Удмуртский креатив. Активистка Дарали Лели — о современной национальной культуре

Активистка Дарали Лели в разные годы участвовала в литературной и театральной жизни Удмуртии, писала сценарии для фильмов на удмуртском языке и даже создала модельное агентство с этническим уклоном. В беседе с "Idel.Реалии" она рассказала о современном положении удмуртского активизма и национального театра, об особенностях творческого процесса в республике, а также о проблемах, которые возникают при попытке сделать сельскую культуру городской.

Некоторые из тем, затронутых в этом интервью, раскрыты более подробно в недавнем выпуске подкаста DOXA "Страна регионов" об удмуртском искусстве.

— Даже до знакомства с вашими проектами привлекает внимание ваше имя. У большинства удмуртов имена и фамилии неотличимы от русских, но "Дарали Лели" звучит совсем иначе. Это псевдоним? Он как-то переводится?

— Да, это псевдоним. Дарали — это удмуртское имя. Насколько я знаю, оно пришло к нам из Индии, потому что "дарали кышет" или "дарали басма" — это ткань индийского происхождения, которая приходила в Удмуртию караванными путями. У слова "дарали" несколько значений: парча, ярко-алый платок или ярко-алый цвет, то есть можно сказать "солнце взошло, как дарали" или "покраснеть, как дарали". А Лели — это удмуртская форма имени Алёна или Елена. У нас всегда старались "обудмуртить" русские имена, почти у всех есть местные альтернативы: Александр — Сандыр, Дмитрий — Митрей и так далее.

— Вас называют удмуртской активисткой и писательницей, вы участвовали в съёмках фильмов и в театральных постановках, создавали одежду. В общем — вы занимались проектами в самых разных сферах, поэтому хочется спросить: как вы определяете свою деятельность, что для вас важнее и интереснее всего в данный момент?

— Выстраивать жизнетворческую стратегию — это очень сложное, но важное дело. Я хорошо помню момент в детстве, когда я чётко поняла, что буду писателем, буду писать тексты, романы, стихи. С другой стороны — я не могу находиться только в плоскости текста. Я со своим критическим мышлением постоянно нахожусь в ощущении того, что мне нужно преобразовывать этот мир и работать над тем, чтобы он лучше соответствовал моему видению. Всё, что я делаю, подчинено этой потребности жить в другом мире — более подходящем и более удмуртском. Тут, наверное, повлиял период, когда я жила в Венгрии — хочется переносить на нашу почву опыт этой страны и культуры, делать что-то национальное, но очень современное. Поэтому все мои последние проекты связаны с преобразованием культурного поля. Это и разные мероприятия, и дизайн одежды, и музыкальные проекты.

— Как вы оказались в Венгрии?

— После школы я стала думать, куда поступать в университет, и очень быстро решила, что пойду туда же, куда до этого поступила моя сестра. Тогда это был факультет удмуртской филологии Удмуртского государственного университета, сейчас он называется Институтом удмуртской филологии, финно-угроведения и журналистики. Я поступила туда и узнала, что факультет предлагает возможность стажироваться в Европе и учить венгерский. Мне всегда очень нравилось учить языки, я получаю удовольствие от этого процесса, поэтому я поехала учиться в Венгрию и в общей сложности прожила там два года.

— Какие у вас впечатления от этой страны? Как именно опыт жизни в ней отразился на ваших идеях и творчестве?

— Венгрия очень сильно повлияла на меня. Мы, удмурты, пытаемся сохранять свои язык и культуру, будучи не просто республикой, но частью большой страны — России. Когда ты живешь в маленькой стране — такой, как Венгрия — твоя культура не подчиняется внешнему центру, не ориентируется на какой-либо канон. Это другая форма бытования — национальная культура существует и развивается сама по себе. В какой-то степени я вдохновилась путём индивидуального развития венгерского языка, венгерской литературы, театра, драматургии и киносценария. Я поняла, что удмуртская культура могла бы развиваться по венгерской, эстонской или финской модели. Ты же представляешь свою культуру полноценной, тебе не хочется, чтобы удмуртский язык существовал только в газетах и журналах. Хочется представлять, что есть кинематограф, телевидение, музыкальная культура, разные музыкальные жанры, мода — в общем, полноценная городская культура.

— Можно ли сказать, что у удмуртов сегодня есть собственная городская культура?

— К сожалению, я не могу сказать, что это полноценная городская культура. Казалось бы, второе поколение городских удмуртов должно составлять ядро интеллигенции и делать городскую удмуртскую культуру. Я говорю о тех, чьи родители переехали из удмуртских деревень в город. Сами эти люди — уже настоящие горожане, живут в Ижевске с рождения, и они могли бы делать город удмуртским, но вместо этого город делает их русскими. Практически все во втором или третьем поколении обрусевают. Видимо, никогда так не сложится, чтобы дети переехавших в город удмуртов делали свою культуру на удмуртском языке. По крайней мере — пока не получается. Удмуртская культура — деревенская. Даже удмуртские дискотеки, которые проходят в городе, всё равно по своей сути деревенские.

— Как вы думаете, почему культура остаётся деревенской и не может трансформироваться в городскую?

— Я думаю, одна из причин в том, что удмуртов с каждым годом становится всё меньше. В итоге наши активисты — это многостаночники, которые днём и ночью живут своими проектами, как, например, Богдан Анфиногенов, который делает удмуртское интернет-телевидение "Даур ТВ". Мне кажется, он настолько болеет своим детищем, что готов отдавать ему всё свободное время. Таких людей, старающихся выводить удмуртскую культуру на новый уровень, немного. И им тяжело: физически не хватает хороших кадров, специалистов. Хотя мы очень много работаем с молодёжью, пытаемся "вербовать" молодых людей в удмуртское движение. Но что в итоге случается с молодёжью? Молодёжь стареет и в какой-то момент уже не хочет заниматься активизмом.

Активисты из других регионов часто хвалят Удмуртию, потому что у нас много разных культурных и языковых проектов. Удмурты очень творческие люди, но есть одна проблема: многие идеи у нас быстро зарождаются и так же быстро умирают. Если они смогли преобразоваться в устойчивый и действующий проект — слава богу, но многие держатся только за счёт настроения людей. Был, например, клуб переводчиков "Берыктон луд", где создавали удмуртские субтитры для фильмов на других языках. Потом у организаторов появились другие приоритеты, и клуб перестал производить контент. Зато появилась лаборатория озвучки удмуртской литературы "Ӟабыльна". Проекты появляются, затухают, их сменят новые.

Дарали Лели

Точно так же и у меня: было настроение — я делала модельное агентство и показы мод. Сейчас у меня нет сил воспитывать новых моделей, и я этим не занимаюсь. Но я думаю, что многие зародившиеся вещи создали благоприятную творческую среду, из которой рождаются и развиваются новые идеи. Мы очень трудолюбивые и не можем ничего не делать. Даже если я не работаю, то обязательно занимаюсь чем-нибудь. У меня был молодёжный театр "Юмок", но в какой-то момент я выдохлась, поняла, что не могу им заниматься — и стала заниматься чем-то другим. Очень многие вещи у удмуртов начинаются и точно так же заканчиваются.

— Вы говорите, что удмуртов становится всё меньше. Действительно, за время между переписями 2002 и 2010 годов численность удмуртов сократилась на 85 тысяч, и только 59% из оставшихся назвали удмуртский своим родным языком. С чем связаны такие темпы ассимиляции и языкового сдвига?

— Люди не говорят на родном языке, потому что им негде на нём разговаривать. Язык не используется повсеместно. Его почти нет на телевидении, на радио он появляется только в определённые часы в небольших эфирах, нет его и в городском пространстве. Чтобы удмуртский язык появлялся на автобусных остановках, приходится каждый раз писать письма. Нет никаких нормативов. Кто должен их делать? Опять же активисты, потому что государственные структуры не готовы этим заниматься.

— Это простое безразличие или осознанная политика государства?

— Наверное, сочетание того и другого. Вообще-то — хотелось бы, чтобы россияне интересовались языками и культурами России. Мне грустно, что у нас на центральном телевидении нет передач о жизни регионов. Видимо, на данном этапе нашей истории важно быть одним большим российским государством, которое выступает против других идеологий. И мы сейчас несём нашу российскую идентичность, которая нас объединяет. Действительно — у нас много общих культурных кодов, нас объединяет наша история, это факт. Но есть ещё и свои, другие, чисто удмуртские объединяющие темы. Хочется, чтобы здесь люди, будучи удмуртами, про них не забывали. Я думаю, что возможна другая политика, более инклюзивные пути объединения.

— Значительная часть вашей культурной деятельности связана с театром. Расскажите, в каком положении сейчас находится удмуртский театр.

— Национальный театр сейчас на перепутье. С одной стороны — он берётся за классику, причём зачастую это классика на русском языке — Островский, Гоголь. Это связано с тем, что театр ищет зрителей — их становится меньше, и в ход идут самые разные варианты привлечения аудитории. С другой стороны — в театре идёт поиск новых, современных национальных форм, но в целом можно сказать, что в Удмуртии наблюдается кризис национального театра. У нас на сегодняшний день практически нет драматургов. Немного помогают литературные конкурсы, где есть номинации за лучшие произведения в жанре драматургии, но приз составляет, например, 10 тысяч рублей, и этого мало. Здесь нужен комплексный подход, в котором принимают участие и театры, и литературные институции.

Несколько лет назад у нас зародился проект "Школа удмуртской драматургии", который делают Павел Зорин и Валерий Шергин. Это интересно, но всё-таки это в основном малые формы, а не длинные пьесы, и большинство авторов у них пишет на русском. Пьесы на удмуртском пишет разве что Анастасия Шумилова, но она сейчас возглавляет литературный журнал "Кенеш", так что драматургия — только часть ее творчества.

— Вы упоминали, что организовывали молодёжный театр "Юмок". Что это за проект?

— Я придумала проект молодёжного театра, когда начала работать в арт-резиденции. Мы его активно развивали, ставили спектакли по пьесам авторов из Удмуртии. Например, Сергея Антонова — мне очень нравится его пьеса "Троллейбус". Там действие происходит в сумасшедшем доме, и жители палаты думают, что они — колхоз. Им кажется, что начальство зачем-то отправило им троллейбус, и они пытаются понять, что им с ним делать в деревне. Вообще это очень похоже на стиль современной политики: тебе сверху что-то прилетает, и ты должен с этим жить, отчитываться, как-то существовать в условиях, когда никто не учитывает твои потребности. В этом же молодёжном театре я поставила несколько своих пьес. Это был интересный опыт, но в какой-то момент у меня просто закончились тексты. Думаю, у национального театра в целом ровно та же проблема. Драматургия — это тебе не стих написать, это серьёзный жанр, и, к сожалению, не так много людей сегодня готовы в нем работать.

— В начале января в России появилась Ассоциация национальных театров. Что это за организация, чем она может быть полезна?

— К сожалению, я пока не знаю деталей об этой ассоциации, но думаю, что инициатива хорошая. У неё может быть положительный эффект, потому что любые контакты, любое общение — это полезно для творческого развития. Нужно ездить в другие регионы, обмениваться опытом, общаться и вдохновляться. Можно надеяться, что такая кооперация поможет в том числе и удмуртскому национальному театру. То же я могу сказать и о российской культуре в целом — очень важно, чтобы жители разных регионов и представители разных народов знали, что творится у соседей и чем они отличаются, и ценили это разнообразие.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram.