где-то жестами, где-то английскими словами. А когда я в Чувашии начинала говорить по-чувашски, люди слышали мой русский акцент, сразу же переходили на русский, и практиковать чувашский было невозможно. Когда я их просила продолжать говорить по-чувашски, потому что я учу язык, у них сразу возникали вопросы, почему я это делаю, и коммуникация прекращалась вообще. Не понимали, почему я учу чувашский язык.

– Есть ли что-то во Франции, к чему вам долго пришлось привыкать?

– Завтраки. Я очень люблю поесть. Французы же на завтрак едят один круасан, окунают его в кофе. Мне этого не хватало. С другой стороны, когда мой муж приезжает со мной в Россию, и все с утра его пытаются накормить, мне его жалко. В этом что-то есть, ко всему можно привыкнуть. Я уже два месяца в Париже - уже вошла в режим.

– За последние 6-7 лет, которые вы живете не в России, у вас не изменились взгляды на нее?

– Наверное, нет. Я приехала во Францию в 25 лет с уже сформировавшейся гражданской позицией и с пониманием тех процессов, которые происходили в стране. Я жила в Москве, активно общалась с людьми, которые участвовали в политических движениях. Может, я стала спокойнее относиться ко всему. Когда мы смотрим телевизор и новости по Первому каналу, я уже не реагирую вообще никак. Когда я жила в России, телевидение для меня было важным источником информации. Мне важно было, чтобы там говорили то, чему я могу доверять. Но, уехав, я совсем перестала смотреть телевизор. Я знаю, что то, как они рассказывают о Франции на Первом канале, сильно отличается от того, что я вижу здесь.

Взгляды не изменились, но изменились действия. В начале 2000-х, когда я жила в Москве, была полная апатия. Мы ходили на выборы, но видели, что ничего не можем изменить, от этого у нас была апатия. Во Франции у меня укрепилась гражданская позиция. Да, надо голосовать. Да, нужно говорить.

Я чувашка и люди в Чувашии от меня ждут, что я буду заниматься проектами "координации соотечественников". Мне кажется, это не совсем правильный взгляд на вещи. Это как если бы я была экспонатом в музее, и мне говорили: "поскольку ты из Чувашии, давай вот делай то, что от тебя ждут". Мне это не очень близко. Я делаю то, что считаю нужным - я развиваю чувашскую культуру теми средствами, которыми могу.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram и первыми узнавайте главные новости.​