Единственную правозащитную организацию в Марий Эл "Человек и закон" хотят ликвидировать. Мы поговорили с её председателем Ириной Протасовой

20 февраля в Марий Эл начнется рассмотрение иска Минюста о ликвидации правозащитной организации "Человек и Закон". Ее председатель Ирина Протасова рассказала "Idel.Реалии", как в республике началась правозащитная деятельность, что удалось изменить в колониях и отделениях полиции за двадцать лет, а также как представители власти и Минюст относились к иностранному финансированию НКО в начале 2000-х.

— Расскажите, как создавалась организация "Человек и Закон"? Какие сложности тогда были?

— Мы с Сергеем Подузовым (до сентября 2022 года он был сопредседателем "Человек и Закон", скончался в августе 2022 года — "Idel.Реалии") встретились, работая в правозащитном центре республики Марий Эл. Я пришла туда в 1998 году — после техникума — работать юристом. Он тоже учился в техникуме, пришел на практику. Правозащитный центр был первой правозащитной организацией в Марий Эл, ее создал депутат Госсобрания Вячеслав Пайдоверов. Сам он был правозащитником по духу: вокруг всегда было много журналистов, людей, подвергающихся гонениям власти. У него был девиз: "Пока человек у власти, он сам может себе помочь, а когда тебя скинули — приходи, я тебе помогу". Он всегда и помогал тем, кто был обижен чиновниками.

Я случайно попала на работу к Пайдоверову. Мы с подругой проходили мимо, встретили начальника его общественной приемной. Поговорили немного, он пригласил прийти. На следующий день меня уже взяли работать. Полтора года я была юристом правозащитного центра. Пайдоверов меня многому научил: общению с людьми, составлению документов. Я ездила с ним по районам республики, встречалась с главами районов. От него, наверное, у меня осталась привычка — подвозить местных, в разговоре узнавать у них — как живется, какие проблемы есть в районе.

— Пайдоверов решал политические задачи, а с чем обращались люди в правозащитный центр?

— Он тогда уже был депутатом Госсобрания, вступил в партию "Яблоко". Привозил сюда Явлинского. Меня он направил от "Яблока" — мне тогда было 22 года — в состав республиканского избиркома. Причем сделал это через суд: лишь после судебного решения предыдущий член ЦИК республики был выведен из состава, а меня включили. Пайдоверов был одним из инициаторов республиканского закона об уполномоченном по правам человека. Если бы он не погиб в 2001 году, то, возможно, и занял бы эту должность.

Люди жаловались на произвол чиновников, представителей органов власти: что нарушены их жилищные, социальные права. Тогда еще все боялись СМИ, потому что свобода слова еще была. Газеты могли как возвысить человека, так и уничтожить его. Если у Пайдоверова не получалось решить проблему правовыми путями, он обращался к журналистам.

Ирина Протасова. Архивное фото

— Что было после Правозащитного центра?

— Мы проработали у Пайдоверова полтора года. В какой-то момент осознали, что одной правозащитной организации мало. Видимо, как-то выросли — решили создавать свою организацию, чтобы заниматься теми направлениями, которыми не занимался Правозащитный центр. Так возникла городская общественная организация "Человек и Закон". Мы начали заниматься правами призывников, военнослужащих. У нас тогда здесь был "Комитет солдатских матерей", но он в основном искал пропавших во время Чеченских войн ребят. Или тех срочников, с которыми что-то произошло в армии. Наш первый проект был связан с правами призывников. Мы ходили по школам, выступали перед старшеклассниками, раздавали брошюры, которые сами издавали.

Прошло два или три года — под Новый год прибегает молодой человек: "Ирина Вячеславовна, вы меня не помните, наверное. Когда я в девятом классе учился, вы к нам приходили в школу, рассказывали. Когда я оказался в армии, мне ваша брошюра помогла. Я мог разговаривать с командирами на равных, единственный из всего взвода получил отпуск — благодаря вам грамотно смог отстоять свою позицию". Это было приятно — человек не отмазался от армии, он пошел служить. И благодаря нашей беседе он узнал о своих правах призывника.

— Городскую правозащитную организацию в 1999 году было сложно зарегистрировать? Что о вашей деятельности думали чиновники? Какими были взаимоотношения с Минюстом, другими госорганами?

— Тогда все было очень просто. Для создания НКО было очень благоприятное время, демократия какая-то. Наверное, потому, что это было что-то новое. НКО начали появляться, и государственная политика была такая: НКО надо помогать, поддерживать и развивать. Минюст выполнял свою функцию поддержки общественных организаций. Мы с ними консультировались, как нам зарегистрироваться — они нам подсказывали и говорили, как лучше. И мы действительно очень легко и быстро зарегистрировали свой устав, получили свидетельство, начали работу.

У нас была общественная приемная, куда к нам приходили люди. Ни средств, ни возможностей особых тогда не было, поэтому мы снимали помещение в счет оказания юридических услуг фирме-арендодателю. Первый офис у нас находился в центре Йошкар-Олы в здании на втором этаже. Ни компьютеров, ни оргтехники не было. Развешивали объявления, подавали информацию в газеты. Жили за счет того, что оказывали платные услуги по жилищным, семейным делам. И писали статьи в журналы. Первый грант у нас появился в 2000 году — мы уже начали ездить в Новотроицкую воспитательную колонию. Договаривались с руководством УФСИН, колонии. Тогда они были доступны для представителей общества. И ситуация там была довольно сложная. Мы приняли участие в акции Фонда гражданских свобод "Рождество за решеткой", привезли подарки для воспитанников нашей колонии.

После этого мы стали все больше и больше работать с местами лишения свободы. За следующие десять лет — вплоть до реорганизации колонии — мы вместе с сотрудниками смогли добиться ее превращения в исправительный центр. По нашим программам привлекались и российские, и европейские средства. Те, кто к нам приезжал, говорили, что удивлены тому, как в рамках российского законодательства можно создать такие условия. Ребята в колонии за время этих преобразований стали жить не в отрядах, а в отдельных помещениях — комнатах, рассчитанных на три-четыре человека. Воспитатели составляли свои индивидуальные программы, ходили с ребятами в походы. Очень жаль, что эту колонию реорганизовали — на ее месте сразу же возникла женская колония. При этом сотрудники все остались. И уже женщины, которых сюда направляли отбывать наказание, переживали здесь своего рода шок: от отношения сотрудников, условий содержания. Сейчас и женскую колонию реорганизовали — на ее базе открыли исправительный центр.

Свою деятельность мы постепенно распространили на все исправительные колонии Марий Эл. В 2004 году я возглавила общественный совет при начальнике УФСИН по республике. Я проработала в этом качестве десять лет, до конца 2014 года, когда нашу организацию признали "иностранным агентом".

— В чем заключалась ваша работа с колониями республики в это время?

— У нас были курсы по правам человека для всех сотрудников. Мы даже вывозили их в разные страны — чтобы посмотреть, как работает исправительная система. Эти люди, прошедшие курс по правам человека, сейчас занимают высокие должности в исправительных учреждениях республики. Они очень хорошо относятся к общественникам, работе ОНК. Потому что понимают — для чего, что и как нужно. У них приоритеты расставлены правильно. Мы потом и в ОНК входили, и передали знания последнему, новому составу. Пока продолжается эта работа — массовых нарушений прав человека в местах лишения свободы в Марий Эл не было. Надеюсь, и не будет.

— Правозащитная, просветительская работа вашей организации основывалась на проектах, которые финансировались за счет грантов — российских и зарубежных. Как Минюст тогда — в начале 2000-х — относился к иностранному финансированию?

— Первый иностранный грант у нас появился в 2005 году. В начале 2000-х было много российских фондов, которые давали разные гранты. На работу в колонии нам давал средства фонд "Точка опоры". Мы много общались с Московской Хельсинкской группой, ездили к ним на обучающие семинары. Тогда возникли многие известные организации: "Комитет против пыток", "Агора".

В 2003 году я училась на высшем международном курсе по правам человека в Варшаве. Со мной учились ребята из разных стран СНГ. Со всеми сохранились теплые отношения и сейчас — двадцать лет спустя. Все они — мои друзья, близкие по отношению к системе прав человека, где бы ни находились — в Армении, Грузии или Украине. Это очень ценно. Тогда же стало известно о конкурсе Еврокомиссии. А до этого у нас был небольшой грант Хельсинкского фонда по правам человека. Он был связан с работой воспитательной колонии. Мы смотрели, как устроена работа с детьми-правонарушителями в Польше, других странах Европы. Смотрели, что есть у нас. Разрабатывали программы, как в России изменить отношение к детям-правонарушителям. Издавали пособия с рекомендациями, как работать с трудными подростками. До сих пор встречаю инструкторов по делам несовершеннолетних, они рассказывают, что используют эти пособия.

Еврокомиссия — ее офис до сих пор существует в Москве — была официальным донором на территории Российской Федерации, она имела право выдавать гранты без налогообложения на территории нашей страны. До сих пор действует постановление, подписанное Борисом Ельциным, в котором указан список приветствуемых на территории России организаций-грантодателей: Еврокомиссия в этом списке.

И вот мы решили поучаствовать в их конкурсе, это было очень сложно. Нашли знакомого, который знал английский язык. Мы писали ему на русском, он переводил. С горем пополам отправили эту заявку. Она была на 50 тысяч евро — безумно огромные деньги. Наш проект назывался "Мир без насилия", он был рассчитан на два года и направлен на работу с сотрудниками полиции и службы исполнения наказаний. Руководство этих ведомств было настроено на то, чтобы развивать просветительские программы, учить сотрудников правам человека. Мы работали в разных регионах.

Удивительно, почему мы выиграли в этом конкурсе. Еврокомиссия очень скрупулезно относится к грантовым программам. Может быть, наша идея понравилась. Вообще, когда мы с ними потом общались, нам рассказали, что наш перевод был самым ужасным, но заявка понравилась. Они действительно никогда не вторгаются в деятельность организации. Нам не указывали — как себя вести, что делать. Что касается взаимодействия с ФСИН и МВД — тогда это было достаточно легко. Просто всем это было интересно. С МВД было сложнее. А ФСИН — им было интересно меняться. Тогда уже и идея гуманизации уголовно-исполнительной системы была провозглашена. Они понимали, что от нас много пользы.

У нас было несколько дел, связанных с пытками в полиции. Больше всего фигурировал Заречный отдел в Йошкар-Оле. Это были случаи задержания с целью выбивания признательных показаний в совершении преступления, которого задержанные не совершали — краж. Или дело Димы Лихачева — его забрали в отдел полиции за то, что он около своего дома организовал несанкционированную стоянку. Сотрудники в отделе издевались над ним так, что потом судья в приватном разговоре поделилась: если бы не было фамилий и должностей в деле, я бы подумала, что это в застенках гестапо все происходило — настолько изощренные пытки.

Сергей Подузов тогда сказал: "Все, надоело. Мы сотрудников привлекаем, а толку нет". Мы издали книгу под названием "Заречный синдром". В ней были подробно описаны все случаи пыток в этом отделении полиции. Книга вскоре попала на стол министру внутренних дел республики. Тогда это был Валерий Краснов. Он позвонил Подузову: "Я прочитал вашу брошюру, чего ты хочешь?" Сергей предложил организовать общественный совет, который бы посещал отделения, ввести просвещение с точки зрения прав человека для сотрудников. Договоренности с судебной системой у силовиков тогда существовали — эти ребята могли уйти от ответственности. Но из-за того, что мы подняли шум, они получили достаточно большие сроки. Во время рассмотрения этого дела Сергею угрожали, звонили нам.

— Дела из Марий Эл в Европейском суде по правам человека появились в то же время?

— Мы скоординировались с "Комитетом против пыток" — и эти дела стали отправляться в Европейский суд. Чуть позже это произошло. Первое из них — наверное, в 2009 году — житель республики выиграл, он получил денежную компенсацию за пытки в полиции.

— А как все проходило на семинарах, которые вы проводили для полицейских?

— У нас были целые курсы. Например, для начальников отделов полиции. Мы вывозили их на два дня в какой-нибудь санаторий. Мы показывали им программу, приказом МВД их всех обязывали явиться. И эти просветительские мероприятия проходили на грант Еврокомиссии — руководство МВД мы об этом уведомляли. Тогда было известно даже, что школа прав человека для сотрудников МВД проводилась на деньги Сороса (в России деятельность фондов "Содействие" и "Открытое общество", которые финансировал финансист и филантроп Джордж Сорос, в 2015 году были объявлены "нежелательными организациями" — "Idel.Реалии"). Участники семинаров отмечали, что у нас — тренеров, организаторов — государственный подход при проведении этих мероприятий. Мы говорили, например, что сотрудник органов внутренних дел оказывает человеку услуги безопасности.

— Кроме как в начале 2000-х и еще, может быть, нескольких единичных случаев после 2010 года про пытки в колониях или отделениях полиции в Марий Эл мало что известно. Их стало меньше?

— У нас даже "Комитет против пыток" закрыл здесь представительство. Потому что не было новых случаев применения пыток к задержанным.

— Речи о сокрытии таких фактов не идет, вы считаете?

— В любом случае о пытках стало бы известно. Наши телефоны раньше можно было увидеть в любом отделении полиции. Одно время я даже оставляла там номер своего мобильного. Однажды ночью позвонил парень, видимо, он был пьяный. "Вы по правам человека?", — спрашивает. Я говорю: "Да, вас бьют там?" Отвечает: "Нет, но задержали". После 2014 года (в декабре 2014 организацию "Человек и Закон" внесли в реестр "иностранных агентов" — "Idel.Реалии") наш телефон убрали из отделений полиции.

— Когда начало меняться отношение к вашей организации у госорганов?

— Сразу же после того, как нас внесли в реестр "иноагентов". До этого было все нормально. Мы были интегрированы во все органы власти. Всюду взаимодействовали, входили в общественные советы при многих госорганах. Я была в советах при налоговой, Роспотребнадзоре, УФСИН; Сергей Подузов — в МВД. В 2015 году некоторые из министров пригласили и сообщили — теперь взаимодействовать с вами нельзя: "Мы вас уважаем, но давайте, может быть, в каких-то других формах работать, но не через вашу организацию — она признана "иностранным агентом", с ней иметь дел нам не разрешают".

— Для чего государству потребовалось создавать институт "иностранных агентов" и все то, что за этим последовало?

— Суть правозащитной организации всегда — защита от произвола власти. Если мы видим такое — мы всегда на это указываем власти. Мы говорим, что так нельзя, создаем какие-то программы, нацеленные на решение возникших проблем. Чем больше произвола власти в стране, тем меньше ей нужны люди, которые будут этому противодействовать. Изначально государство хотело просто дискредитировать людей, защищающих от этого произвола. Чтобы нам не доверяли, не обращались за помощью. Им нужен внутренний враг. В стране становится все хуже — и с правом, и с экономикой.

Частично, может быть, дискредитировать удалось. Но большое количество людей все же обращается к нам за поддержкой. Им важно знать, что есть какая-то опора, которая может их поддержать. Власть выбивает последнюю опору, ликвидируя такие организации, как наша. Произвола может быть больше, а помочь людям будет некому — очевидно, власть заинтересована в таком развитии. Ей вообще не нужно, чтобы кто-то помогал простому человеку, нужно просто сеять страх. Чтобы все испугались и замолчали.

"Человек и закон" — единственная в Марий Эл правозащитная организация, которая существует с 1999 года. Она ориентирована на защиту прав человека при контакте гражданина с государственными органами. Правозащитники организации вели многие резонансные дела о пытках, которым подвергались жители республики, контактировавшие с представителями правоохранительной системы. После отказов в справедливом решении судебных инстанций на территории России жалобы потерпевших получали оценку в Европейском суде по правам человека.

После признания "иностранным агентом" суды в Марий Эл трижды штрафовали "Человек и Закон". Два штрафа, наложенных на организацию в 2016-м и 2018 году, были связаны с отсутствием маркировки "иностранный агент" на публикациях в личном аккаунте одного из правозащитников, а также в паблике организации в соцсетях — после того, как в результате системного сбоя в социальной сети, как объясняли в "Человек и закон", эти данные непреднамеренно временно исчезли.

7 декабря 2022 года "Человек и Закон" получила консультативный статус при Экономическом и социальном совете ООН. Консультативный статус дает организации возможность участвовать в работе различных вспомогательных органов ООН, давать экспертные оценки, в том числе и по различным вопросам в России. Поскольку Россия вышла из Совета Европы, единственной возможностью давать оценку ситуации с правами человека в стране остается комитет по правам человека ООН.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.