Время давно запланированной встречи со сторонниками из "Левого фронта", который координирует Сахнин, совпало с "протестной прогулкой" сторонников Алексея Навального.
— Алексей, Вас в разное время называли то "агентом Запада", то "агентом Кремля". Я так понимаю, все началось с "Болотных" протестов?
— Можно начать и с "Болотных протестов". Я был активистом оппозиции, много лет к тому времени входил в руководство организации "Левый фронт", которая в 2011-2012 году приняла участие в коалиционном движении, известном по Болотной площади и проспекту Сахарова в Москве. Да, я тогда попал в число тех людей, которых власти считали организаторами этих митингов.
— А вы были организатором?
— В какой-то степени. Я входил в "Координационный совет оппозиции". До того, как он избрался, была такая самопальная, неформальная коалиция, в которую входили Борис Немцов, Алексей Навальный и еще человек двадцать, среди которых был я. И когда началась волна репрессий, она в первую очередь (но не исключительно) затронула левый фланг этой оппозиции.
Власти решили, что главной "фабулой" будет, что якобы радикал Сергей Удальцов и его друзья вошли в преступный сговор через грузинского политика Гиви Таргамадзе с Западом. Вышел пропагандистский фильм на НТВ, где нас напрямую обвинили нас в работе на западные спецслужбы, в том, что мы хотим разделить Россию между разными государствами. Большинство моих товарищей после этого арестовали. Сергей Удальцов и Леонид Развозжаев провели четыре с половиной года в заключении, Алексей Гаскаров — три года в "командировке" в местах не столько отдаленных. А меня мой адвокат предупредил заранее. Посоветовал уехать на несколько дней или недель, надеялись, что волна минует. Но она не миновала. Пришли менты, стали искать меня, опечатали квартиру, как положено. Я понял, что нужно выбирать: либо садиться…
— Либо уезжать из России?
— Да. У меня не было никакой визы, поэтому уехал в Черногорию. Я связался с Удальцовым, и мы договорились, что я попробую раскачать правозащитную кампанию на Западе. Отдельная история, как я получал шведскую визу. Моя подруга приехала в Москву с моим паспортом, пришла в шведское посольство и сказала: "Слушайте, в одном фильме, "Анатомия протеста", показывали моего парня, а в соседней сцене — вашего дипломата". А я его не видел, этого дипломата, никогда в жизни. Мы не были знакомы. То есть шведы по крайней мере понимали, что эти преследования несправедливы. В итоге они мне прямо в сквере вклеили эту визу в паспорт.
— То есть, поэтому вы поехали в Швецию?
— Да, главной причиной было то, что мы оказались героями одного пропагандистского фильма.
"КОНЪЮНКТУРА" И "ГРАНИЦА ДЕМОКРАТИИ"
— Что было в Швеции?
— Я довольно быстро получил политическое убежище. Поскольку я сам был в истерическом состоянии, а все мои друзья сидели в тюрьме, я написал пятьсот писем всем левым политикам, журналистам и правозащитникам, которых только смог "нагуглить". Одна за другой начались встречи, быстро я стал писать тексты для шведских СМИ, и они распахнули передо мной все двери. Через полгода я даже проводил парламентские слушания по политическим репрессиям в России в Шведском Риксдаге.
Это было организовано с помощью местной Левой партии (Vänsterpartiet). Я отдавал себе отчет, что это конъюнктурная тема. Что Запад, западное гражданское общество и западные политики любят критиковать авторитарную Россию. Но я не видел никаких проблем с этим. Считал, что эта конъюнктура справедливо работает на освобождение невиновных людей. Работал, писал статьи, вел правозащитную кампанию. Но через год моя блестящая карьера закончилась, когда я уперся своим лбом в границу демократии.
Началась трагедия в Украине. А там была наша братская организация, которая называлась "Боротьба", которая заняла очень критическую позицию по отношению к Евромайдану и его лидерам. Чтобы во всем разобраться, я предложил крупнейшему шведского таблоиду "Aftonbladet" съездить от них и написать репортаж.
И я съездил и написал. В моем материале не было ничего про "Русский мир". Ничего не было про войну. Просто репортаж из Одессы, Харькова и Киева. Я давал микрофон людям с обеих сторон, и люди со стороны Евромайдана говорили непривычные для западного уха слова. "Европа — это старая сука, она отдаст нам Путину, поэтому мы должны установить национальную диктатуру" — сказал один из моих собеседников. Я вместе с моим соавтором решили оставить эти слова, поскольку они принадлежали статусным людям.
— И у редакции никаких вопросов к этому высказыванию не возникло?
— Нет. Но это была первая статья в шведских мейнстримных медиа с критическим освещением происходящего в Украине. В мой адрес началась критика, которую я считаю супернесправедливой. Большие СМИ упрекали меня в предвзятости и фальсификации материалов. Газеты начали писать, что я "агент Путина". Тогда мои друзья еще сидели в путинских тюрьмах.
Моя позиция была сложнее, чем вся вот эта черно-белая схема. В частности, я много лет был помощником депутата Ильи Пономарева, который был единственным голосовавшим против права Путина использовать вооруженную силу за пределами российских границ. Но я по российской привычке считал, что любой идиот мог написать любую ерунду в газету, и сначала не обращал на это внимание. Потом это переросло в травлю.
ТРАВЛЯ И КОНЕЦ "БОЛОТНОГО ДЕЛА"
— В чем выражалась эта травля?
— Было несколько волн массированной критики, когда многие СМИ начинали писать обо мне и моих товарищах разные инсинуации, ставить клише — "сталинисты", "агенты путина", или намекать на то, что "Левый фронт" создан ГРУ. Я подавал жалобу медиа-омбудсмену, выигрывал дела, но знаете, как говорят: "ложки вернули, а осадочек остался". Я заметил, что приятель из шведского парламента удалил меня из друзей в Facebook. Меня перестали брать на нормальную работу. Под конец травля достигла накала, сопоставимого с тем, что был в России после фильма "Анатомия протеста", правда, меня не арестовывали.
А в России в 2018 году закрыли "Болотное дело". И я вернулся на Родину.
— Вот вы говорили, что ваши взгляды сложнее, чем "черное и белое". А какие политические силы в России, кроме ваших друзей по "Левому фронту, Вам интересны?
— Мне симпатичны левые силы в разной степени. Сегодня левое движение расколото на десятки групп, кружков, партий, организаций разного толка, на некие блогерские сети. При этом идет широкая дискуссия, обсуждаются, в том числе, сегодняшние митинги сторонников Навального — как к ним должны относится левые, какую роль эти события и политическое движение сыграет в жизни страны, как оно повлияет на жизнь рабочего класса и трудящегося большинства. Я симпатизирую в целом левым силам, есть люди, позиция которых мне ближе, а есть те, позиция которая несимпатична.
КПРФ И КОМПРОМИССЫ
— А конкретно к КПРФ как относитесь?
— Отношусь критически. Хотя мы, "Левый фронт", и КПРФ — союзники, я считаю, что КПРФ не только сегодня, но последние 25 лет отстает на несколько шагов от задач современности, сильно интегрирована в эту полностью коррумпированную политическую систему, построенную олигархией, и не выполняет до конца свою роль представителя рабочего класса и трудящегося большинства.
Думаю, что внутри КПРФ есть самые разные люди, самые разные течения. И даже в целом партийное руководство какую-то лепту в защиту социальных прав всегда вносило. Их нельзя считать марионетками Кремля, нельзя считать полностью продажными и коррумпированными, нет. Но время вот таких социальных компромиссов, если оно когда-то и было, оно давно прошло. Для самой партии было бы лучше, если бы она поняли это.
— А вам не кажется, что, будучи "оппозицией", КПРФ слишком части идет на компромиссы с партией власти?
— Самая роль КПРФ — парламентская оппозиция — это уже компромисс. Знаете, в 2012 году был такой эпизод: президент Дмитрий Медведев встречался с лидерами незарегистрированных партий. Там товарищ Сергей Удальцов тоже был, и на этой встрече Медведев признал на официальном уровне: "Мы же знаем, кто выиграл выборы в 1996 году, это был не Борис Николаевич Ельцин". Надо понимать, ключевое поражение КПРФ было тогда. А всё остальное — издержки этого поражения. Относительная лояльность и вялость партии — это репарации за это поражение.
АЛЕКСЕЙ НАВАЛЬНЫЙ И ФЕМИСТОКЛ
— Так совпало, что ваша встреча со сторонниками проходит в одно время с акцией протеста сторонников Навального. Как думаете, есть активисты, перед которыми стоит выбор, куда идти? Есть ли на улицах Самары сегодня ваша потенциальная аудитория?
— Среди тех людей, которые сегодня выходят на площади наших городов, абсолютное большинство — это искренние и честные люди, которые демонстрируют героическое поведение, которые вызывают у меня глубокое уважение и симпатию. Я полностью разделяю их эмоциональное состояние, их гражданский выбор. Но любое политическое движение имеет какую-то структуру, руководство, технологию мобилизации, стратегию. Я не убежден, что движение, которое разворачивается прямо сейчас, сыграет положительную роль в нашей стране. Я так же, как и политически активные самарцы, про которых говорите вы, был вынужден выбрать: кого я больше люблю? Тех, кто руководит собравшимися на Пушкинской площади в Москве или ребят, которые пригласили меня в Самару? Решил, что этих ребят я люблю больше. При всей симпатии и вот этом эмоциональном шеринге. Я сознательно не пошел сегодня на Пушкинскую площадь.
— Можете предположить, зачем нужны акции 23 января самому Алексею Навальному? Какое вообще влияние на политическую ситуацию в России они возымеют?
— Мне кажется, что Алексей Навальный действует идеально с политтехнологической точки зрения. Многие либеральные интеллектуалы его упрекали, кто с симпатией, а кто со злорадством, что он вернулся слишком рано в Россию. Что надо было приехать в предвыборный период. Думаю, в администрации президента и в тех конторах, которые курируют российскую внутреннюю политику, от него этого и ждали. А он нарушил этот сценарий. И это абсолютно тактически и стратегически правильный ход.
Он навязывает администраторам внутренней политики свои правила игры. И центральный пункт его стратегии — вынести борьбу за политическую власть за пределы избирательных участков. Это правильно, потому что на избирательных участках нельзя выиграть по кремлевским правилам.
Как вынести это сделать? Для этого нужно решить сложное уравнение с несколькими неизвестными. Рассчитать, как будут действовать разные фигуры на доске, может быть навязать им определенную логику действий.
Например, как будет действовать власть? Я думаю, что, когда власть наблюдает его расследования, она неизбежно приходит к подозрению, что он эти расследования делает с помощью кого-то изнутри самой власти, вне зависимости, так это или нет. Знаете, когда была греко-персидская война, у персов были союзники среди греков. Тогда афинский полководец Фемистокл возле каждой бухты, где набирал воду вражеский флот, расставил камни с призывами к соотечественникам переходить на сторону Афин. Никто не перешел, но в войске персидского царя Ксеркса возникло смятение. Ксеркс перестал доверять союзникам. И вот эти фильмы Алексея Навального, в числе прочего, играют роль фемистоколовых камней.
Есть и другая фигура на доске — это те, кого называют "путинское большинство". Это может быть самая сильная фигура, но у нее есть важная характеристика: она очень пассивная и за последние двадцать лет почти не двигалась. И не двигалась не случайно. Она стояла на своем месте в рамках некоего социального компромисса. Этот договор назывался словом "стабильность" и подразумевал, что социальные права не будут нарушаться, а экономический рост будет компенсировать все то неравенство, которое мы унаследовали от девяностых. Власти нарушили социальный договор по всем фронтам. За десять лет у нас номинальный экономический рост — 8%, это смешно. Плюс пенсионная реформа. Семь лет падают доходы населения. И эта фигура "путинского большинства" не может этого не заметить. По ним экономические неурядицы бьют больше всего.
Задача Навального — избежать ситуации, которая сложилась в 2012 году на Болотной площади. Тогда Ксения Собчак говорила с трибун, что "мы здесь богатые, образованные и успешные, а они там "анчоусы" с "УралВагонЗавода". Путинская пропаганда это транслировала, и власти удалось расколоть протестное движение и заручиться поддержкой большинства, противопоставив его сконструированному образу "либеральной фронды".
Что теперь делает Навальный? Своим нарративом о коррупции он мобилизует симпатию среднего класса. Все эти вещи про коррупцию очень понятны, если вы менеджер корпорации или собственник мелкого бизнеса, и не хотите, чтобы господряды распределялись между родственниками чиновников. А для рабочего класса это не так важно, потому что для учителя, рабочего или инженера на заводе коррупция — лишь технология обогащения верхушки, а не основа социальной несправедливости. Для них основа несправедливости — это классовое разделение и сосредоточение собственности в руках меньшинства.
Поэтому последние пару лет Алексей Навальный в своих фильмах переводит нарратив о коррупции в рассказ о неравенстве. О том, что пока вы с каждым годом только теряете доходы, у тех пацанов все классно, они утопают в роскоши.
— То есть Навальный, по-вашему, пытается заручиться поддержкой рабочего класса?
— Ему нужно заручиться скорее доброжелательным нейтралитетом.
"СИТУАТИВНЫЕ КОАЛИЦИИ" И ЗАСТОЙ
— Вы думаете, Алексей Навальный может прийти к власти?
— Я думаю, что может. Вы спросили, какое влияние имеют сегодняшние митинги. Может, такое: они мобилизуют сегодня меньшинство. Если эта мобилизация будет достаточной, она продемонстрирует, что есть улица — пространство, в котором силы оппозиции, то есть силы "партии перемен", сопоставимы с силами власти, то есть "партии застоя". И это для миллионов людей, уставших от апатии, бездоходной бедности, от вот этой коррупции, от этого неравенства, будет важным сигналом. Противостояние разных идеологических лагерей, левых и правых, социалистов и либералов, заменится на противостояние ситуативных коалиций: коалиции застоя и коалиции перемен. И это немножко опасно, потому что это означает, что сама программа перемен перестанет обсуждаться. Она будет сведена к личности лидера. А такое движение может декларировать или не декларировать демократические ценности, но оно не демократично по своему существу.
Такую драму Россия прошла во времена, когда Борис Ельцин был символом демократического движения. Десятки, сотни тысяч и даже миллионы людей искренне его поддерживали и на выборах 1991 года отдали свой голос, не зная о той социальной, экономической политике которую он будет проводить.
На выборах в какой-нибудь демократической утопии как должно происходить? Партия приходит, излагает свою программу, и люди поддерживают программу. И эта программа партийная и есть инстанция ответственности. Политики не могут действовать наоборот, но в последнее время, да и в принципе часто, они это делают. В такой мобилизации, которую мы наблюдаем сегодня, программы нет, или она очень абстрактна. Программа "за перемены вообще". В этом опасность. Это моя критика движения. Но вместе с тем я считаю, что застой себя действительно изжил.
"ПОЛИТИКА МЕНЬШИНСТВА" И БЛОКИРОВКА ТРАМПА
— А как вы вообще относитесь к Навальному?
— Я отношусь к нему как к оппоненту, но с уважением. Я не считаю его агентом Запада, Кремля или олигархии, я считаю его амбициозным самостоятельным политиком, который хочет быть представителем правящего класса лучше, чем это делает Путин и его администрация. Но проблема для России — это не столько Путин и его сознание КГБшника, проблема для России — это концентрация собственности и власти, которая несовместима с развитием. И это проблема не только России. Главная проблема Навального — это то, что политический проект, который он представляет, за который он талантливо воюет, терпит прямо сейчас крах по всей планете. Те кризисы, которые мы видим на Западе и в странах третьего мира, — это провал той социальной модели, которую Навальный хочет утвердить здесь. И этот кризис ставит перед нами, как людьми левых взглядов, вызов: можем ли мы предложить свою альтернативу и свой выход из этой ситуации.
Ведь угроза не сводится к экономическому кризису, бедности и социальной несправедливости. Это и угроза роста авторитаризма, которая шире и глубже, чем путинский режим. Если, например, Алексей Навальный возглавит страну, он ведь не будет пересматривать структуру собственности. Его программа гласит, что небольшое количество олигархов, предприятий, прошедших залоговые аукционы (а это было буквально криминальным разграблением страны), заплатят небольшой компенсационный вклад за легитимацию своей частной собственности. После этого структура неравенства никуда не денется. Собственность, а значит — власть, останется в руках крохотного меньшинства. Большинство, как и сейчас, будет не заинтересованно в политике Навального.
А если большинство не заинтересовано, ему придется управлять большинством с помощью авторитарных инструментов. Сначала пропаганда: вы говорите им "Ребята, нужно сплотиться, чтобы Россия пошла по магистральному пути развития человечества". Но от пропаганды люди устают. А есть еще и голоса противников. Вам их придется подавлять. На этот случай есть классная технология, опробованная Евромайданом — декоммунизация. Только если раньше для России врагами были условные корреспонденты "Радио Свобода", окажется, что теперь это гнусные "совки", в которые записать могут кого угодно.
Но и этого может не хватить. Либеральная оппозиция сейчас смотрит на Запад, но мы видим, что сейчас уже там социальные сети запрещают высказывания. Мне не нравится Дональд Трамп, но то, что его банят в соцсетях — это ограничение свободы слова просто по определению. Без суда и непонятно кто принимает такие решения. Вместе с ним банят десятки тысяч аккаунтов. И эта цензура касается не только правых — прямо сейчас идет кампания против левых сайтов и социальных сетей. Диктатура вырастает не из психологии офицеров спецслужб. Она вырастает из узости социальной базы. Если вы проводите политику меньшинства, вы просто не можете проводить ее демократически. И это ровно то, что заставило Владимира Путина, который получил власть из рук Ельцина, который вышел из из лагеря "демократов", стать полностью авторитарным лидером. Я боюсь, что эта же логика будет определять эволюцию любого либерального президента России.
"НОВАЯ БОЛОТНАЯ" И "ПОЛК ИМЕНИ КАДЫРОВА"
— Алексей, планируете участвовать в каком-то качестве в выборах в этом году?
— Как я уже говорил вам и говорю своим товарищам из КПРФ, вопрос о власти будет решаться не на избирательных участках. Задача "левых" — тоже выйти за рамки избирательных участков. В то пространство, где действительно можно решить вопрос о власти. Бросить этому режиму вызов больше, чем это делает Навальный. Но обратиться к другой аудитории.
— И вы считаете, КПРФ может пойти на это?
— Я думаю, сейчас кризис разломает стабильность, в том числе и партийную. Может, КПРФ целиком и не пойдет на это, но в целом партийная и политическая система, на мой взгляд, не переживет ближайших нескольких лет. Либо радикально изменится, либо на ее месте возникнет что-то другое.
— То есть, Вы считаете, что выборы 2021 года обернутся протестами аналогичными тем, что были на Болотной площади в 2012 году?
— Неизбежно. Сегодняшний день, 23 января — это старт событий. Думаю, что белорусский сценарий — это базовый для того, что будет происходить в России. Невозможно остановить историю, как невозможно предотвратить наступление весны. Власть пытается учиться на примере Беларуси, но они не могут решить противоречия, которые носят объективный характер: запустить экономический рост, уменьшить неравенство, договориться с Западом. Можно попытаться запугать людей, но такие действия чреваты социальным взрывом. И если, например, сегодня 500 школьников в Москве изобьют полицейские, как отреагируют их родители? Любви к власти у них точно не прибавится.
Но если у Лукашенко был Геленджик, где его принял Путин, то куда поедет сам Владимир Владимирович? В Пекин или в Грозный? Но даже если это сработает, и условный полк имени Ахмата Кадырова будет в комендантский час охранять улицы Москвы… С каким выражением лица можно править страной, если вас охраняет полк имени Ахмата Кадырова?
"КОМПЛЕКС ВИНЫ" И "АГЕНТ РАБОЧЕГО КЛАССА"
— Есть вещи и поступки, за которые вам стыдно?
— Когда я уезжал в эмиграцию, у меня был комплекс вины из-за того, что мои друзья сидят в тюрьме, а я сбежал. Сейчас я вернулся, я снова среди товарищей, стараемся бороться. А вообще — ни я, ни мои товарищи никогда не совершали постыдных поступков. Никого не "сдавали", не сотрудничали с органами и не писали доносов. Конечно, мне тоже страшно сломаться. Попасть в лапы этой машины… Я видел людей, которые сломались. У меня не поднимется язык их осудить.
— Хотелось бы закончить тем, с чего мы начали. Вас называли агентом Запада, агентом Кремля. А чьим "агентом" вы являетесь на самом деле?
— У рабочего класса нет агентов, к сожалению, но я бы хотел им быть. В журналистике, в публичном пространстве. Я хотел бы быть "агентом" простых людей, миллионов умных и талантливых людей, которых сама механика этого общества заставляет подбирать крошки на обочине, и которые создают всё, что у нас есть: культуру, материальные ценности. Я хочу помогать этим людям теми знаниями и умениями, навыками, которые у меня есть.
