Социолог Игорь Эйдман: "Путин вернулся к политике русификации чистой воды"

Затяжная война с Украиной и поражение России приведут к краху режима Владимира Путина, поскольку россиянам обещана "великая победа", как когда-то советским людям — коммунизм. Об этом в интервью "Idel.Реалии" рассказал исследователь путинизма, социолог Игорь Эйдман. По его мнению, после этого можно ожидать выход ряда национальных республик из состава России. Эйдман считает, что сейчас Москва пытается "русифицировать и окончательно впрячь в имперскую телегу " российские народы, что неизбежно вызовет обратную реакцию, как только федеральный центр утратит контроль над ситуацией.

"ГРАЖДАНСКАЯ РЕЛИГИЯ" ПУТИНА

— Какая идея, какая идеология у Владимира Путина, на ваш взгляд? В чем она заключается?

— Это очень хороший вопрос, потому что среди многих наших единомышленников существует устойчивое мнение, что у Путина никакой идеологии нет. Люди возмущаются: какая у него может быть идеология, это же банда, у банды не может быть идеологии!

Я считаю, что совершенно наоборот. То, что Путин и путинская правящая верхушка — люди с абсолютно криминальным мышлением и по сути действительно бандиты и мафиози, абсолютно не значит, что у них нет идеологии. Если мы вспомним другие фашистские режимы (я ещё объясню потом, почему я считаю путинский режим фашистским), то по большому счету там тоже огромное влияние имел преступный элемент, люди с криминальным мышлением. Например, гитлеровский режим. В своё время сотрудники американского посольства, как я читал в одном из исторических исследований, писали в Вашингтон, что к власти в Германии пришли люди, которые в нормальной ситуации сидели бы в тюрьме или в дурдоме. Абсолютно то же самое сейчас происходит в России.

Однако и у нацистов, и у путинской верхушки есть идеология. Я в своей книжке, в статьях ещё 2014 года, написал это прямым текстом. Что путинская идеология — вариант, версия фашизма. Фашизма в расширенном смысле этого слова. Фашизм же иногда узко применяют к итальянскому фашизму, а иногда — более широко.

— В том числе — к нацизму.

— К нацизму и другим формам фашизма. К франкизму, есть еще такой клерикальный фашизм, австрофашизму — это режим Дольфуса-Шушнига, хотя Дольфус и Шушниг вообще противостояли нацистам, но противостояли не как демократы, а как другая версия фашизма. То есть [путинизм] — это такая форма фашизма. В идеологии это такой ультраэтатизм, как всегда у фашистов, ксенофобия, милитаризм, гомофобия, культ силы, культ войны, культ архаичных традиций...

— Вождя...

— Вождя, конечно. То есть абсолютно все эти явления, которые есть и были в фашизме, есть в путинизме. Или в системе Путина. У меня еще есть книга, написанная по-немецки, которая переводится "Система Путина. Куда движется Российская империя?". Написал я её уже здесь, в Германии, вышла она в издательстве "Хайне" в Мюнхене в 2017 году — и, в общем-то, она предсказывала крупномасштабное вторжение в Украину. Я писал в том числе о фашистской идеологии и сравнивал историю формирования путинского режима с историей формирования гитлеровского режима. Там есть очень много близкого — не только в идеологии, но и в самой истории формирования.

Первый президент РФ Борис Ельцин выступил в роли Гинденбурга, семья Ельцина выступила в роли семьи Гинденбурга, российские олигархи выступили в роли немецких капитанов промышленности, которые поддержали Гитлера...

Игорь Эйдман

— Если брать трансформацию Веймарской республики в Третий Рейх, там был ещё очень сильный реваншизм, ресентимент.

— Да, конечно. И тут абсолютно то же самое. Версальский мир и проигрыш в Первой Мировой войне равны проигрышу в Холодной войне и национальному унижению начала девяностых. Всё это вызвало травму народа с имперским сознанием.

— Вы можете объяснить, почему? Ведь осталась достаточно большая Россия, а рыночные реформы — понятно, что был шоковый переходный период — но дали свои плоды. Почему ресентимент и реваншизм никуда не ушли?

— Потому что всё равно было "национальное унижение" в девяностые. Хотя я сам по многим причинам — и в силу этнического происхождения, и в силу взглядов, и в силу воспитания — конечно, никакого унижения не чувствовал.

— Но ведь это "унижение" было своеобразным. Не было никакого навязанного позорного мира, не было разоружения, не было ограничений, не было каких-то репараций. Наоборот, американцы даже окорочка привозили в Россию. Так почему это унижение стало таким серьезным фактором?

— Да потому что вы говорите сейчас о материальной стороне дела. Материальная сторона тоже играла роль, безусловно, в России. Почему? Потому что в девяностые годы был уничтожен фактически прежний средний класс, уровень жизни резко упал, постоянно [происходили] шоковые явления. Последний шок — дефолт 1998-го. До прихода Путина к власти оставалось два года. И, надо сказать, что экономическая конъюнктура все допутинское время была отвратительна. Путину страшно повезло, что цены на нефть и на энергоносители в нулевые поперли вверх, как он пришел к власти. То есть экономический фактор тоже был, но не менее важный был такой условно фактор моральный.

Люди, воспитанные в СССР, воспринимали себя — я имею в виду, не в национальных республиках, а в России, прежде всего, в крупных городах, в Москве той же — как представителей великой державы. Те люди, которые были подвержены коммунистической пропаганде, считали, что это самая передовая великая держава, что все нам завидуют, что все нас боятся... И вдруг в девяностые оказывается, что они вынуждены унижаться перед теми же американцами, чтобы им подали какие-то окорочка Буша или что-то в этом роде.

Всё это очень сильно ударило, особенно по старшему поколению, по тем людям, которые потеряли как реальный, так и символический капитал. У них пропали накопления всей жизни в сберкассах и при этом — накопленный за всю жизнь моральный капитал. Самоудовлетворение, которое было связано с ощущением принадлежности к чему-то великому. Все это, конечно, сыграло роль, поэтому корни гитлеровского нацизма и путинского неофашизма достаточно близки. В истории не бывает стопроцентных повторений, но корни близки.

Вообще, фашизм — болезнь незрелой демократии. Неустойчивой, незрелой демократии. И Веймарская республика была скороспелой, очень неопытной демократией, и она не умела справляться с внутренними политическими кризисами так, как умеют справляться старые традиционные демократии, например, британская.

— То есть можно сказать, что это организм, который не выработал ещё иммунитет перед определенными болезнями?

— Да, действительно, именно так и можно сказать. Потому что именно опыт Веймарской республики во многом создал ФРГ как устойчивое государство. И социальная рыночная экономика [после Второй мировой войны] создавалась не потому, что Адэнауэр и Эрхард были такие добрые люди. У них был опыт Веймарской республики, они понимали, что если безработному человеку не обеспечить базовые потребности по пирамиде Маслоу — не кормить, не поить, не дать крыши над головой — то он озвереет, выйдет на улицы и поддержит любых экстремистов. Понимаете?

У Ельцина тоже не было никакого социального рыночного хозяйства, и многие люди еле выживали, а другие чувствовали моральное унижение. Поэтому они с радостью приняли Путина как некую сильную руку, которая наведет порядок и поможет им преодолеть эту свою социальную и моральную депривацию.

— И вы предсказали, что это приведёт к войне.

— Да. Мне потом даже мой литературный агент, когда широкомасштабная война в 2022 году началась, написал: "Ой, Игорь, как вы были правы в своей книге". Я, говорит, не верил, а так все плохо оказалось, к сожалению.

— Сама логика режима требовала такого развития?

— Говоря о путинской идеологии, нельзя не сказать и о путинской гражданской религии. Эта гражданская религия известна как победобесие. Это культ победы.

Если коммунизм был идеологией — или гражданской религией, даже правильнее, обращенной в будущее, к будущей утопии, то победобесие, культ победы — это утопия, обращенная в прошлое, утопия прошедшей войны, великой победы, которая оправдывает любые нынешние преступления. И эта утопия великой победы обрекала страну на повторение — то самое "можем повторить". То есть она говорила людям: мы — победители, мы всегда побеждаем, у нас была великая победа, и у нас будет великая победа.

И именно эту победу Путин хотел продать населению — он же думал победить довольно быстро — как реализованную утопию великой победы. Одна из причин краха коммунизма была в том, что людям в восьмидесятом году обещали коммунизм, а вместо него провели Олимпиаду, ни на что большее их не хватило.

— А если война получит затяжной характер, это приведёт к краху идеологии Путина?

— Да. И лучше, если они войну проиграют просто — тогда это наступит незамедлительно. Потому что как когда-то коммунизм обещали советским гражданам, так и россиянам сейчас пообещали великую победу. В прошлом она есть, хотя и в значительной степени выдумана — и в будущем [для поддержания идеологии] она должна быть.

"РОССИЯНЕ" ДЛЯ НИХ — ПУСТОЕ СЛОВО"

— В России, в отличие от Германии, есть ещё один важный сюжет. Понятно, что в Германии сильно развит регионализм, но в России есть национальные республики. Это совершенно разные народы, которые в свое время были включены в состав Российской империи. Какое место им отводит путинская идеология, на ваш взгляд?

— Нынешняя путинская фашистская идеология опирается на традиционное имперство, которое отчасти было и в сталинском СССР, и в империи Романовых. Русские — это старший брат, а остальные — некие младшие подчиненные народы, которые на подхвате у русских реализуют общую цель. И используют эти национальные республики — по сути, не национальные республики, а российские колонии — как это делали другие колониальные державы: в качестве резервуара, резерва для пушечного мяса. Вот как в своё время британцы посылали воевать на своих войнах сикхов, гуркхов из Непала, французы сенегальцев посылали, испанцы — марокканцев, сейчас в России таким же образом посылают на войну бурят, дагестанцев и так далее.

Я как человек, долго живший в России, причем в таком многонациональном городе, как Нижний Новгород, где много людей, представляющих поволжские и другие национальности, а потом в Москве, могу сказать, что у большинства представителей российских национальностей, нерусских национальностей, всё-таки абсолютно другая внутренняя самоидентификация. Они себя не воспринимают россиянами. Они себя воспринимают прежде всего татарами, башкирами, якутами, бурятами... "Россияне" — слово, которое для них ничего не значит, пустое слово абсолютно. И, конечно, они мотивированы на то, чтобы добиваться суверенитета от Москвы, от Кремля, они не любят Москву...

Я думаю, когда этот режим ослабнет, некоторые республики точно выйдут из состава России, и дальнейшее существование Российской империи будет под большим вопросом. Скорее, это может быть нечто другое. Это может быть какая-то подлинная федерация — с одной стороны, и какие-то свободные регионы, которые достигли независимости, — с другой. Тут может быть много вариантов — конфедерация, что угодно. Но это точно не будет Российская империя.

Пока российская империя существует, она будет: а) угрожать соседям, другим народам, всему свободному миру и б) она будет подавлять людей внутри страны. Подавлять, репрессировать, лишать возможности выражать свои взгляды, уничтожать демократию, права человека...

— После 24 февраля всё большую популярность обретает дискуссия, а возможно ли вообще из России сделать неимперию в тех границах, которые существуют у неё сейчас.

— В этих границах совершенно точно невозможно, потому что я знаю некоторые регионы — например, Чечня, Ичкерия — которые, очевидно, можно держать только силой. Или нанимая внутри самой страны людей, которые должны репрессировать, держать в повиновении остальных, плюс к этому продолжая давить из федерального центра. Вот это возможно, конечно. Ельцин не удержал Чечню, он её потерял. Пытался удержать — и устроил эту отвратительную войну. Это был один из ключевых моментов, одна из точек невозврата, которая привела, в конечном итоге, к краху демократических реформ.

— Но есть ли, на ваш взгляд, прямо сейчас внутри национальных республик потенциал для того, чтобы выйти из состава России?

— Это может произойти только тогда, когда Россия (федеральный центр, путинский режим) потерпит поражение и крах. Пока режим силен, пока власти контролируют систему, имеют огромный аппарат подавления, огромный аппарат манипуляций, все эти настроения, о которых я говорил — в том числе в национальных республиках — будут загнаны вовнутрь.

— Чем, на ваш взгляд, объясняется в целом прохладное отношение москвоцентричной оппозиции к событиям в Башкортостане, где жестоко расправляются с протестующими? В начале февраля мы с вами были на форуме "иностранных агентов", 3-го числа я снимал в Берлине митинг напротив российского посольства в поддержку жертв репрессий в Башкортостане — и, по-моему, оказался единственным "иноагентом", который его освещал.

— Митинг? Серьёзно? Удивительно, но я об этом не знал. Я бы, наверное, тоже сходил. И, кстати, я думаю, большинство из участников съезда не знало. Я думаю, проблема в значительной степени в том, что просто не довели до сведения.

Единой москвоцентричной тусовки, по сути, нет. Все люди абсолютно разные, и, кстати, съезд иноагентов лишний раз это доказал. Люди разные, с разными взглядами, причем очень большая разница поколенческая. Психология и поведение людей условно моего возраста и молодежи — это совершенно разные вещи.

Вы обратили, наверное, внимание, что на съезде было два небольших скандала. Первый — с декларацией съезда, которую подсунули под самый занавес, и все мы должны были поднять лапы вверх. И молодежь возмутилась. В результате декларацию переделали очень существенно.

И второй — создание организации. Опять та же история. Условные старики решили: мы сейчас создадим какую-то организацию, тихонечко зарегистрируем, брендик туда-сюда, а молодежь говорит: "Хрен вам". И это радует. Что молодежь свободная, адекватная.

Большая часть моего поколения нынешних оппозиционеров прошла через компромиссы, через развращающую школу российской политической и околополитической жизни, сотрудничала с разными людьми, в том чисел и не с очень хорошими, в том числе и с теми, кто поддерживал Путина раньше или даже сейчас у власти. Люди до поры до времени приспосабливались к ситуации, делали карьеру и деньги в рамках реалий, которые давно были скверными, начиная с еще позднеельцинской эпохи. И это, конечно же, очень сильно воздействовало, изуродовало людей морально.

А молодежь нормальная. Смотришь на нее и радуешься буквально. Большинство — честные идеалисты. Такие, какие мы были, когда нам было по двадцать лет — а потом опыт этих лет здорово покарежил моё поколение, чтобы там ни говорили разные самоуверенно самовлюбленные личности.

"РУСИФИКАЦИЯ ДАЁТ КАРЬЕРНЫЕ ПРЯНИКИ"

— Если мы попытаемся выстроить темы по ранжиру, то на первом месте у москвоцентричной оппозиции в любом случае будет Борис Надеждин, на втором — жены мобилизованных, а протесты в Башкортостане — это третий или десятый план.

— Нет, почему. Москвоцентричная оппозиция совершенно не против использовать и протесты в Башкортостане.

— Но она не верит в их потенциал. А вы верите?

— Я верю в потенциал национального движения в России в принципе. И башкирское — одно из самых перспективных. Если мы возьмем историю, то Башкирия фактически добилась во время Гражданской войны независимости во главе с Заки Валиди, Валидовым. Знаете эту историю?

— Мне не так давно попадалась одна цитата Ленина. Он произнёс её, когда Валиди приехал в Москву, и они встретились где-то в кулуарах. Уже после того, как подписали документы.

— Они подписали договор об автономии Башкирии.

— Я, собственно, об этом. Валиди Ленину говорит: "Владимир Ильич, мы же с вами шесть-семь месяцев назад договор подписали". А Ленин только отмахнулся: "Ай, батенька, мало ли о чем мы с вами тогда договаривались, оставьте! Какое значение имеют сейчас эти бумажки".

— Да, Валиди капитально "развели". Ведь как дело было. Он сначала воевал с большевиками вместе с эсерами (КОМУЧом), а потом, после колчаковского переворота, опять-таки вместе с эсерами пытался бороться с Дутовым, с Колчаком, а потом стал сотрудничать с большевиками, потом большевики его кинули — и он опять с ними воевал.

— Как вы считаете, когда Путин постепенно стал отнимать все завоевания суверенитетов в национальных республиках, он тоже использовал элемент обмана, как большевики? Или это уже было совершенно прямое и однозначное давление? Предложения, от которых нельзя отказаться?

— Путин вернулся к политике русификации чистой воды. При большевиках национальная независимость в республиках была уничтожена — это безусловно, но национальная культура, национальный язык первое время поощрялись и развивались. У Путина политика — ровно наоборот. Национальной независимости уже не было к его приходу к власти, но он уничтожает национальную культуру, национальные языки — и это очень остро чувствуют люди в национальных республиках, особенно интеллигенция.

И, кстати, в Башкирии тема была экологическая, но, конечно, за этим стояла глубокая обида башкир на то, что Москва их пытается русифицировать и окончательно впрячь в имперскую телегу.

— Глава Башкортостана Радий Хабиров показательно посещает религиозные православные праздники. Близкий к властям башкирский певец Элвин Грей съездил на оккупированные Россией территории Украины и заявил: "Я реально здесь ощутил себя русским. Ведь мы сейчас русские"... С началом полномасштабного вторжения РФ в Украину функционеры из национальных республики всё чаще открыто отказываются от своей национальной идентичности в пользу русской. Что это?

— В основном люди делают это из корыстных соображений, как всегда было. Русификация давала людям карьерные и разные социальные пряники. Самый классический пример: в Российской империи евреям достаточно было принять православие, русифицироваться — и все дискриминационные меры к ним больше не относились. Безусловно, так происходит и сейчас.

Татары, башкиры, если они хотят делать карьеру в новой империи, конечно, должны как минимум декларировать — необязательно отказываться от своей национальности — но декларировать полную лояльность. И не то чтобы даже лояльность, а активное соучастие в делах империи. Но это, как я уже сказал, совершенно не значит, что так люди ощущают себя. Я, когда жил в Нижнем Новгороде, особенно много дружил с татарами. И дружил, и работал, и в школе учился. И надо сказать, практически все они не только не считали себя частью какого-то русского мира — они крайне негативно к этому относились. Для них главное было, что они татары.

— Это были ещё, очевидно, советские годы?

— Поздние советские, ранние девяностые. У меня был друг, он своему сыну все время говорил: "Тимур, ты — татарин, запомни". Для него это страшно важно было. И это есть. Но как тогда они молчали, так и сейчас. Они недовольны русификацией, но элементарно как все рациональные люди понимают, что сделать ничего фактически невозможно. Они будут ждать своего часа. В девяностые годы был такой шанс, Шаймиев тогда национальное татарское движение сначала как бы поддерживал, но потом он же его задавил. Но будет ещё шанс, я уверен.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.