Наиль Саматов работал участковым терапевтом в поликлинике №3 города Егорьевска Московской области с января 2020 года. Ему было 28 лет. Закончив в 2019 году Башкирский государственный медицинский университет по специальности "Лечебное дело", он уехал в Москву, "чтобы заработать денег", вспоминает его мама, медсестра из Башкортостана Рагида Нуриева. В интервью Радио Азатлык она рассказала о детстве Наиля и трагической смерти единственного сына.
— Почему сын после окончания университета решил уехать в Москву?
— После окончания учебы в университете он поработал в разных клиниках, в том числе и частных. Зарплату больше 15-16 тысяч рублей ему нигде не предложили. Он хотел жениться в октябре, в августе собирался поступить в ординатуру в Казани на судебную медицину. Решил, что поедет в Егорьевск подзаработать. Вместо этого мы его похоронили в Салаватском районе. Из дома он уехал 28 января.
— Ему нравилось работать там? Что он вам рассказывал?
— Да, Егорьевск — маленький город. Он был доволен, рассказывал, что это колоссальный опыт. С восьми утра до четырех он был в поликлинике, а потом подрабатывал обходами по домам. Во время обходов, оказывается, у моего сына не было спецодежды. Об этом мне рассказала моя невестка, которая приехала от него. Она там была до 12 апреля.
Один мужчина, к которому мой сын ходил, умер от коронавируса. После этого он немного испугался. Сказал мне, что поработает до отпуска, а потом вернется в Уфу.
Невестка рассказала мне, что Наиль каждый день ходил на работу в одной и той же одежде — в своей синей куртке и синих брюках. Он приходил домой, все это снимал в ванной, потом принимал душ, все дезинфицировал, только потом заходил в комнату. С утра он надевал ту же самую одежду и шел дальше. У него не было противочумных костюмов, не было специальных очков. Ему даже маски его девушка сшила.
— Но говорят, что в Москве защиты достаточно.
— Нет, это все пустые слова. Самое постыдное — ребенок умер от коронавируса, а Москва мне отправила справку о смерти, где сказано, что "коронавирус не идентифицирован". В то же время, его привезли в гробу, не разрешили открыть, сказали, что похоронами должна заниматься санэпидстанция. Мы не смогли похоронить сына по-человечески, а они написали, что "коронавируса нет". Все же знают, что он умер от коронавируса, зачем они это делают? Чтобы не платить компенсацию? Я увидела заключение о смерти только после похорон.
— Что сказано в заключении о смерти?
— Двухсторонняя пневмония. Как может быть пневмония у спортсмена, у молодого парня, который никогда не пил и не курил? У меня первое образование — экономика, а второе — среднее медицинское. Я много лет работаю в медицине, я все очень хорошо понимаю.
— Вы знаете результаты теста на коронавирус?
— Первый тест был отрицательным. Второй тест "потеряли". Представляете? Потеряли! Такое тоже бывает, оказывается. Это же Россия, чему тут удивляться. Я думала хотя бы в Москве такого не бывает. (После публикации интервью на сайте Радио Азатлык стало известно, что результаты второго теста были положительными — ред.) Они мне послали грамоты, благодарственные письма. Зачем они мне? Я живу только на уколах и лекарствах. Первый день хотела повеситься. Спасибо всем, кто меня поддержал. День и ночь дежурили около меня.
— Что сын говорил в последние дни о своей болезни?
— 13 апреля вечером он сказал, что "нет сил". 14 апреля у него температура поднялась на 42.
С 14 по 22 он лежал в больнице Егорьевска, ему кололи антибиотики, но не помогало.
22 апреля он мне позвонил и сказал, "меня завтра подключают к ИВЛ, не смогу говорить". Потом он сказал, "если я умру, у тебя проблем не останется, только, пожалуйста, не плачь". Когда он уезжал в Москву, он мне сказал, "я тебе верну до копейки все, что ты в меня вложила, мама". Он видел, как я его растила одна, платила за обучение, он все понимал.
"О каких проблемах ты говоришь, балам", сказала я ему. "Тебе же уже лучше, все будет хорошо", сказала я ему. Это был последний разговор.
— Сколько дней он пролежал на ИВЛ?
— Девять дней. Ему становилось хуже и хуже. Потом его перевели в Москву (Московский областной научно-исследовательский клинический институт имени М. Ф. Владимирского — ред.). Это тоже стало возможным только благодаря моим контактам. Там ему сделали трахеостомию (операционное вмешательство в трахею, в результате которого обеспечивается поступление воздуха в дыхательные пути — ред.). После этого у него наступила полиорганная недостаточность — отказали все органы.
27 апреля его привезли в Москву, а 6 мая он умер. Даже в такой клинике его не смогли спасти. 4 дня до смерти он был в коме. Накануне смерти, 5 мая, мне звонили из клиники, сказали, "хотим обрадовать". Сын начал реагировать на свет, начал двигать ногами. Я наконец-то поспала в ту ночь. А утром 6 мая я узнала, что ночью балам (мой ребенок — башк.) умер. Мне позвонили и сказали, что "у него не выдержало сердце".
— Вы получили какую-то финансовую помощь?
— Врачи Егорьевской больницы, где сын работал, собрали денег. Простые врачи мне послали свои деньги. Пока не могу думать о деньгах. Мне оказали помощь на работе, им большое спасибо, я там уже 18 лет работаю.
Коллеги сына собираются обратиться в "Альянс врачей" и подать в суд за такую несправедливость. Пока я ни о чем думать не могу.
— Вы знали, сколько сын получал в Москве?
— Да, у нас не было секретов. На сайте больницы была обещана зарплата 80 тысяч. Сын получал 25-30 тысяч. Он думал, что заработает на свадьбу, он говорил, что устал от безденежья.
— А дополнительные выплаты?
— Сказки все это.
— Где он жил?
— Снимал квартиру. Очень переживал, что квартиры там по 12 тысяч. Но я помогала ему. Через три месяца больница должна была ему предоставить жилье, как молодому специалисту. Зачем я его туда отправила?
Видели бы вы, на какой машине его привезли из Москвы. Какая она была старая, по пути сломалась. Из-за этого его везли двое суток! Я была в шоке.
— Как его похоронили?
— Родственников не пустили, но я зашла. "Это же мой сын, пусть я умру, пустите меня", сказала я и зашла. У могилы мы стояли вдвоем с его отцом. Было несколько родственников в противочумных костюмах. У них маленькие дети, поэтому я настояла, чтобы они надели костюмы. Были из санэпидстанции, они пытались меня не пустить.
- Имя Саматова Наиля включено в "Список памяти", который появился по инициативе российских врачей. В этот список вносят имена врачей, медсестер, санитарок, лаборантов и других медицинских работников, погибших во время пандемии Covid-19. На 17 мая в списке более 200 человек. Среди них есть врачи из Поволжья, в том числе Дмитрий Смородинов, заведующий отделением в больнице № 5 Набережных Челнов, а также Никонорова Елена, медсестра Белебеевской ЦРБ в Башкортостане.
- Независимый профсоюз медработников "Альянс врачей" уже обращал внимание на ситуацию в РКБ им. Куватова в Уфе. Также организация собственными силами собирала средства на покупку средств защиты для врачей, но в Нижнем Новгороде они за это были привлечены к ответственности.
- Тысячи врачей с начала пандемии каждый день подвергают себя опасности ради помощи пациентам. Медики из Чувашии, Удмуртии и Мордовии ранее рассказали "Idel.Реалии" о нехватке средств защиты и неверной статистике заболевания.
Бойтесь равнодушия — оно убивает. Хотите сообщить новость или связаться нами? Пишите нам в WhatsApp. А еще подписывайтесь на наш канал в Telegram.
