"Для меня национальное самосознание и демократические устремления — вещи неразделимые"

Известный деятель башкирского национального движения, публицист Айрат Дильмухаметов на прошлой неделе объявил, что намерен баллотироваться на должность "президента Четвертой башкирской республики". Такого поста сейчас нет, поэтому политик одновременно заявил, что пока будет бороться за пост главы Республики Башкортостан, выборы которого состоятся в сентябре 2019 года.

Дильмухаметов известен общественности, как один из самых непримиримых оппозиционеров, который находится в оппозиции и к республиканской власти, и к Московскому Кремлю. В своих выступлениях и статьях политик критикует Кремль за то, что он уничтожил в стране федерализм, правящую элиту Башкортостана — за то, что она, по его мнению, начиная с 1990-х годов, упустила все возможности для построения в республике современной национальной демократии.

— Айрат, почему вы решили выступить со своим заявлением о решении баллотироваться в президенты республики именно сейчас, в эти дни? Дали ли толчок этому решению итоги президентских "выборов" или что-то другое? Наступило какое-то качественно иное состояние в стране, в республике?

— Мысль о том, что я должен идти в президенты Башкортостана пришла ко мне накануне Нового года. После освобождения из тюрьмы в сентябре прошлого года прошло несколько месяцев, которые потребовались для минимальной адаптации, реабилитации — я ведь сидел в очень тяжелых условиях. И, вот, накануне Нового года на меня, буквально, снизошло какое-то озарение. Последующие несколько месяцев я обдумывал эту мысль, советовался с близкими друзьями.

И на прошедшей неделе возник очень удобный момент — где же мне еще сделать свое заявление, как не на первом заседании нового башкирского политического клуба при организации "Башкорт". Я там читал лекцию об историческом пути трех башкирских республик и современном положении республики Башкортостан. Говорил о тех глубоких ямах, в которые нас завела Россия и о том, что мы вынуждены будем оттуда выбираться. А чтобы выбраться, нужно, чтобы возникла совершенно иная политическая ситуация, сродни февралю 1917 года. И нужна целая плеяда новых людей, нужны лидеры, которые способны решить новые задачи. И главная из них — как перейти от диктатуры к демократии.

— Вы родились в семье крупного партийного работника, Ахнафа Дильмухаметова, который в перестроечное время стал секретарем Башкирского обкома КПСС по идеологии. Расскажите — как вы пришли к национальным и к демократическим идеям?

— Прежде всего скажу, что для меня эти вещи неразделимы — национальное самосознание и демократические устремления.

Да, мой покойный отец, Ахнаф Мударисович был избран секретарем тайным голосованием на пленуме обкома, когда в 1987 году был отправлен в отставку засидевшийся первый секретарь обкома Мидхат Шакиров и всё прежнее руководство обкома. На роль первого и второго секретарей Москва прислала варягов — Равмера Хабибуллина и Кривякова, а вот в случае с третьим секретарем Москва сказала – изберите его сами. Шла уже горбачевская демократизация. Отец обладал для того времени небывалой легитимностью. К сожалению, он не воспользовался ею в начале 1990-го года, когда произошел очередной переворот в башкирской партийной организации КПСС и Равмер Хабибуллин также был отправлен в отставку. Для меня, кстати, тогда это было большим уроком — я понял, что за власть надо бороться. И если ты не борешься, то эти властные места достанутся карьеристам, которые будут думать не о миссии политика, а только о теплом месте.

Башкиром я себя ощущал всегда, хотя ребенком я рос в совершенно русской среде — такой, в основном, была Уфа в 1960-1970-х годах. Я ходил в русские детсады, учился в русских школах и даже не знал башкирского языка. Но национальное самосознание всегда жило во мне, и Салават Юлаев был для меня любимым национальным героем. Еще больше это самосознание окрепло в университете и, особенно, в армии, где, как известно, очень распространены землячества.

Демократические же убеждения у меня сформировались, когда я вернулся из армии. Шла перестройка, был просто вал новых публикаций на тему истории, философии, экономики, экологии, культуры, все запоем читали "Огонек", "Новый мир", "Московские новости". Я тоже всё это жадно поглощал. Я вернулся на истфак, который был самым политизированным, самым демократичным факультетом в Уфе во второй половине 1980-х годов. Единственный факультет, где декан тогда был избран всеобщим голосованием всех студентов и преподавателей. На семинарах по новейшей истории по каждой новой теме шли очень жаркие споры и друг с другом, и с педагогами.

Я в это время уже сформировался как антикоммунист. В 1989 году, на четвертом курсе, я подал заявление о выходе из комсомола, написав, что пока в названии союза будут слова ленинский и коммунистический, мне там делать нечего. В 1990 году я вступил в "Демократический Союз" Валерии Новодворской. Постоянно проводили свои акции — облили памятник Ленину на горсовете красной "кровавой" краской. Провели первый антикоммунистический митинг в сентябре 1990 года — возложили к памятнику Дзержинского у здания республиканского КГБ венок из колючей проволоки. На демонстрацию 7 ноября того же года мы вышли с трехцветными российскими флагами, обвитыми черными траурными лентами — как память о жертвах, которые Россия заплатила коммунизму.

— Как же относился ко всему этому ваш отец?

— Да, вот так было — мой отец занимал должность секретаря обкома КПСС по идеологии, а я стоял под окнами того же обкома с плакатом "За какие грехи господь послал нам КПСС?!". Но надо понимать, что отец в то время, владея всем объемом информации о положении дел в стране и в республике, фактически, внутренне уже не был коммунистом. Он оставался членом партии, а это разные вещи.

У нас всегда дома в то время собирался народ. Шли такие же жаркие споры, только собиравшиеся обладали большей информацией о положении дел. И я тоже принимал участие в этих беседах, просвещался и начинал формулировать свои идеи.

— Именно в это время в кругах башкирской общественности и среди директорского корпуса уже начала формулироваться идея республиканского суверенитета...

— Да потому, что уже тогда любой вопрос — экономики, экологии, культуры, — сразу упирался в статус республики. Протестная активность в Башкортостане началась с митингов в защиту окружающей среды, но очень быстро она стала и политической. Вспомним фенольную катастрофу весны 1990 года — весь городской водопровод отравлен фенолом, воду привозят в бочках... Собрался многотысячный митинг уфимцев на Советской площади. Я на нем выступал и говорил — пока мы будем второсортной, третьесортной автономией, не имея фактически своего бюджета, средств на защиту окружающей среды, пока мы не станем нормальной союзной республикой, вровень с Украиной, Грузией или Литвой, такие катастрофы у нас будут продолжаться, поскольку любое московское министерство может беспрепятственно разбойничать на нашей территории.

— В то время по этому поводу уже начинались разногласия между башкирскими кругами, нацеленными на политический суверенитет, и местными демократами, ориентировавшимися на новые российские власти, на Бориса Ельцина. Последние опасались, что в случае обретения Башкортостаном полного суверенитета здесь возникнет режим, наподобие среднеазиатских султанатов — Ислама Каримова в Узбекистане или же Туркмен-баши.

— Прежде всего напомню, что российское демократическое движение одержало три большие победы — добилось принятия Декларации о суверенитете РСФСР, избрало Ельцина первым президентом России, победило ГКЧП. Ему надо отдать должное — эти победы создали условия и для демократических процессов в национальных республиках.

Как раз в это время я предложил также ввести в Башкортостане пост президента, двухпалатный парламент и одновременно осудил те башкирские национальные организации, которые встали на защиту Муртазы Рахимова, "вляпавшегося" в августе 1991 года в поддержку ГКЧП. Я писал, что мы, башкиры должны всеми силами поддерживать новую российскую демократию. Говорил, что "нам нужно сейчас прыгнуть в хрупкую лодку российской демократии", "грести вместе со всеми против тоталитарных волн в светлое будущее, а там уже строить свой, новый корабль башкирской демократии". Я тогда уже предчувствовал, что демократия в России недолго продержится.

Выступая на одном из башкирских съездов того времени, я сказал — нам немедленно, срочно надо формировать собственные институты государственной демократии, пока позволяет время, ибо через несколько лет Россия вновь встанет на свои шовинистические рельсы, поскольку в стране не прошло десоветизации, декоммунизации, не произошло люстрации. К сожалению, эти прогнозы оправдались — уже в 1994 году началась первая чеченская война, затем — вторая... Всего десять лет история отвела России на возможность перейти от тоталитаризма и империализма к демократии, к подлинному федерализму, и эта возможность была упущена. Одновременно было упущена и возможность построения в нашей республике новой демократической государственности.

— Каким образом это, по-вашему, произошло, какие этапы вы можете здесь выделить?

— Одной из таких печальных вех я считаю подписание в марте 1992 года пресловутого "Федеративного договора". Рахимов и его команда тогда столкнулись с очень бурным возмущением башкирской общественности. Он не должен был этот договор подписывать! В Москву он уезжал, имея наказы, буквально, всех башкирских организаций — не подписывать, потому что все башкиры, от профессора до простого колхозника понимали, что это — западня. Настоящая, свободная федерация учреждается не сверху, а снизу, в результате волеизъявления свободных народов. Но Рахимов этот договор подписал и вернулся из Москвы, фактически, с ярлыком на "ханство" от "Белого царя". Башкиры сотнями и тысячами приехали протестовать в Уфу, возле памятника Салавату Юлаеву проходила многодневная протестная голодовка студентов, потом разогнанная тогдашними "титушками". Лишь чудо тогда спасло Рахимова от падения. Но в этой его капитуляции уже можно было разглядеть картину его будущего отстранения Москвой через 18 лет, в июле 2010 года. Его отправил в отставку не народ, а Кремль. А взрощенная Рахимовым "элита" уже не способна была сопротивляться кремлевскому нажиму. Разложенное тою же элитой башкирское национальное движение также оказалось недееспособным. Это был бесславный и абсолютно закономерный итог.

— Всё же сейчас в кругах башкирской общественности наблюдается явная ностальгия по времени правления Муртазы Рахимова. Как это можно объяснить?

— Определенная ностальгия по тому времени, согласен, есть, и это вполне понятно и объяснимо. Ведь что происходит сейчас с башкирским национальным менталитетом? Башкиры видят, что эта республика — так называемая "Третья республика" — катится сейчас в тартарары. При Рахимове она хоть какая-то, да была. Хоть какой-то самостоятельный правитель, пусть плохонький, да был. Но я скажу так — в целом, башкирское национальное самосознание, понимание башкирами современных процессов очень сильно продвинулось за последние восемь лет, с момента отстранения Рахимова. Многим стыдно признаться даже самому себе, что они были неправы, вовсю восхваляя Рахимова в то время, надеясь, что Бабай всё с Кремлем разрулит, приведет нас в светлое будущее.

Ведь десять лет у Рахимова и его команды была полная свобода действий. Все ресурсы, почти все предприятия — твои, кадры почти на все должности ты ставишь сам. Делай что хочешь, твори, строй, развивай, на зависть всей России. И каков итог? Суверенитета нет. Полномочий нет. Ресурсов нет. Демократии никакой нет. Самой республики, фактически, нет.

Я, кстати, самый первый увидел, куда ведет республику Рахимов — за что и стал, с подачи прикормленной им когорты профессоров и публицистов "предателем башкирского народа".

В будущем, я уверен, нынешнее псевдо-федеративное устройство, которое правящий кремлевский режим демонтирует уже 18 лет, будет в обязательном порядке переформатировано на совершенно новых принципах федерализма XXI века. Это будет договорная федерация и, возможно, Четвертая башкирская республика будет стоять у ее истоков.

— Языковой и межнациональный вопросы периодически обостряются в Башкортостане. Нередко вспыхивает ожесточенная полемика между различными национальными организациями, между властью и обществом по самым различным поводам — по проблеме обязательного изучения башкирского языка, по разным историческим проблемам... Возможно ли эти противоречия сгладить, если не примирить вовсе?

— Да, у нас три крупные и равные национальные группы — башкиры, русские и татары. В то же время на территории республики Башкортостан башкиры и только башкиры обладают правом на национальное самоопределение. Вся государственная мудрость должна быть заключена в том, чтобы интересы всех этих групп привести к политическому и экономическому консенсусу. Не должно быть даже намека на их дискриминацию национальных интересов русской, татарской, да и всех других этнических групп. Примирить интересы, защитить от дискриминации может защитить только парламентское демократическое устройство республики, с должным представительством наций в верхней палате республиканского парламента. Примеры таких механизмов в мире есть, например, та же Швейцария.

Но скажу еще вот что — в политике бывает такая вещь, когда соломинка ломает спину верблюда. У какого-то народа отнимаются какие-то свободы, какие-то завоевания. Одно, второе, третье, четвертое... До определенного момента народ это проглатывает, терпит. Но потом наступает такой момент, когда терпению приходит конец. Вот, взрыв негодования башкирской общественности в прошлом году по поводу изучения родного языка как раз из того ряда. Наступление на язык стало крайней чертой, за которую отступать уже нельзя. А началось всё это с первых лет правления Путина, с его политики по последовательному разгосударствлению республик. Указ за указом, шаг за шагом отнимали все полномочия, налоги, бюджет, ресурсы, экономические активы, присылали "варягов" на высшие посты. Поэтому последние митинги башкирской общественности — это реакция не только на ущемление языка, это реакция на унижение всей республики, всего национального.

— Как вы отнеслись к обращению Рафиса Кашапова к башкирам с предложением присоединиться к общественному движению "Свободный Идель-Урал"?

— Я отнесся к этому обращению неоднозначно. Это письмо затрагивает деликатную и очень запущенную тему башкиро-татарских отношений. Рафис Кашапов — политзаключенный, политэмигрант, борец за права своего народа. Конечно, я отношусь сочувственно и к нему самому, и к его призыву совместно бороться за свободу своих народов, за новую федерацию, против шовинизма и империализма.

По сути же обращения мое отношение таково. Он не первый, кто так обращается к башкирскому народу. Татарские деятели в 1917-1919 годах всячески препятствовали делу башкирской государственности. Это всё известно из истории. И никаких извинений за эту проимперскую политику до сих пор не последовало от деятелей татарского национального движения.

А вспомнить события последних десятилетий — акцию "Река Ик — Берлинская стена", утверждение, что татары — разделенный народ, провозглашавшиеся идеи референдума, отторжения районов Западного Башкортостана. Кто из деятелей татарского национального движения публично выступил против этого, дезавуировал это? Рафис Кашапов в частности, высказывался против этого? Я не знаю. И, кстати, сказать об этом еще не поздно.

Далее — Рафис Кашапов говорит об "Идель-Урале". Но разве он не знает, какое отношение к этой идее, к этому словосочетанию у башкирского народа? Башкиры к этому относятся как к идее создания татаро-башкирской республики, и в ее рамках — поглощения башкир более экономически развитым и многочисленным татарским народом. Но мы всегда будем стоять на позициях именно башкирской республики, башкирской государственности, и ни на какое слияние, объединение не согласимся.

Так что обращение Рафиса Кашапова приоткрыло "шкаф" татаро-башкирских отношений, в котором, увы, много скелетов. И большинство из них — это не наши скелеты. Но надо говорить об этом, надо, наконец, вынести эти скелеты вон и проветрить помещение.

— На что можно надеяться оппозиционному кандидату, который выходит на борьбу со всей административной системой? Кто может стать его союзником? Будет ли образована какая-то широкая коалиция политических сил, настроенных на перемены?

— Первой и главной моей опорой является республикообразующий народ — башкирская политическая нация с ее священным и неотъемлемым правом на самоопределение. И бороться за обновление республики будет совершенно новое башкирское национально-демократическое движение. То башкирское национальное движение, которое мы знали и видели на протяжении всей "Третьей республики" (с 1990 года по настоящее время), оно, к большому сожалению, не было демократическим. Руководством третьей республики допускались дискриминационные меры, которые нарушали и без того трудно достижимый баланс в межнациональных отношениях. Мы в будущем уйдем от этого совершенно. Новая республика должна дать свободу, справедливость, благосостояние абсолютно всем гражданам, здесь проживающим.

Вторая составная часть широкой коалиции за новый Башкортостан — это все здравомыслящие, демократические силы республики.

Вот кого никогда не будет в рядах этой коалиции — так это шовинистов, фашистов, имперцев. В ней будут лишь люди, исповедующие свободу.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Говорим о том, о чем другие вынуждены молчать.