Иса Акаев, командир крымскотатарского добробата "Крым", воюет на стороне Украины с 2014 года. Уже в первые дни российской аннексии Крыма многодетный отец и инженер понял, что отстаивать право на независимость Украины ему придётся с оружием в руках. Весной этого года Акаев из рук президента Украины Владимира Зеленского был награждён Орденом мужества. Корреспонденту "Idel.Реалии" разведчик рассказал, чему его учила бабушка, почему свобода важнее даже жизни и каким он видит будущее крымских татар. Интервью записано в Варшаве.

"ОТ РОССИИ СРАЗУ НИЧЕГО ХОРОШЕГО НЕ ЖДАЛ"

— В Варшаве вы оказались в отпуске?

— Да, у меня была травма. Сейчас я уже нормально, практически восстановился. До этого еще ездил проведать свою семью, потому что она находится не в Украине, потом опять вернулся в Польшу. Скоро уезжаю в Украину. Буду заниматься своим подразделением.

— Вы свою семью постарались укрыть понадёжнее. Почему? Потому что вас в России уже знают?

— Да. Постарался максимально обеспечить их безопасность.

— Вы думаете, в Украине еще достаточно российских агентов?

— Я не думаю, я вижу. Без влияния этих людей многие вещи просто не могли бы произойти.

— Даже спустя год с лишним?

— Проблем нет. Мы слишком долго жили вместе.

— Кто это? Условные "спящие"?

— Есть такие. Есть те, кто просто по-другому себя не видит. В них вот это вот коммунистическое, российское сидит. Они просто по-другому себя не представляют.

— Даже увидев, на что способна Россия?

— Да. Я вот в 2014-м сидел в окопе с одним товарищем — не буду называть ни частей, ни имён — просто мы приехали туда и нам надо было вылазку одну совершить. И нужно было договориться с ребятами, чтобы они нам обеспечили проход на сторону противника. И вот разговариваем с командиром разведки — офицер, майор примерно моих годов — и вот он, подвыпивший такой, когда зашёл разговор по душам: "Блин, делить-то нам нечего. Мы же один народ".

— Но с тех пор он, наверное, и передумать мог?

— Не знаю, я с ним больше не встречался. Вот пример: человек с оружием в руках, защищает свою страну, не понимает, почему это происходит, и считает, что во всём виновата Америка. Например, под Киевом, в Херсонской, Запорожской областях я таких не встречал. А когда мы попали в Донецкую область, там очень часто люди, местные жители, говорили: "Если бы вы сюда не пришли, русские бы в нас не стреляли".

— Для вас, крымчанина, война началась не как для большинства — 24 февраля 2022 года, а именно с российской аннексии Крыма?

— Ну да. Можно даже сказать, что с 26 февраля — но только 2014 года. День, который сейчас называется Днём сопротивления оккупации Автономной Республики Крым и города Севастополя (в Симферополе в этот день состоялось самое большое собрание в поддержку целостности и единства Украины — "Idel.Реалии").

— Среди россиян есть убеждение, что аннексия Крыма прошла как по маслу. Ни сопротивления не было, ни стрельбы — вообще ничего. Просто вошли зелёные человечки, заняли территорию — и всё на этом. Это действительно было так?

— Были стычки между местным населением и… Но ничего глобального не было. Со стороны нас, крымских татар, было непонимание того, что происходит. Чувствовали, что происходит что-то из ряда вон, но до конца не понимали опасности этого. Власти Крыма говорили: "Всё будут хорошо, всё под контролем, не переживайте!" А когда поняли, что всё ненормально, было уже поздно.

— Но у вас лично с самого начала не было каких-то иллюзий?

— Я от России сразу ничего хорошего не ждал.

— Почему?

— Это, наверное, такое воспитание, с детства. Россию воспринимаем как врага.

— Потому что Россия — преемник Советского Союза?

— Не только. Преемник Российской империи, которая лишила крымских татар государственности, уничтожила нашу культуру. Которая уничтожала наш язык, наш народ, цвет нашей нации. Которая лишила нас нашей земли… Потом эту традицию продолжил Советский Союз, коммунистический режим. А в 2014 году Российская Федерация пришла в Крым — и стала продолжателем этого.

— В чём именно для крымских татар выражались репрессии и закручивание гаек с приходом России?

— У нас довольно-таки много пропавших без вести людей. Потом вот эти суды, обыски в домах… Есть люди, которые имели отношение к "Хизб ут-Тахрир", а есть люди, которые вообще к этому движению отношения не имеют, но просто для того, чтобы был повод посадить их в тюрьму, их приписывали к этому.

— То есть по тем же лекалам, что уже применялись много лет в России?

— Да. Уже отработанная же техника была. Они просто оттуда переложили сюда — и всех под одну гребёнку. Сажали даже тех, кто вообще молитвы не совершает. Тоже как членов "Хизб ут-Тахрир".

"МУФТИЯМИ СТАЛО МНОГО НЕВЕЖЕСТВЕННЫХ"

— Сами вы — верующий человек?

— Больше двадцати лет.

— Тогда скажите, как мусульманское духовенство в Крыму себя вело и ведёт сейчас по отношению к России?

— Во-первых, понятия "духовенство" в исламе нет.

— Но есть же муфтият, имамы…

— Я понимаю. Но в том значении, как в христианстве духовенство — у нас такого нет. Муфтий — это, скорее, законовед, скажем так. Это не человек, которого Господь уполномочил заниматься прощением грехов и прочим, нет. Это просто человек, который способен выносить какие-то фетвы, заключения юридические в определенных вопросах… К сожалению, в своё время Советский Союз с этим сильно боролся. Это касалось не только мусульман, всех подряд.

Поэтому, когда мы вышли из крепких объятий коммунистической идеологии, к сожалению, количество людей, знающих религию, было очень маленьким. И большинство людей, ставших муфтиями, было, мягко говоря, невежественным. Поэтому, когда случилась аннексия, люди — некоторые из них, не все — для того, чтобы удержаться в том виде, в котором они есть, стали поддерживать нашего врага.

Большинство из этих людей внутри крымских татар — не только те, кто придерживается религии, но и те, которые живут светским образом жизни — особым авторитетом уже не пользуются. Люди боятся репрессий и открыто против них не выступают. Но многие, особенно те, кто придерживается религии, сторонятся этих людей. Понимая, что по меньшей мере они — коллаборанты.

— Если брать татарстанский опыт, то мы видим, что ни муфтии, ни имамы открыто не выступили против войны. Так сейчас еще в мечетях и медресе начали плести маскировочные сети, мастерить блиндажные свечи, собирать помощь мобилизованным. Почему имамы, муфтии, по вашему мнению, заняли позицию даже не молчания, а, скорее, пропаганды войны?

— Я думаю, это комплексная проблема. Люди просто не понимают истинную цену свободы. В основной массе людей, особенно старшего поколения, определяет то, что коммунисты нам насаждали. В любом случае, взращивали нас как рабов — все одинаковые, на всё согласные, всё одобрям… "Нам света не надо, нам партия светит, нам хлеба не надо — работу давай"…

Но вот мы, крымские татары — не скажу все, но многие — пока росли, нам дедушки-бабушки изначально объясняли, кто наш враг, почему он наш враг…

Мне бабушка, мамина мама, верующая женщина была, молилась, хорошо читала Коран, она 1902 года рождения была, и своё религиозное образование успела получить в Турции, когда еще Османский халифат существовал. И бабушка всегда была очень радикальная, насколько это было возможно на тот момент. Она всегда говорила: "Ты — крымский татарин, мусульманин, ты должен от этих людей отличаться, потому что эти люди наши враги, они по отношению к нам совершили такие-то и такие-то действия. С ними дружить не стоит, нам с ними не по пути. Рано или поздно наступит время, когда мы сможем вернуться к себе домой в Крым. Узбекистан это не наша родина".

И об этих вещах говорила со мной в основном бабушка. Остальные… Ну, так. Всё равно страх в людях присутствовал.

"МЫ — ЧАСТЬ ВАС"

— Вы, получается, в Узбекистане родились?

— Да.

— А когда переехали в Крым?

— В начале девяностых, март-апрель 1991 года. В 1991 году, когда развал произошёл, в Крыму референдум проводили, с кем Крым — в составе России или в составе Украины? Я сейчас не помню уже точную формулировку, но тогда все крымские татары высказались: "Мы в составе Украины".

— Политика украинских властей по отношению к крымским татарам сильно отличалась от российской?

— Очень сильно. В то время мы пытались добиться, что мы — часть коренного народа Украины, признания геноцида, остальных вещей. Но с этим было очень тяжко, потому руководство Крыма на тот момент было в основном пророссийским. И та информация, которая подавалась в Киев, была негативной по отношению к крымским татарам. И нас, крымских татар, всегда рядили как врагов украинской государственности, сепаратистов. И поэтому в Киеве сложилось определенное мнение о нас. И поэтому многие вещи, которые с нашей подачи двигались, — признание наших прав как коренного народа, признание геноцида — двигалось очень тяжело, и многие моменты не получались. Не было понимания со стороны киевской власти.

Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Но после 2014 года все эти моменты сдвинулись с мёртвой точки, и сейчас милостью Всевышнего занимаем какое-то место в украинском социуме.

— То есть, получается, до 2014 года украинская власть тоже не хотела замечать крымских татар?

— По крайней мере, они нас не преследовали. С 1990 года по 2014 год ни одного крымского татарина не посадили за то, что он мусульманин. И ни один крымский татарин без вести не пропал.

— А в позднем Советском Союзе такие случаи были?

— За ислам я не знаю, сажали или нет, но многих сажали за их "националистические взгляды", скажем так. Помню даже, как я пытался ходить на митинги, но мне родители особо не позволяли этого делать. Я когда в армии отслужил, вернулся, уже взрослым человеком себя ощущал и, хоть мама и возмущалась, посещал эти вещи, потому что считал это необходимым.

— Было уже время Перестройки?

— Да. Нас уже никто особо не преследовал. Хотя бы митинги не запрещали проводить. Журналисты тогда еще работали по накатанной как пропагандисты коммунистического строя, но уже появлялись люди, которые интересовались, кто мы, что мы…

Уже сегодня, после того, как я в 2014 году выехал на материковую Украину, я столкнулся с такой вещью, что многие украинцы не знали, кто мы. Я даже сталкивался с такой вещью, что мы воевали вместе с ребятами-украинцами и слышали: "Вот сейчас война закончится, чеченцы к себе уедут, вы к себе уедете..." — "Куда мы "к себе" уедем? Мы у себя. Мы — граждане Украины, часть этого народа". — "А мы думали, вы граждане России..." — "Не. Мы граждане Украины. Мы — часть вас. Да, мы другие, мы тюркского происхождения, мы ментально отличаемся, но мы — часть вас".

— Какая точка в 2014 году для вас стала переломной, и вы решили оказывать сопротивление с оружием в руках?

— 26 февраля мы все уже для себя решения приняли. После этого большого митинга всё было ясно.

— Митинга в поддержку России?

— Нет, Украины. Они тогда пытались продавить этих своих депутатов, хотели провести митинг в поддержку России, но мы собрались и провели митинг в поддержку Украины. Такое столпотворение было на площади перед Верховной Радой Крыма… На тот момент еще не было чётко сформированной мысли, что надо создавать вооруженное сопротивление. Но я уже и сам думал, и многие ребята об этом говорили: "Надо что-то делать. Просто так ходить по улице, толкаться — это ничего не даст". И когда ночью они захватили Совет Министров и Верховную Раду, мы поняли, что здесь без вооруженного сопротивления ничего не получится.

— И вы решили ехать на материковую Украину?

— Мы выехали на материк, чтобы подготовить место, куда можно вывезти свои семьи, чтобы обезопасить их в будущем. А сами думали, заручившись поддержкой украинских силовиков, вернуться в Крым и организовать партизанское движение. Ну, такие мысли были…

— Не получилось?

— Мы на тот момент поддержку не нашли.

— Со стороны СБУ?

— Не только. Вообще со стороны государства.

— Ну там такой кризис власти в то время был.

— Не то что кризис власти. У них на тот момент была очень негативная информация по отношению к крымским татарам. И они боялись мусульман как таковых. На тот момент война на Кавказе только закончилась, мусульман — чеченцев, дагестанцев — тогда в неприглядном свете показывали…

— Разве войну в Чечне в Украине воспринимали так же, как и в России? Я думал, в целом всё же иначе…

— На тот момент многие воспринимали практически так же. Засилье российских пропагандистов на украинском ТВ тогда было очень сильное. И я скажу, после 2014 года многие мои товарищи, с которыми я сражался, пересмотрели свои взгляды на Чеченскую войну. "Я понял, что нам в уши просто лили грязь, сказал один из них, на самом деле всё было наоборот", — говорили нам.

Российско-грузинский конфликт воспринимался уже по-другому. Потому что это тоже христиане. А здесь, когда мусульман подают, что они радикалы, говорят о том, что убивать надо всех, кроме христиан… Пропагандой же это так подавалось. Единственные, кто тогда понимал угрозу, — украинские националисты. Ребята, которые ездили и воевали на стороне чеченцев. Эти ребята все в основной массе понимали: если Чечню не отстоять, следующей будет Украина.

— Вам уже в 2014 году удалось вывезти семью в безопасное место?

— Да. Я уже не мог вернуться назад в Крым, но те ребята, которые были ещё вне подозрений, помогли нашим семьям выехать. Нас, крымских татар, собралась группа человек в десять.

— Всего лишь?

— Не всего лишь. Это только в одном районе. Было много таких групп, просто на тот момент было тяжело очень связаться. За нами следили, нас постоянно контролировали… События происходили настолько быстро, что мы не успели организовать нормального взаимодействия. Поэтому у нас, наверное, и не получилось, что мы хотели. Мы не были готовы.

— А когда Украина наконец повернулась к вам лицом? Стала готова поддерживать, вооружать, координировать какие-то действия?

— Вот сейчас.

— Только сейчас?

— Ну, в 2014 году мы тоже воевали на Донбассе. Но там как получилось. Мы обратились с вопросом создания крымскотатарского мусульманского подразделения. Потому что уже был опыт создания батальонов "Донбасс" и "Днепр", "Азов" уже формировался. И мы не нашли поддержки в этом вопросе ни у кого, кроме одного человека. Это был Гордийчук Игорь Владимирович. Он сейчас генерал-майор, после тяжелого ранения...

И Арестович Лёша — первый человек, которому я рассказал концепцию подразделения, ему это понравилось, потом я через него познакомился с Гордийчуком. Гордийчук на тот момент был начальником разведки АТО. Я с ним встретился, переговорили. Он сказал: "Чёткая идея. Собирай людей под мою ответственность!" Но мы не были официально заведены в штат Вооруженных сил. И мы начали собирать людей.

Гордийчук сказал: "Как будет побольше ребят, мы сделаем отдельный разведбатальон". На тот момент бои были интенсивные, мы участвовали. В одном из этих боёв он получил тяжелое ранение. Это штурм и удержание Саур-Могилы, стратегической высоты в Донецкой области. Мы когда заняли её, он был вместе с нами, держал оборону. Потом получил тяжелое ранение, и все эти наши мечты, к сожалению…

— Он не смог пролоббировать создание подразделения? А вас, крымских татар, уже много было на тот момент?

— Порядка 30-40, я уже сейчас точно не помню. В 2015 году мы сложили оружие. Потому что мы не смогли оформиться ни в МВД, ни в ЗСУ. Тогда была команда: все добровольческие подразделения должны войти в состав или СБУ, или МВД, или ЗСУ. Те, кто не вошёл в этот состав, должны сложить оружие и выйти из зоны боевых действий. Мы так поступили. Потому что не нашли понимания ни там, ни там.

— Получается, в 2015 году вы переключились на мирные дела?

— Да. Были ребята тяжело раненые — их вопросами занимались. Потом вопросами семей своих, обустройства жилья…

— Вы в Крыму где жили?

— В Симферополе.

— А переехали?

— В Винницу. Это центральная Украина. До 2014 года она была вполне русскоязычная, лояльная к русским и к России вообще.

— Сейчас уже нет?

— Всё очень сильно изменилось. Многие люди, которые знают — очень хорошо знают — русский язык, принципиально не общаются на нём.

ГЛАВНЫЙ МОГИЛЬЩИК "РУССКОГО МИРА"

— Получается, Путин уже в который раз оказался самым главным могильщиком "русского мира"?

— Совершенно верно. Не просто могильщиком. Наверное, на сегодняшний день он оказался инициатором самой мощной русофобской кампании в Украине. Абсурд. Просто сегодняшняя Россия до сих пор живёт в каком-то своём иллюзорном имперском мире, который в своём воспалённом мозгу они придумали, и пытается всех засунуть туда.

— А почему так, на ваш взгляд? Были же девяностые, были реформы рыночные… Весь мир был открыт для России. Что и когда пошло не так?

— Сложно сказать. Возможность присоединиться к цивилизованному миру у России была не единожды. Но каждый раз они возвращались к какому-то извращенному понимаю, видению…

— Начало нулевых: России выдают щедрые авансы — членство в "Большой восьмёрке", обсуждается возможность вступления в ВТО, даже о членстве в НАТО заходит речь… Украине о подобных авансах в те годы — только мечтать.

— Украину тогда вообще никто не воспринимал. Даже у республик Балтии было намного интереснее положение, чем у нас. В [сегодняшнем] престиже Украины немаловажный фактор — то, что сделал Путин со своей командой. Он много сделал для того, чтобы Украина заняла своё достойное место среди европейских стран и не только. В 2014 году Украина была объектом международной политики, а после 24 февраля 2022 года мы обрели свою субъектность в мировой политике. На сегодня наша задача — её не растерять. Война рано или поздно закончится.

— Когда, у вас понимание есть?

— Думаю, этот год мы ещё повоюем. Если, конечно, никаких серьёзных эксцессов внутри России не произойдёт. Я всё-таки надеюсь, что внутри российского общества найдутся группы людей, которые готовы подняться и сражаться против того, что там происходит. Те люди, для которых свобода — это не просто пустой звук. Для которых свобода даже выше, чем жизнь.

— А вы видите признаки такого подъёма? Массового, не единичного.

— Массовости я пока не вижу, но, самое главное, что на сегодня есть люди, которые хотят этого. Хотят изменить страну. Я общаюсь, встречаюсь — в Европе, Турции — и я вижу, что есть очень много таких людей из России. И не только национальные меньшинства, не только Кавказ, Татарстан, Башкирия. Но и среди русских есть такие люди. Но, конечно, "ваты" там ещё больше, чем достаточно.

— У вас с 2015 года, когда вы сложили оружие, был очень длительный перерыв. Вновь вы понадобились после 24 февраля?

— Мы хоть и сложили оружие, но связь с нашими побратимами, профессиональными военными не терялась. Поддерживали связь, встречались. С Гордийчуком, с другими ребятами…

— Вы 24 февраля в Виннице встретили?

— Нет, я был уже в Киеве. Я к этому и веду. Основная масса людей, с которыми я общался, придерживалась мнения, что рано или поздно это должно произойти. И вот уже ближе к 24 февраля — ну где-то за пару месяцев, это был ноябрь, может, декабрь, я сейчас уже точно не помню — мне позвонил товарищ: "Братуха, собирай людей своих, приезжай в Киев, начнём заниматься. Вероятность очень высокая". Хоть нас и успокаивали тем, что на границе сконцентрировано недостаточно сил по законам военной науки, но классик сказал же: "Умом Россию не понять". Они не всегда придерживаются законов каких-то, захотелось — они сделали. А дальше — как получится.

— Но 24 февраля и несколько последующих недель было стойкое ощущение, что у России превосходящие силы, и Киев вот-вот падёт.

— Мы изначально готовились к этому. Офицер, который с нами проводил занятия, сказал: "У нас два сценария. Первый — мы останавливаем их, и в этой ситуации действуем так-то и так-то. Второй сценарий: мы не удерживаем их, и они оккупируют большую часть или даже всю Украину, в этой ситуации мы действуем так-то и так-то. Но сопротивление не останавливается. Делаем закладки в лесах, готовимся к полномасштабной партизанской войне — чтобы у противника нашего горела земля под ногами".

И мы были готовы к этому.

— И когда начались попытки взять штурмом аэропорты под Киевом, ворваться в город, вы находились в Киеве?

— Да. Мы тогда были… Как же этот район называется? На Куренёвке. У нас там особо действия не было. Нас там выставили как заслон от возможного танкового прорыва. И мы стояли там дня четыре, может, пять как вторая, а то и третья линия обороны. И когда уже более-менее фронт стабилизировался, поняли, что могут сдерживать, нас оттуда перебросили в Макаровский район. Там мы уже видели противника, уже противодействовали.

— Противодействовали в каком качестве?

— Пехота, разведывательно-штурмовое подразделение Главного управления разведки Украины. Лёгкая пехота, скажем так. Когда надо провести разведку, мы делаем, когда надо штурмовать — штурмуем, если надо провести диверсионную работу — диверсионную работу выполняем.

"СВОБОДА ВАЖНЕЕ, ЧЕМ ЖИЗНЬ"

— Вам приходилось сталкиваться с пленными россиянами? Общаться с ними?

— К сожалению, нет. Честно говоря, хотелось бы пообщаться. Пленные к нам не попадали. Не срослось. А так вот, допустим, наш муфтий — мы с ним друзья довольно-таки близкие — вот у него была возможность общаться с мусульманами из России. С чеченцами он общался, и татары там были. Я не знаю, насколько искренне они говорили, но большинство отвечало, что только нужда в деньгах их мотивировала. Ради денег только пошли воевать. Честно говоря, сложно понять человека, который идёт воевать ради денег. Неужели ты не понимаешь, что в твою сторону тоже люди стреляют? Или ты думаешь, все ждут, когда ты придёшь и их убьёшь?

— Есть представление, что это будет лёгкая прогулка?

— Да, да. Пропаганда, наверное, так работает, я не знаю.

— Ну вот сейчас мобилизованные из России записывают обращения к Путину, что их обманули, мол, им обещали, что они будут подразделения "ЛНР"-"ДНР" прикрывать, а их бросили на штурм…

— Вот сейчас же говорят, что эти люди [на передовой] что-то там уже поняли… К сожалению, люди не поняли. Если слушать, что они говорят, из этого складывается один вывод: что им не платят вовремя деньги, что их плохо экипировали, что у них недостаточно вооружения, боеприпасов. А если у них будет всё то, что им обещали, то они готовы убивать нас. Там никто не говорит: "Зачем мы пришли сюда убивать? Нельзя! Это же чужая территория! Мы тут оккупанты!" С их стороны нет таких посылов вообще. Идёт жалоба на что? Денежное довольствие. Не обучили. Не накормили. Плохие окопы. Плохое вооружение. Не вовремя привезли боеприпасы. Всё! Если все эти вопросы закрыть, они будут свободно этим заниматься.

— Может, они психологически боятся начальству в глаза правду сказать и выдумывают другие причины. Не думаете так?

— Не знаю. Может. Вот этим мы, наверное, и отличаемся от россиян. Если нам что-то не нравится, мы говорим это прямо. И поэтому, наверное, всё-таки Майдан у нас победил, и поэтому мы смогли противостоять агрессии России. Потому что для нас свобода реально важнее, чем жизнь. Если человек ставит свою жизнь выше всего, то это прямой путь в рабство. Без свободы человеческая жизнь теряет свою ценность.

— Непохоже, чтобы кто-то в России сейчас высоко ценил человеческую жизнь.

— Это, наверное, социальное исследование надо провести, чтобы понять, почему так получается. Потому что, на самом деле, люди в России не ценят ни свободу, ни жизнь. Так не должно быть. Это какой-то парадокс. Если у тебя нет свободы, жизнь теряет свою ценность. Если ты не можешь выразить самого себя, не можешь заниматься своим делом, не можешь говорить какие-то вещи, то я считаю, что такая жизнь теряет ценность. Как вот в СССР. В восемь на работу, потом — покушал, спать, с утра — то же самое. На собрание пришёл и как нужно проголосовал. Дали путёвку — поехал, 20 дней отдохнул. Приехал — и опять...

Это же не свобода. Человек должен сам понимать, куда он едет, как он едет, что он хочет делать, чем хочет заниматься — и за него никто не должен думать. Во времена Советского Союза нас просто отучили думать. Что сделала Россия, когда оккупировала Крым? В первую очередь они уничтожили всю элиту.

— Вы имеете сейчас в виду какую оккупацию?

— Ту ещё, Российской империей, когда нас лишили государственности. Тех, кого не смогли купить, тех просто уничтожили. Потом нас лишили оружия. Почему? Потому что наличие оружия — один из признаков свободного человека. Во все времена во всех цивилизациях оружие было запрещено иметь только рабам.

— Ну, в современном мире всё несколько сложнее.

— Да нет. Мы сами себе жизнь усложняем. И нам усложняют жизнь. Для чего? Чтобы было проще нами управлять.

— Ну вот российских мобилизованных худо-бедно вооружают. И, казалось бы, они уже могут диктовать власти условия как свободные люди, а не челобитные на видео записывать…

— Это, видимо, уже ментальность. Она столетиями вырабатывалась. И об этом свойстве русского бунта много раз классики писали: встать на колени и бунтовать.

— То есть сам голый факт, что тебе в руки дали оружие, ещё не сделал тебя свободным человеком.

— Нет, конечно. Свобода — это такая вещь, за которую надо бороться. Есть какая-то идея — пусть религиозная идея, пусть свобода, пусть ещё что-то — но если за эту идею не будет какая-то группа, какой-то процент населения готов отдать жизнь, эта идея умрёт.

"КАДЫРОВЦЫ — НЕ ВОЯКИ"

— Много приходилось слышать, что эта война развеяла много мифов, в том числе о кадыровцах.

— Де не только о кадыровцах!.. Для мусульман никогда не было тайной, что кадыровцы — не вояки. Я просто знал, что этим людям дали власть, и они жестоки и не имеют никаких моральных границ. По сути своей, это мусор, который всплыл после двух войн. Эти люди, понимая, что они чужие для своего народа, и чужие для тех, кому они служат, вымещают свою злость и неприязнь на тех людях, которые не могут им сопротивляться. Против кого они воевали? Батальоном против двух людей — муж, жена — которые сидели в квартире? Расстреливали их танками, БТРами, а потом всё это сравнивали с землёй. И пока люди не переставали сопротивляться, они даже не подходили к этим домам.

— А в целом российская армия?

— У россиян было больше опыта, потому что они прошли Абхазию, Грузию, две Чечни, много других конфликтов — в Сирии, в Африке… Но в основном это же был опыт войны с партизанами. Теми, кто слабее их. У их противника никогда не было ни авиации, ни артиллерии, ни тяжелой техники… И я считаю, что со времён Второй мировой войны это первый такой серьёзный конфликт, когда условно равные противники столкнулись. Когда с двух сторон и артиллерия, и авиация используется, и танки… Мы общались с американцами, они уже сами говорят: "Теперь вы нас чему-то можете научить. У нас со времён Второй мировой такого опыта нет".

— Сейчас всё чаще появляется информация о подразделениях россиян, воюющих на стороне Украины против путинского режима. Илья Пономарёв рассказывает про Легион "Свобода России", не так давно Русский добровольческий корпус (РДК) совершил вылазку в Брянскую область… Вы с сними как-то сотрудничаете?

— С Легионом "Свобода России" нет, с РДК — да. И сотрудничаем, и общаемся, и поддерживаем по мере возможности ещё с момента их зачатия, скажем так…

— У меня просто сложилось впечатление, что на Брянщине была чистой воды рекламная акция.

— Без неё тоже никак. Главное — показать людям, что есть такая сила. А потом она сегодня покажет. Задача же не просто пойти и что-то уничтожить. Самая главная задача — показать, что есть альтернатива. Сила, которая может противостоять той силе, которая вас угнетает. И у вас есть возможность присоединиться к ней и поддержать её. И завтра-послезавтра судьбу будущей России будут решать те люди, которые с оружием в руках отстаивали свою свободу и свободу остальных граждан. И я надеюсь, что битва, которая сейчас происходит, похоронит эту империю. Год-два — это произойдет.

— Некоторые говорят, что распад России неизбежен? Что думаете вы?

— Даже не сомневаюсь в этом. По-другому это государство просто… Мы опять придём к тому, с чего начали. Завтра-послезавтра они опять придут в Украину.

— Или не в Украину.

— Хоть куда. Они продолжат заниматься тем, чем занимались. Надо всю имперскую идеологию уничтожить в первую очередь. Просто нужно понять: у каждого свой дом, и каждый должен хозяйничать в своём доме, а не навязывать нам, как нам жить.

— Какой язык общения для вас главный?

— На сегодня для нас русский язык стал как родной. Я не говорю так свободно на своём языке, как на русском, к сожалению. Я думаю на русском языке, я читаю книги на русском языке… Я не учился крымскотатарскому в школе.

— Вас ему бабушка учила, очевидно?

— Да. Я знаю его на бытовом уровне. У меня запас бытовых слов, но этого недостаточно, чтобы говорить на этом языке.

— Каким вы видите будущее своего народа?

— В первую очередь, что мы вернёмся к своим истокам, а потом стартанём и будем развиваться.

— А какое-то понимание между крымскими татарами и украинской властью есть?

— Я надеюсь, что есть. Взаимоотношения изменились очень сильно. Мы показали себя частью этого социума, показали теми, кто готов сражаться и защищать это государство. Мы являемся частью этого народа.

— То есть развитие в составе Украины?

— Однозначно. По-другому никак.

— Но какая-то более широкая автономия?

— Ну, это уже потом будет обсуждаться. Как в любой нормальной цивилизованной стране эти вопросы можно решать за столом. В любом случае разность национальностей, разность культур, разность религий должна быть положительной для развития. Это не должно быть поводом, чтобы возникали разногласия и мы сражались друг с другом. Аллах в Коране говорит: "Я вас создал разными племенами и народами, чтобы вы познавали друг друга". Мы должны познавать друг друга, брать от других самое хорошее и изменяться в лучшую сторону.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.