Депутат Госсовета Татарстана, бизнесмен и благотворитель Рустем Хасанов встречает 2022 год банкротом. Его фонд "День добрых дел" работает в Казани уже десять лет. Наибольшую известность за это время получили такие проекты фонда, как благотворительный склад "Хорошие руки", где раздают одежду малоимущим, и социальное такси, оборудованное для перевозок инвалидов-колясочников. А по субботам с фудтрака сотрудники фонда раздают бесплатные горячие обеды бездомным и малоимущим. Теперь, получается, всему этому придёт конец?

Нет, заверяет Рустем Хасанов. "День добрых дел" продолжит свою работу. Более того — на 2022 год Хасанов запланировал экспансию в Уфу и Оренбург. Мы беседуем с ним о новой категории российских нищих, которые стали приходить за бесплатной едой в уходящем году, о том, что, наконец, поможет сделать Казань комфортной для инвалидов-колясочников и других представителей "маломобильных групп" и, как ни странно, о федерализме, поскольку Рустем — действующий депутат Госсовета Татарстана и имеет, как оказалось, свой собственный взгляд на нашумевший закон "Об общих принципах организации публичной власти в субъектах РФ".

— В сентябре президент РФ Владимир Путин вновь признал одним из главных врагов России бедность. Это уже не новость, такие заявления звучали и раньше — но, может быть, ты как директор благотворительного фонда заметил за последнее время изменения в качественном и количественном составе тех людей, которые, например, приходят на раздачу горячих обедов?

— Я бы назвал происходящий процесс в обществе сепарацией. Количественно людей, которым вообще плохо — ну, то есть совсем! — по ощущениям стало меньше. И не в последнюю очередь потому, что многие из них, наверное, просто умерли уже. Потому что дедушек и бабушек мы видим меньше, чем раньше. Но при этом появились новые люди в этой "касте" — у которых вчера ещё было всё сравнительно неплохо, но у них, как-то знаешь, буквально за год всё рухнуло, и они не были к этому готовы. Они вообще не знают, не понимают, что делать — просто в растерянности. И сепарация не только вертикальная произошла, но и горизонтальная. Пропасть в уровне обеспеченности между разными категориями граждан стала значительно шире.

То есть богатые становятся всё богаче, а бедные — всё беднее. И если раньше основной категорией была беднота скромная — в тесноте, да не в обиде — то сейчас вообще нищета. То есть прямо вообще жесть какая-то!

Мы раздавали от "Бирхауса" картофельное пюре с котлетами, и я реально чуть не заплакал: стоит бабушка, в сторонку отошла — и у неё три пакетика в руках, и она перекладывает из контейнера в пакетики эту пюрешку с котлеткой, котлетку на три части поломала — один кусочек в один пакет, другой во второй пакет, третий в третий, пюреху сверху докидывает и под нос себе бубнит: "Вот это вот на сегодня, а, может, и на завтра, а это вот — на понедельник, а это, наверное, до вторника дотяну".

Я аж охренел на этом месте, извините за прямоту. Она не как бомжиха одета — чистенькая, опрятненькая, есть где жить, судя по всему. Не на улице, не по теплотрассам. Нормальная старушка, вменяемая, с духами не разговаривает, на фонари не крестится… Но она эти двести граммов пюре и сто пятьдесят — котлеты — реально планирует растянуть себе как рацион на три дня.

У меня реально — волосы дыбом во всех местах, я десять лет этим занимаюсь и первый раз вижу, что к нам приходят люди — и это не прямо дно, не бродяги, это люди, адаптированные в социуме, но у них расклад такой, что им не просто нечего жрать, им системно нечего жрать, они бесплатный благотворительный паёк на несколько дней растягивают. Вот это, блин, новенькое. Такого я еще не припомню.

И у нас в очереди действительно стало много одиноких стариков и старух. Причём тех, по которым видно, что они не бездомные. Они чистые, опрятные, ухоженные. Человек, живущий на улице, так не выглядит. Вот какая сепарация произошла. Хуже стали дела у тех, кто ещё не совсем маргиналы. При этом при всём запросов на оказание иной социальной помощи — типа лечения, реабилитационного инвентаря — стало меньше.

Из этого, знаешь, какой вывод можно сделать? Что многодетные семьи, родители детей-инвалидов, одинокие родители и т.д. — социальная политика государства их более или менее хорошо накрыла. И они перестали к нам ходить.

А вот донышку стало жить гораздо хуже. И к донышку внезапно отнеслись люди, которых в происходящем замесе с коронавирусом, со всеми этими вещами как-то в моменте — выбило из седла, и они растерялись.

— И что в таком случае делать обществу, бизнесу, власти?

— У меня соображения на эту тему десять лет одни и те же. И они начинают потихонечку воплощаться. Я всегда говорил и говорить буду: единственный инструмент сглаживания социальных противоречий и балансировки неравномерного распределения благ, имущества и денег — благотворительность. И ничего нового человечество не изобрело и не изобретёт. Этот механизм, начиная с Ветхого завета, описан примерно в одних и тех же формулах. Человечество всегда попадает в передряги, нищета при которых неизбежна. Единственный способ с этим бороться не так, чтобы истребить — сформировать механизм, чтобы проходить всё это без трагедий массовых — внутренняя логистика, институты перераспределения благ внутри общества — от тех, у кого избыток и сверхдостаток, к тем, у кого недостаток, а то и полное отсутствие. Церковная десятина, закят, благотворительность… Эпохи разные, слова разные, суть одна и та же. Если у тебя настолько дохрена, что ты сам этим не пользуешься — поделись. Ты и сам не заметишь, а кому-то жизнь спасёшь.

Собственно, институт такой внутренней логистики мы десять лет выстраиваем, и, ты знаешь, на примере Казани выстроили офигительно. Люди, когда приезжают из других городов, мы им когда и цифры, и физику показываем — смотрят с открытым ртом. У вас, говорят, тут социализм какой-то подпольный получился.

— Но тем не менее тех организаций, что есть, наверное, недостаточно, раз ты сам начал рассказ с бабушки, которая делит котлетку на три дня?

— Конечно. Нет предела совершенству. Но в Казани вопрос "мне нечего есть" и "мне нечего надеть" на системном, базовом уровне нами решён. Он не решён индивидуально у тех людей, которые нами ещё недоинформированы. Мы объёмы продовольственной помощи уже сейчас можем втрое увеличить. У нас сейчас в сетке по фудтраку двенадцать ресторанов, каждый из которых готов участвовать в этой акции раз в неделю — а они пока, получается, за последние три-четыре месяца поучаствовали каждый по разу.

— А почему так происходит?

— Происходит так потому, что у меня лично тупо не хватает на всё рук, времени и денег. Ничего больше. Для меня благотворительность — не профессия, а хобби. Если бы я занимался только этим — и ничем больше, если б у меня было чуть более чёрствое сердце, чтобы я готов был видеть детей два часа в сутки, и у меня было бы дохрена денег на нянек и шофёров, если б я упёрся только в сон, мы бы проблему "мне нечего есть" решили бы с профицитом уже вчера.

— Как часто ваш фудтрак выбирается в город?

— Сейчас фудтрак работает в режиме один день — суббота. За один выезд мы кормим порядка 200-300 человек за раз. Рекорд — 268 порций плова за 16 минут.

— У вас одна точка в городе или вы перемещаетесь?

— У нас одна точка "прикормленная". Это Колхозный рынок, парковка перед "Приютом человека". В планах ещё две точки — в Дербышках на улице Липатова, потому что это эпицентр пригородных бомжей, и Московский рынок.

Мы не просто этим людям раздаём еду. Мы пытаемся помочь им сохранить человеческое достоинство. Эти бабушки, они на месте не едят. Они еду уносят с собой, им стрёмно есть на улице, понимаешь? Она подходит к раздаче, она в глаза не смотрит, она смотрит в землю, бормочет: "Рахмат, улым" — и быстро-быстро сваливает оттуда.

Они краснеют, когда еду берут, им стыдно.

И почему я хочу сделать столовую, потому что ты уже не на улице стоишь в очереди за едой с этими бедолагами, а ты пришёл в кафе покушать — это всё-таки немножко другая эмоция. Мы помогаем им чувствовать себя людьми, сохранять человеческое достоинство, сохранять самоуважение…

Многие ведь туда и не приходят, потому что им стыдно. Вот в чём засада. Эти люди, они из общества и не выпадали. Просто внезапно оказалось, что у них пустой холодильник. И они не знают, что с этим делать, да и сделать ничего уже не могут. Потому что старенькие уже.

— Ну, и, наверное, вам самим значительно сложнее стало работать в коронакризис? Сплошные ограничения. Дистанция, маски, "самоизоляция"...

— Когда в прошлом году всех закрыли, мы благсклад тоже закрыли. А потом случился небольшой инсайт: на дворе май, становится жарко — а у меня дети выросли. У меня, слава богу, их четверо, третьему и четвертому всегда есть обноски от первого и второго. А тут в мае я внезапно понимаю, что старшего и среднего мне не во что одеть, потому что они уже выросли, а магазины все закрыты. И ладно есть всякие интернеты, можно что-то заказать — привезут. Но не все же так умеют, не у всех этот интернет есть. И тут у меня в голове щёлкнуло: представь, живёт на Жилке какая-нибудь мама-одиночка с ребёнком — и вот что она сейчас делать будет?

И мы подумали-подумали — и обложились с головы до ног санитайзерами, масками, перчатками… плюнули, зажмурились — и не то что открыли склад, а сняли все ограничения по допуску. Если у нас раньше на склад можно было попасть по направлению из органов соцзащиты или от благотворительных фондов, то сейчас просто приходи с удостоверением личности. И открыли склад в таком режиме. И я тебе скажу — оборот у нас вырос, наверное, раза в три. И та же история — количество людей с самого донышка осталось прежним, зато очень сильно увеличилось количество людей, которые повыше донышка и кто ещё вчера даже не думал за бесплатной одеждой прийти.

И до сих пор приходят. И приходить, наверное, будут. Потому что дела у них не улучшаются.

— Можно, наверное, было при таком режиме работы в пандемию и на штрафы нарваться? На "Приют человека", помнится, составили протокол за недостаточное количество масок.

— У нас никаких проблем ни с кем не было. Мы писали официальный запрос в Роспотребнадзор. В том числе я как депутат с депутатским запросом обращался с просьбой разъяснить, что можно, что нельзя. Они нам официально ответили. Написали, какие есть ограничения по количеству людей на квадратный метр. У нас, слава богу, помещение здоровенное, места дохрена, мы все эти нормативы легко проходим.

— И насколько легким или тяжелым оказался в результате уходящий год для твоего фонда?

— Год для меня прошел очень тяжело, потому что у фонда резко сократилась кормовая база в лице основного спонсора — меня. Потому что у меня собственный бизнес пандемию, к сожалению, не пережил. Я — банкрот, у меня очень тяжело с деньгами. Поэтому и у фонда тяжело с деньгами. А массовыми собиральщиками денег мы никогда не были. По соцсетям с протянутой рукой стояли лишь в самом начале. И то — не ради бабла, а, так скажем, ради сверки часов с обществом. У меня есть правило: если твою деятельность никто не готов поддержать, значит, никому, кроме тебя, она не нужна. У нас фандрайзинг в фонде никогда не был хорошо развит, мы никогда не жили на сборы, как нормальные благотворительные фонды.

Поэтому год стал тяжелым именно рикошетом от моих собственных экономических попадосов. Ну, проверка на прочность зато для коллектива. Сразу стало ясно, кто приходил деньги зарабатывать, а кто — мир спасать. Выжили сильнейшие. Сами в любом случае перегруппировались, научились быстро реагировать на изменения, немножко пересмотрели свою работу изнутри, где-то по расходам ужались…

Был один похожий год, когда я старый благсклад на Декабристов хотел закрывать, потому что не тянули аренду. Этот год у нас хуже, чем тот. Но зато у нас следующий год был намного лучше, поэтому в 2022 год смотрим с оптимизмом.

И у меня в планах в следующем году открывать филиалы фонда в региональных центрах по стране. Я хочу ещё два города.

— Учитывая, что ты не на фандрайзинге и вообще твоё финансовое состояние… Ты уже признан банкротом или процедура пока идёт?

— Да, да. Более того, у меня ещё и банкротство физлица. Жесть полная.

— Потянешь ли ты ещё два города в таком состоянии? Тем более если ты всегда по минимуму привлекал средства извне?

— Я в этих городах рассчитываю, как ни странно, на поддержку не только местных сообществ, но и местного городского руководства. Казань, понятно, что из каждого утюга шипит, что это лучший город страны — и по многим показателям это действительно так. Для городов с низким уровнем, так скажем, счастья, удовлетворенности, с плохим социальным климатом — для руководства этих городов мы — если не спасение, то волшебная таблетка от многих головных болей. Мы своей деятельностью очень серьёзный объём их проблем снимаем и берём на себя.

Десятки и сотни мам, пенсионеров, которые заваливают их письмами: "Помогите, помогите!" — а они ничем помочь не могут, потому что проблема, которую требуется решить, выходит за пределы компетенции исполкомов. А мы эти проблемы отщелкиваем на раз-два. Эти люди просто перестают их доставать. Мы — третье окно. У нас же в СССР было два окошка, куда можно было идти, чтобы тебе помогли — КПСС и загс. А мы — третье окошко, куда можно прийти.

Для решения проблем нужны изменения тектонические. На уровне решений у саудитов, которые когда-то были. С огромным гражданским капиталом по умолчанию, с безусловным доходом и прочим. Это когда-нибудь завтра, может, и случится. А людям жрать сегодня надо.

Мы вот это "сегодня" и решаем. То есть создаём механизм, в котором заинтересованы чиновники в самих этих городах.

— Эти города ты назвать уже готов?

— Я рассматриваю Оренбург и Уфу. В первую очередь потому, что там на месте наконец-то удалось найти таких же контуженных долбоящеров, как мы (смеётся). То есть ребят, которые идейные, в свободное от работы время, на собственные кутарки со слезами истериками и заламыванием рук кормят людей, одевают бомжей, детям лекарства и игрушки в приюты возят…

Всё начинается от стартовой идейной группы, которая действительно что-то делает. В Оренбурге таких людей найти уже удалось. Они с правильным зарядом, но без правильного понимания. И мы со своим правильным пониманием приедем, с ними объединимся — и на месте шарахнем.

— Если я правильно помню, для тебя Оренбург не чужой город…

— Да, я жил в Орске Оренбургской области, в Оренбурге в институте учился… То есть друзей там хватает. Именно поэтому человека удалось локализовать даже раньше, чем в Уфе. Эффект социальной сети. Я за этим парнем несколько лет наблюдал, советы советовал, убедил НКО зарегистрировать… И всё равно, смотрю, маленько не вывозит, вот совсем чуть-чуть. Позвонил. Говорю, слушай, а если мы сейчас приедем, это дело построим и тебе готовый механизм отдадим? Ты будешь тратить не по 20 часов в неделю, а по четыре. Твоя задача — просто следить, чтобы всё крутилось, и чтобы никто не крысил.

ПАНДУСЫ: ПЕРЕЗАГРУЗКА

— Видел в соцсетях, что минувшей осенью ты обходил подземные переходы вместе с казанскими чиновниками, оценивая их на предмет доступности для инвалидов-колясочников и других представителей маломобильных групп. Даже предложил, кажется, чиновникам сесть в коляски и проделать этот маршрут в них.

— В этом году ситуация с доступной средой достигла точки кипения. На самом деле острый и даже болезненный интерес к этой проблеме у меня появился в 2012 году, когда у меня на глазах парень на коляске с пандуса у магазина грохнулся назад. Я как вратарь в футболе вперёд сиганул, в лужу коленками… Я занимался тайским боксом, в нём, в отличие от обычного, есть один интересный момент: когда боец падает на ринге, рефери падают, чтобы ему голову поймать. Потому что когда человек падает и головой с расслабленной шеей бьётся об пол — это капец. И когда на спаррингах ассистировали, нас на это натаскивали: если кто-то падает, падаешь и голову ловишь. Иначе труп в зале будет — ну, нафиг. И у меня эта штука уже на рефлексе. И здесь сработал этот же рефлекс.

А парень такой увесистый. Его перевешивает, и он с этой коляской падает назад, а я плюхнулся и голову поймал ему рукой. Застыл и не понимаю, чего он, собственно, свалился-то. Никакой сумки увесистой за коляской нет. И с ним разболтались, он говорит — я на половину переходов заехать не могу, у них угол не тот. Поизучали вопрос, убедились в полной недоступности городской среды — когда от подъезда до остановки нельзя даже добраться — и открыли социальное такси.

И после первого же интервью на "Эфире" меня приглашают в Минсоц, и там какой-то специалист среднего звена возмущается: "А чего это вы говорите, что в городе нет доступной среды? Она есть. Мы по федеральной программе всё сделали, отчитались — вроде как всё нормально". — "Ничего у вас не нормально. Если хотите, мы вам мониторинг проведём, и расскажем, что не так". — "Мы вам это же хотели предложить. Может, создадите рабочую группу, проведёте мониторинг, мы вам какой-то грант под это дадим…" — "Мне никакой грант не нужен, давайте так: мы сейчас сделаем следственный эксперимент — соберём инженеров, проектировщиков, и вы лично в инвалидной коляске проедете по всем пандусам по этим. Те пандусы, которые некондиционные, вы в течение трёх месяцев исправите — неважно, как". Больше мне из Минсоца не звонили.

А в этом году точка кипения случилась во многом благодаря Далие Гайнановой, депутату Казгордумы… Молодая девочка, у неё ребёнок с ДЦП… Она на одном из заседаний Казгордумы добралась до микрофона — и всю эту историю мэру вывалила.

Главам районов пришло поручение всю обстановку прояснить и доложить. Мы помогли им прояснить эту обстановку так, что яснее некуда.

— Главы за головы не схватились?

— Новый глава Авиастроительного и Ново-Савиновского районов — мой бывший коллега по Госсовету — не то что схватился… Человек не может знать всего, понятно, он знал, что есть какие-то сложности — но масштабов себе не представлял… И когда ему сказали, что водитель автобуса должен не только останавливаться на остановке, но и должен выйти и разложить ему подножку... Глава об этом не знал, он не транспортник, он — бывший директор зоопарка. Он об этом узнал, когда с нашей мобильной колясочной группировкой по району ходил.

Пошли на остановку. Выставляем "живца". В засаде у нас глава района… Останавливается автобус, никто не выходит, подножку не раскладывает… У Фаниса [Фанис Нурмухаметов — глава Авиастроительного и Ново-Савиновского районов] лицо приобретает цвет хорошего соль-илецкого помидора, он выходит из засады, вытаскивает водилу, представляется… И там начинается такое… Так что главы за нужные головы схватились. И, ты знаешь, водителей, раскладывающих подножки на остановках, я стал видеть теперь — не скажу, что всегда, но несколько чаще.

— Автобусы — одна часть проблемы, другая — неформатные пандусы, переходы с крутыми лестницами и демонтированными подъемниками…

— Я даже догадываюсь, к чему это приведёт.

— К чему?

— К следующей программе типа "Наш двор". С дворами бились, ходили — и я не знаю, кто там числится официально автором программы "Наш двор" — но я точно знаю, что я единственный депутат в Госсовете, который реально свой округ обошёл пешком. Причем два раза — сначала на довыборах, потом на основных. И в списке наказов: "Почините нам двор", "Почините нам двор", "Двор", "Двор"... Я об этом много куда писал, предлагал. Получилась программа "Наш двор".

С доступкой городской, я думаю, будет точно так же. У нас же по очень длинной цепочке с мест до высоких кабинетов информация поднимается. И на каждом этаже цепочки происходит какое-то искажение. Картина всегда так или иначе от реальности отличается. А когда происходит такое, знаешь, короткое замыкание, и по какому-то очень узкому вопросу вышестоящее руководство буквально ныряет в тему, разница между тем, что они думали вчера и что реально увидели сегодня, как правило, бывает если не шокирующей, то очень впечатляющей.

Поэтому следующим шагом, думаю, будет приведение в порядок "Доступной среды". Потому что это реальная проблема, и её всё равно придётся как-то решать. Как ни замалчивай, как ни игнорируй. Фронт работ там колоссальный.

— Но есть вопрос, который меня смущает. В Казани же этот фронт работ ещё к Универсиаде 2013 года был проделан. И после — несколько лет подряд. Ударными темпами, на колоссальные средства. И вдруг оказалось, что всё это в нерабочем состоянии, ненормативное…

— Я тебе больше скажу: у нас даже то, что нормативное, местами в нерабочем состоянии. Потому что нормативы писаны при царе Горохе левой пяткой, и никто их не пересматривал никогда. И вот этот огромный фронт работы начнётся с пересмотра нормативов, ГОСТов, СНиПов и прочих вещей — и приведения их в разумное состояние. Да, 12 градусов — наклон пандуса нормальный, инвалид может заехать. Но как он проедет так семь-восемь метров?! У нас такие переходы на Ямашева есть, они нормативные. Но на семь-восемь метров попробуй заедь на руках!

Мастером спорта нужно быть по тяжелой атлетике, чтобы эту дистанцию взять!

"ПОЭТАПНОЕ ЗАКРУЧИВАНИЕ ГАЕК"

— Коснёмся, наконец, законотворчества. Есть нашумевший проект — точнее, уже закон — который больше не позволит именоваться главе республики президентом. Что ты о нём думаешь?

— Это медаль с двумя сторонами, как обычно. С объективной точки зрения неважно, как называется глава региона. Важно то, как он работает, какие результаты он показывает. Но про историческую и культурную специфику в законе сказано всё-таки не зря. Татарстан почему на фоне прочей России так сильно выделяется? Потому что Татарстан в России — это как Бавария в Германии. Баварцы говорят: мы не немцы, мы баварцы.

Вот эта местечковость и желание в хорошем смысле выделяться на фоне остальных и даже некоторая спесь на этом основанная — это не последний мотиватор того Татарстана, который имеется сейчас.

И вот это рваньё себя на британский флаг во славу Татарстана, чтобы мы опять всем нос утёрли и были круче всех — оно не в последнюю очередь заставляет ребят, сидящих в госструктурах, херачить до двух часов ночи без отпусков. Потому что это — "За Родину, за Сталина". Это за президента Татарстана в том числе. И этот эмоциональный месседж дорогого стоил. Приехать куда-то на форум и смотреть на всех немножечко сверху вниз — это было приятно, чёрт возьми. А сейчас этой возможности нет. Сейчас будут косые взгляды с другой стороны: "Хе-хе, у вас был президент, а теперь он — губернатор? Понизили?" Это будет неприятно. Это вопрос психологии управления.

С другой стороны — это продолжение тренда на дефедерализацию и унитаризацию страны. И этот тренд объективный. Потому что Россия федерацией в прямом смысле слова не была никогда — и не будет никогда. И что бы там ни было записано в Конституции РФ, доклад о политико-правовом режиме России я писал ещё на первом курсе Московской государственной юридической академии в 1998 году. И там русским по белому писал, что у нас никакая не федерация, а унитарное государство с суперпрезидентской формой правления.

— Разве в девяностые регионы не имели возможность торговаться и выстраивать с федеральным центром отношения на равных?

— Имели. И торговались. И выстраивали. И всё, что происходит сейчас — точно такое же торгование и выстраивание.

— По-моему, сейчас торгов как раз и не видно. Есть односторонний порядок. Как сказал федеральный центр, так и будет.

— Это тоже торги. Просто вопрос в том, у кого аргумент длиннее в торгах.

— Ну, чей аргумент длиннее, в таком случае всем уже сегодня очевидно.

— Вот смотри. Мы с тобой можем попытаться договориться на поле журналистского мастерства. И там мы, скорее всего, договоримся на твоих условиях. А можем надеть перчатки и зайти в ринг — и там мы с тобой договоримся на моих условиях (смеётся). Да это такой же точно торг. Этой истории тридцать лет. Тридцать лет назад федералам, условно говоря, было гораздо важнее не иметь второй Чечни на Волге. И они готовы были согласиться на всё. На гимн, на национальный язык, на названия остановок на татарском языке… Сейчас, видимо, гораздо важнее унифицировать всё и стать единым государством с единой культурной и политической палитрой. Это медленное, поэтапное закручивание кранов, гаек региональным элитам. Это очевидно. И, мало того, что очевидно, это было предсказуемо… Это логично и рационально.

В плане управления территориями это самый логичный вариант. Та нарезка, которая есть сейчас, это история. Причем уже давно заросшая пылью.

— Ты сам как голосовал по этому законопроекту?

— Я по этому законопроекту не голосовал никак. Меня на заседании не было, я валялся с температурой дома… Я бы, скорее всего, воздержался. С одной стороны Татарстан — очень интересное явление для всей России, которое можно вывешивать на флаг и приводить всем в пример. И в этом смысле сохранить вот эту вот особенность было бы правильно. С другой стороны — если Россия — единое государство, президент здесь может быть только один. И цепляться к словам тоже не надо бы.

В том, что касается урезания полномочий региональным министерствам — то, что должно согласовываться в Москве, назначение отраслевых руководителей — в принципе, это, наверное, правильно, потому что назначение людей, отвечающих за деньги и за результат, должно быть полной калькой с процесса движения этих денег. Если деньги все уходят в Москву, а потом распределяются из Москвы, то и должности должны назначаться из Москвы. А если деньги добываются здесь и осваиваются здесь, и только часть уходит в Москву, то и должности должны назначаться здесь. У нас денежный поток выстроен таким образом, что по основным деньгам решение принимает федеральный центр.

— Тогда хотелось бы закольцевать наш разговор и вернуться к тому, с чего мы начали. К той прослойке бедных людей, которые ещё имеют жильё и чистенькую одежду, но которым уже нечего есть. Не является ли такое вот распределение доходов "сверху" федеральным центром как раз тем самым сдерживающим фактором, не позволяющим России победить нищету?

— Нет, не думаю. То, как именно распределяются деньги, влияет на благополучие только экономически высших слоёв населения. Средние и нищие слои населения — на них [это] не влияет никак, им без разницы, откуда им платят зарплату.

— Но есть региональные бизнесы, которые, наверное, будут лучше себя чувствовать при ином распределении доходов, разве нет?

— Нет. А где, каким образом они себя будут лучше чувствовать?

— Условно говоря, региональной власти виднее, какие именно бизнесы можно поддержать прямо сейчас, чем когда аналогичную программу разрабатывают на уровне федерального центра. Соответственно, если у нас развивается успешно бизнес в регионе…

— Всё, я тебя понял. Объясню на простом примере из собственной законотворческой деятельности. В 2019 году я внёс в Госсовет законопроект об отнесении к внереализационным издержкам стоимости продовольственных товаров, переданных благотворительным фондам. По-русски: если какая-то торговая сеть отгружает мне еду, чтобы я кормил голодных, ей должно быть разрешено отнести еду на затраты. Потому что сейчас, если они отдают еду мне, они это делают за счёт собственной прибыли. Зато, если они её свозят на помойку, отдают в утилизацию — им компенсируют и стоимость отвезённой на помойку жратвы, и расходы по утилизации. То есть торговым предприятиям выгоднее отвозить товары на помойку (их государство субсидирует на это), чем кормить голодных. Бред? Бред.

Написал законопроект. Первый раз отправил — мне его завернули, указав на технические ошибки. Окей. Написал, отправил второй раз. Ни один из профильных комитетов Госсовета РТ положительного заключения на проект не дал. Более того, республиканская налоговая дала на него отрицательное заключение. Минэкономики республиканское дало на него отрицательное заключение. Все сказали, что это не нужно, неправильно, что это приведёт к выпадающим доходам бюджета… И вообще благотворительностью люди должны заниматься из каких-то благих побуждений, а не из коммерческой выгоды...

Я хожу скандалю, поднимаю бучу — этот законопроект у меня отправляют в Госдуму… Полгода у меня там этот законопроект шлондается — и этим летом приходит ответ, что этот законопроект не рекомендуется, но не потому, что он неправильный, ведёт к выпадающим доходам и поощряет благотворительность из коммерческих интересов. А потому, что ровно аналогичный законопроект Госдума уже приняла в апреле 2021 года. Соответствующую поправку в Налоговый кодекс Госдума приняла 30 апреля 2021 года. С 1 января любое имущество, переданное социально ориентированным некоммерческим организациям в пределах одного процента от годового оборота предприятия, подлежит отнесению к внереализационным издержкам.

Татарстан мог стать автором этот поправки! Но Госсовет отверг её. И правительство Татарстана отвергло. А правительство России и Госдума поддержали. Это мера поддержки не какого-то отдельного бизнеса — это мера поддержки всего благотворительного сектора в целом.

Переламывать страну, которая всю жизнь была унитарной, в федерацию… Чего ради? Для кого? Зачем? Для того, чтобы гордиться, какие мы продвинутые, либеральные и федеральные? Ребят, давайте сначала гордиться тем, что у нас пенсионеры за бесплатной жратвой в очереди не стоят. Извини, но на этом месте я начинаю немножко психовать. Всех твоих коллег, которые любят так радостно обо всём об этом пописать, я каждый раз, когда читаю, да, мне так хочется, знаешь, надеть на вас фартучки, поставить вас на раздачу, на морозец, градусов так минус двадцать пять, с контейнерами с горячим пловчиком — чтобы бабушкам их пораздавали и "спасибо" послушали… Не с того конца рыбу чистим, блин. Какая разница, как называется президент Чечни, Татарстана или Московской области, когда у него пенсионеры за полтора часа очередь за бесплатной хавкой занимают?

"ВСЯ МАРИЙ ЭЛ ПЕРЕЕДЕТ В ТАТАРСТАН"

— Так, может, если бы мы ушли от унитарной модели, то и не было бы такого количества нищих?

— А было бы что?

— Ну, например, были бы те же самые Германия и Бавария, как в твоём примере.

— Нет, не так. Была бы Бавария и Венгрия в территориях одной страны. А потом была бы Бавария и… Ну, не знаю, штат Невада в территории одной страны, где полтора человека на 100 гектар территории. Потому что вот эта перетруска федеральная — это что? Это, с одной стороны, контроль местных элит, и с другой — переразмазывание маслица тонким слоем по кусочку хлеба, чтобы оно везде было равномерно. 88 процентов, насколько я помню, сгенерированного Татарстаном бабла по последнему бюджету уходит в Москву. Да, конечно, если бы эти 88 процентов оставались в Татарстане, здесь было бы офигенно хорошо, но бюджет Республики Марий Эл, насколько я помню, примерно равен бюджету Казани. И то благодаря федеральным деньгам. Если эти 88 процентов останутся в Татарстане, то бюджет Марий Эл будет равен примерно бюджету Кукмора.

Что мы получим дальше? Вся Марий Эл переедет в Татарстан.

— По-моему, Марий Эл и так потихоньку переезжает в Татарстан.

— Она переезжает постепенно. А так она переедет за неделю. И что мы будем иметь? Мы будем иметь по стране с десяток агломераций и вокруг — тайгу.

— Спорный вопрос.

— Абсолютно бесспорный! Угадай, почему я из Оренбурга переехал в Казань? Потому что здесь — лучше. Здесь бабла больше, здесь уровень жизни выше. Угадай, сколько друзей, родственников, знакомых и так далее я перевёз из Оренбурга в Казань за последние десять лет?

— Ну, десяток.

— Почему "десяток", единственное число?

— Десятки?

— Именно так. Тридцать две семьи. И это только те, кому я сам помогал. А их друзей и друзей их друзей мы не считаем. Этот процесс даже при перераспределении локальных доходов федеральными инструментами идёт. А если мы окончательно федерализуемся, у нас будут очень жирные и очень нищие регионы. И очень нищие очень быстро опустеют.

— С другой стороны, ты как выходец из нищего региона сейчас возвращаешься туда, чтобы создать там условия, по крайней мере, для того, чтобы в нём не стало ещё больше нищих.

— И что, мой дорогой друг, тебе это напоминает какую модель больше — унитарную или федеральную?

— Наверное, федеральную всё-таки. Ты же абсолютно по доброй воле туда возвращаешься и начинаешь обустраивать. Тебя никто не гонит туда палкой.

— Есть ещё Уфа. И это точно такое же перераспределение ресурсов, технологий, рекомендаций и так далее из некоего центра по территориям.

— Да, но при этом ты не делаешь это из-под палки. Это твоя добрая воля, и ты сам выбираешь регионы, где ты можешь это дело обустроить.

— Я эти регионы выбираю исключительно по кадровому принципу…

— И тем не менее…

— Это те регионы, где есть кому работать. Если бы у меня такой человек, как в Оренбурге, был в каждом регионе страны, я бы в каждом регионе открыл по филиалу.

— А вот представь, тебя бы заставляли делать это из-под палки. Не по кадровому принципу, не где удобнее, а просто потому, что тебе надо там и там это сделать. Унитарная модель.

— А, как ты думаешь, я ресурсы буду распределять? С учётом мнений руководителей этих филиалов или исходя из потребностей? Грубо говоря, если Казань у меня собрала миллион рублей, а Оренбург собрал ноль, но мне нужен миллион рублей на открытие благсклада в Оренбурге, я куда потрачу деньги? Конечно, на благсклад в Оренбурге, как бы ни визжали сотрудники в Казани.

— Это понятно. Это, так скажем, твои управленческие решения.

— Конечно. Потому что я преследую интересы корпорации в целом, а не её территориальных подразделений. Мне конечный результат важнее, чем интересы руководителей филиалов. Даже если казанский филиал больше денег собрал, он может рассчитывать на премию за это, но не на то, что эти деньги будут освоены именно в Казани… Россия слишком разная. Никогда не будет в федеральной России везде одинаково хорошо. Почему, допустим, право на медицинскую помощь абсолютно одинаковое у тебя и, допустим, у жителя города Гай Оренбургской области… Почему твоё право на медицинскую помощь реализуется гораздо лучше, объясни мне. А лучше объясни это жителю города Гай. Почему у тебя офигенные больницы в городе? А у него, гражданина РФ, в Гае нифига не так? Ему это как объяснить? Потому что у нас федеральная модель? Да ему срать на эти высокие слова!

— Я понимаю. Но де-факто в России давно уже нет никакой федеральной модели, как мы уже ранее признали. Де-факто как раз унитарная модель уже давно, и ведётся жёсткое распределение средств федеральным центром.

— И это даёт надежду, что у жителя города Гай будет однажды так же, как в Казани.

— Через сколько лет?

— А это всё зависит от того, как все вместе, дорогие друзья, мы будем с вами работать. Под чутким руководством наших великих вождей (смеётся). Ответ на депутатском, скажи, да?

— Вполне, да. Вот на этой оптимистичной ноте мы и остаёмся каждый при своём мнении.

— Я не считаю, что пересмотр в ту или иную сторону административного устройства РФ в ближайшее время повлияет хоть на что-то вообще лично для меня. Есть такая штука, как базовые потребности — еда, безопасность... Я основной своей целью на ближайшее время вижу создание таких институтов, таких инфраструктурных механизмов, которые обеспечивают безусловное закрытие этих потребностей у кого угодно, вне зависимости, что вообще в стране происходит. Экономические предпосылки тому есть: мы живём в обществе сверхпроизводства и сверхпотребления. Излишки, имеющиеся на руках у благополучных категорий населения, с лихвой перекрывают все потребности неблагополучных категорий. Я своей личной задачу вижу отстройку такого механизма, который это перераспределение обеспечивал бы по умолчанию — вне зависимости от того, унитарная у нас страна или федеральная.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram.