Большой террор и судьбы. Поэт Заболоцкий против "духа звероподобного"

Сын казанского агронома, поэт, переводчик Николай Заболоцкий был арестован 19 марта 1938 года в Ленинграде, обвинен в создании контрреволюционной писательской организации и приговорен к пяти годам лагерей. Он вышел на свободу в 1944 году. В короткой повести "История моего заключения" Заболоцкий вспоминает, как теряли человеческий облик сокамерники, как не возвращались с допросов и как он сам едва не сошел с ума от длившихся сутками пыток и побоев. Повесть опубликовали только в 1988 году.

"Idel.Реалии" продолжают цикл статей, посвященный жертвам Большого террора — как известным, так и рядовым советским гражданам, попавшим в жернова репрессивной машины. Мы столкнулись с тем, что память о сталинских репрессиях целенаправленно стирается из сознания россиян. Цель проекта — успеть запечатлеть воспоминания, которые ещё живы, не дав исчезнуть им окончательно.


Николай Заболоцкий (другой вариант написания фамилии — Заболотский) родился на ферме Казанского губернского земства близ Кизической слободы (ныне — посёлок Воровского в Ново-Савиновском районе Казани) в 1903 году в семье заведующего фермой и сельской учительницы. В 1910 году семья Заболоцких переехала в Сернур, а в 1913-м Николая отправили учиться в Уржум (сейчас — Киров).

В возрасте 20 лет он едет учиться в Москву на филолога и врача. Позднее переезжает в Петроград. Время студенчества Николай Заболоцкий вспоминал как время "хронического безденежья и полуголодного существования". В 1938-м его будут лишать и еды, и что страшнее воды.

В конце 1920-х Заболоцкий устраивается в ленинградское журнально-книжное издательство, в отдел детской литературы, которым руководит Самуил Маршак. Вступает в объединение ОБЭРИУ.

О разгроме ОБЭРИУ и судьбе обэриута Александра Введенского мы уже рассказывали:

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Большой террор и судьбы. "Саша был арестован и где-то погиб"

В 1933 году звучит первый тревожный звонок. Выходит поэма Заболоцкого "Торжество земледелия". Критики видят в ней "пасквиль на коллективизацию", тираж журнала изымают, поэму запрещают к печати.

"История моего заключения" начинается так:

"Это случилось в Ленинграде 19 марта 1938 года. Секретарь Ленинградского отделения Союза писателей Мирошниченко вызвал меня в Союз по срочному делу. В его кабинете сидели два неизвестных мне человека в гражданской одежде.

— Эти товарищи хотят говорить с вами, — сказал Мирошниченко. Один из незнакомцев показал мне свой документ сотрудника НКВД.

— Мы должны переговорить с вами у вас на дому, — сказал он.

В ожидавшей меня машине мы приехали ко мне домой, на канал Грибоедова. Жена лежала с ангиной в моей комнате. Я объяснил ей, в чем дело. Сотрудники НКВД предъявили мне ордер на арест.

— Вот до чего мы дожили, — сказал я, обнимая жену и показывая ей ордер.

Начался обыск. Отобрали два чемодана рукописей и книг".

Заболоцкий не пишет, что предшествовало аресту. Но сложно предположить, что арест стал для него неожиданностью — многие его коллеги уже сидели в тюрьме.

Первый допрос продолжался около четырех суток без перерыва.

"Вслед за первыми фразами послышалась брань, крик, угрозы. Следователи настаивали на том, чтобы я сознался в своих преступлениях против Советской власти. Так как этих преступлений я за собою не знал, то, понятно, что и сознаваться мне было не в чем.

— Знаешь ли ты, что говорил Горький о тех врагах, которые не сдаются? — спрашивал следователь. — Их уничтожают!

— Это не имеет ко мне отношения, — отвечал я.

Я протестовал против незаконного ареста, против грубого обращения, криков и брани, ссылался на права, которыми я, как и всякий гражданин, обладаю по Советской Конституции.

— Действие конституции кончается у нашего порога, — издевательски отвечал следователь".

Его спрашивали о Маршаке, Хармсе, Введенском. О поэме "Торжество земледелия". В ходе допроса выяснилось — следователи стараются сколотить контрреволюционное писательское дело, с Заболоцким среди организаторов. Потом его до полусмерти избили.

Когда Заболоцкого бросили в камеру, он постановил дорого продать свою жизнь. Забаррикадировал дверь, а когда тюремщики вломились, отбивался шваброй. Его поливали из пожарного шланга и били снова.

Очнулся он в тюремной больнице для умалишенных. Больница, вспоминал он, стала убежищем, а врачи, "если и не очень лечили", то и не мучили. На одном из медицинских осмотров, когда на вопрос врача, откуда взялись черные кровоподтеки на теле, Заболоцкий ответил, что "упал и ушибся", врачи поняли, что рассудок к нему вернулся, так как он не хочет винить следователей, чтобы не ухудшить своего положения.

В камере Заболоцкий наблюдал, как люди теряют человеческий облик.

"Большинство свободных людей отличаются от несвободных общими характерными для них признаками. Они достаточно уверены в себе, в той или иной мере обладают чувством собственного достоинства, спокойно и разумно реагируют на внешние раздражения… В годы моего заключения средний человек, без всякой уважительной причины лишенный свободы, униженный, оскорбленный, напуганный и сбитый с толку той фантастической действительностью, в которую он внезапно попадал, чаще всего терял особенности, присущие ему на свободе. Как пойманный в силки заяц, он беспомощно метался в них, ломился в открытые двери, доказывая свою невинность, дрожал от страха перед ничтожными выродками, потерявшими свое человекоподобие, всех подозревал, терял веру в самых близких людей и сам обнаруживал наиболее низменные свои черты, доселе скрытые от постороннего глаза. Через несколько дней тюремной обработки черты раба явственно выступали на его облике, и ложь, возведенная на него, начинала пускать свои корни в его смятенную и дрожащую душу", — писал он.

И над безжизненной пустыней

Подняв ресницы в поздний час,

Кровавый Марс из бездны синей

Смотрел внимательно на нас.

И тень сознательности злобной

Кривила смутные черты,

Как будто дух звероподобный

Смотрел на землю с высоты.

Тот дух, что выстроил каналы

Для неизвестных нам судов

И стекловидные вокзалы

Средь марсианских городов.

Дух, полный разума и воли,

Лишенный сердца и души,

Кто о чужой не страждет боли,

Кому все средства хороши.

"Противостояние Марса", 1956 год

Били и пытали каждого, кто не хотел клеветать:

"Дав. Ис. Выгодского, честнейшего человека, талантливого писателя, старика, следователь таскал за бороду и плевал ему в лицо. Шестидесятилетнего профессора математики, моего соседа по камере, больного печенью (фамилию его не могу припомнить), следователь-садист ставил на четвереньки и целыми часами держал в таком положении, чтобы обострить болезнь и вызвать нестерпимые боли".

Большинство заключенных, писал Заболоцкий, "было убеждено в том, что их всерьез принимают за великих преступников". Его же в какой-то момент стало преследовать убеждение, что власть в стране тайно захватили фашисты.

Осенью Николая Заболоцкого без суда приговорили к пяти годам лагерей "за троцкистскую контрреволюционную деятельность" и отправили по этапу на Дальний Восток.

Однажды, вспоминал он, заключенные около трех суток почти не получали воды и должны были лизать черные закоптелые сосульки, наросшие на стенах вагона от их же собственных испарений.

Не менее страшным испытанием на этапе и потом стали уголовники (в тюрьме их практически не было). Они, приходит к выводу Заболоцкий, "жили по своим собственным законам, и законы их были крепче, чем законы любого государства", "с их точки зрения, мы были жалкой тварью, не заслуживающей уважения и подлежащей самой беспощадной эксплуатации и смерти".

"История моего заключения" заканчивается прибытием этапа в Комсомольск-на Амуре. В лагерях Заболоцкий дробил камень в карьере, валил лес, строил дороги, был чертежником. В 1943 году Заболоцкого перевели в Алтайский край, где он добывал озерную соду. Весной 1944 года его освободили, без права выбора работы и свободного передвижения по стране.

Посреди опасностей и бед,

В испареньях мерзлого тумана

Шли они за розвальнями вслед.

От солдат, от их луженых глоток,

От бандитов шайки воровской

Здесь спасали только околодок

Да наряды в город за мукой.

Вот они и шли в своих бушлатах

Два несчастных русских старика.

В 1946 году Заболоцкому разрешили жить в Ленинграде и Москве. В 1951-м вновь хотели выслать, спасло заступничество влиятельных друзей. Заболоцкий, вспоминал позже советский поэт Лев Озеров, никогда не любил рассказывать о годах, проведенных в неволе.

Николай Заболоцкий умер в 1958 году. Реабилитировали его в 1963-м.

Свидетельством эпохи террора, кроме "Истории моего заключения", стали переписка Заболоцкого с женой и несколько стихотворений.

И еще отправленное в 1944 году заявление в Особое Совещание НКВД СССР, в котором он требует пересмотра дела.

"Я прошу внимания к себе, — писал в нем Заболоцкий. — Я нашел в себе силу остаться в живых после всего того, что случилось со мною".

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь