Институт социально-политических исследований РАН опубликовал монографию о социально-экономическом положении и демографии в 2021 году, где есть данные о доверии к РПЦ как социальному институту. Церковь потеряла доверие у религиозных людей — показатель упал на треть. О судьбах РПЦ, российского государства и имперском синдроме беседуем с лишенным сана в РПЦ богословом Андреем Кураевым.
Священник Андрей Кураев — один самых известных в России православных мыслителей, философов и публицистов. В 90-е годы прошлого столетия отец Андрей был референтом Патриарха Алексия II, одним из основателей Российского православного университета святого Иоанна Богослова, преподавал в Московской духовной академии, МГУ и других духовных и светских учебных заведениях. Андрей Кураев был членом экспертного совета по вопросам свободы совести при Государственной Думе, был награжден высокими церковными орденами, совершал многочисленные миссионерские поездки по России, написал десятки книг с общим тиражом около полутора миллионов экземпляров.
С началом эпохи антиреформ в России и восшествием на престол Кирилла Гундяева, карьера Андрея Кураева в РПЦ сошла на нет. В 2014 году Кураева отчислили из состава преподавателей Московской духовной академии, а в 2020 году запретили в служении и впоследствии лишили сана дьякона. Однако Патриарх Кирилл наложил мораторий на решение Общецерковного суда, предоставив отцу Андрею время "для переосмысления своей позиции". Причиной церковной опалы в отношении православного миссионера стали его многочисленные выступления на злободневные темы. В том числе о тюремном сроке для Pussy Riot, гомосексуальных епископах в РПЦ, церковной борьбе с коронавирусом и Украине.
Патриарх Московский и всея Руси Кирилл
***
— Дьякон Андрей, мы с вами последний раз встречались в конце 90-х, когда вы приезжали в Вятку, чтобы прочитать цикл лекций о православии. Многие тогда думали, что если Россия вернётся к Богу, все в нашей жизни наладится. Как вы думаете, почему этого не случилось?
— Главное слово, на котором строится православная проповедь, — это покаяние. Но кто должен каяться? Несчастные бабушки, пережившие голод, холод и строительство коммунизма? Женщины за свою помаду и непокрытую голову? Или подростки, открывающие для себя новый опыт собственной гиперсексуальности? О, если бы церковные риторы обличали взяточничество чиновников и жадность олигархов так же настойчиво, как они обличают зарубежных геев! Но они призывают к покаянию только тех, кто и так слаб перед жалом их критики.
А главное — православное священство, особенно епископат, считает, что покаяние — это не для них. Им нечему учиться на своих ошибках, потому что никаких ошибок не было. Если и были провалы в истории Церкви, то в этом не было и нет вины самих церковников. Это, мол, были происки гнусных жидомасонов и всяких там католиков, которые всегда подкладывали православным свинью. И вот эта многовековая беспокаянность, культивируемая самовлюбленность правящего класса РПЦ привела к огромной дистанции между Евангелием и тем, что сейчас преподносится профессиональной православной корпорацией под видом христианства.
Если бы Христос сейчас попал на патриаршую службу в главном храме Вооруженных сил РФ, признал бы Он своих учеников и свое учение в происходящем там действии? Нет, такой вопрос не имеет ответа. Ибо милосердие и снисхождение Христа бесконечны. Поставим вопрос иначе: что сказали бы Его апостолы? Подсказка: смотрите историю Анания и Сапфиры в книге Деяний святых апостолов (члены первохристианской иерусалимской общины Анания и его жена Сапфира предприняли попытку обмануть апостолов и утаить часть вырученных средств. Апостол Петр публично разоблачает обманщиков, которых постигает Божья кара — оба они внезапно умирают — "Idel.Реалии").
— Почему, испытав гонения в XX веке, РПЦ не изменилась, не покаялась, а снова превратилась в своеобразный департамент духовных дел, на этот раз при Путине? Как мне сказал во время вятского Крестного хода один паломник: "Они пошли по второму кругу". Вы согласны с этим мнением?
— Отчасти согласен. Тем более, что в этом есть и моя вина: прямая и личная. Дело в том, что в 90-е годы я был близок к патриарху Алексею II. И у меня была одна идея: столь же сумасшедшая, сколь и правильная. Я хотел предложить патриарху выйти с законодательной инициативой к советскому правительству о запрете издания православной литературы в течение пяти или десяти лет. Не удивляйтесь.
Просто я хотел предложить публиковать всю православную литературу централизованно, организовав одно супер-монопольное церковное издательство. И тогда бы мы завалили страну "умными" книгами о православии. Например, печатали бы проповеди митрополита Антония Сурожского, труды отца Александра Меня и других современных православных богословов, которые показали бы планку христианской мысли XX столетия. Эти книги задали бы "философский" тон церковной речи: не назидание свысока, не бесконечное национальное и конфессиональное самовосхваление, а вдумчивый и критичный, покаянный разговор о сути веры во Христа.
Нам нужен был небольшой карантин: пять-десять лет, чтобы бывшим советским людям, уставшим от атеизма, можно было привить вкус к религиозной мысли, указать некий верный тон — как регент хора делает это своим камертоном. Другие издательства пусть выпускали бы литературу других религиозных направлений, но вот само православное слово можно было бы за эти годы немного отфильтровать, отбросив то, что слишком выдавало его феодально-крепостническое прошлое, а также многочисленные фольклорные суеверия. А за эти годы можно было решить: какие ниточки из нашего прошлого, перерубленные атеистической гильотиной, стоит связать и тянуть в будущее, а какие оставить в прошлом.
Но, увы, я так и не осмелился подойти с этой идеей к патриарху. А без этого в 90-е годы возникла масса церковных издательств, которые гигантскими тиражами стали выпускать репринтные издания дореволюционной церковной литературы. Увы, ксерокс не умеет исправлять ошибки.
Православие, показавшее себя беззащитным перед волной протеста в начале XX века, таким же стало возрождаться в конце столетия. Фактически без какой-либо критической оценки началось воспроизведение эпохи, которая накрылась медным тазом после революции, когда народ с восторгом избавился от поповского ига. И почему-то никто на уровне широкого церковного сознания, на уровне официальных риторов РПЦ не задался вопросом: за что нас покарал Господь?
В Риме волны гонений продолжались максимум пять-шесть лет. И самое главное: в Римской империи не было пограничной стражи по ее периметру. Всегда можно было убежать — в Аравию, Персию, в Африку, на Кавказ, в Британию. И христиане бежали, бежали поодиночке, бежали семьями и целыми общинами, распространяя по миру Благую весть. Но невозможно было убежать из Страны Советов, где граница всегда была на замке.
Целых 70 лет нас варили в закрытой кастрюльке. У меня возникает вопрос: не сварилось ли в результате этого эксперимента нечто радикально отличное от изначальных ингредиентов? И еще более страшный вопрос: а вдруг — нет? Вдруг вот то, чему мы ужасаемся сейчас, было таким и сто, и двести лет назад? И это не советские мутации, а более старые — византийские.
— Как вы думаете, не вызвало ли возвращение к православию в интерпретации прошлого столетия, без критической оценки и переосмысления, такого же странного возвращения в политической жизни России — к абсолютной монархии и колониальным войнам?
— Во всех людей вшиты некие "культурные сценарии" (то, что существует на уровне генетической матрицы или той самой "лишней хромосомы русского народа", воспетой Мединским), и если их не перепрограммировать специальным усилием, они воспроизводят себя, и всё возвращается на круги своя. Вот я, мягко говоря, человек не худенький, и стоит мне позволить себе расслабиться во время какого-нибудь застолья, как весы сразу начинают какую-то неправильную, но привычную цифру показывать. Так и человеку естественно воевать, ненавидеть и т.д. Хотите — назовите это "кривое дерево" первородным грехом или животным наследием от обезьяньих предков. Но суть в том, что путь очеловечивания лежит через борьбу с агрессией, а не через ее освящение и культивирование.
А в православии борьба с агрессией ограничивается семейным уровнем: полюби тещу. Про то, что не надо воевать с соседями и иноверцами, — в лучшем случае молчок.
К примеру, недавно известный телепроповедник, протоиерей Андрей Ткачев написал в своем Telegram-канале:
"У нас в плену до 7 тысяч укро-вояк. А что, если поотрезать им все причандалы в ноль, и отправить эту армию кастратов домой? Для этого только нужно осветить эту тему максимально... Вам нет пощады, падлы нацистские! Идейные и стихийные, вам нет пощады. За одного мальчишку кастрированного вас нужно обнулять тысячами. Вы сами себе это наколядовали. Ваше личное человеко-ненавистничество, принятое в виде идеи, сотрет вас, гнид, с лица земли. Моисей Угрин, кастрированный полькой, поможет нам. Все святые Печерские помогут нам, ибо вы — нация христопродавцев. Я вам лично, суки, кастрированных пацанов не прощу. И вспомню об этом сто раз еще. Я вам, гады, и на Страшном Суде о кастрированных парнях напомню. И когда вас вешать будут, падлы, я вам тоже кастрированных пацанов вспомню. Готовьтесь, падлы. У Бога уже все решено".
Для "пьяного боцмана" такой выплеск можно было бы считать нормальным, но вряд ли такое можно считать приемлемым для священника. Но хоть к чему-то положение христианского пастыря должно обязывать, как говорят французы "noblesse oblige" (дворянство обязывает). В православии (как и во всех исторических ветвях христианства) забанена та часть учения Христа, которая говорит об отказе от насилия.
Чего нет в православной традиции — так это политической аскезы. Нет тома "Добротолюбия" с советами о том, как избежать обжорства властью, как, получив её, её же саму и ограничивать. К примеру, какой-то епископ в еде может быть абсолютный постник, в день он кушает по одной просфорке, но при этом он наслаждается бесконтрольностью своей власти и всеми ее атрибутами. Я не могу себе представить епископа, который говорит губернатору: "Давайте не будем сгонять студентов и школьников на крестный ход, ведь невольник не богомольник!" или "Давайте не будем закрывать другие христианские церкви и разгонять полицией еретиков! Единственное, о чем прошу, чтобы в центральном книжном магазине была полочка с православной литературой, а не только с магическими рецептами".
— Когда я пыталась записаться на богословские курсы при вятской епархии, мне сказали, что для девушек предусмотрены только курсы регентов, даже если слуха нет. "Молись, матушка, а мудрствовать Господь не велит!" — сказали мне. Почему сложилась своеобразная традиция "недуманья" и весьма подозрительное отношение к книжному знанию в современном русском православии?
— Вы знаете, человек может делиться чем-то с другим, только если он сам это пережил — и пережил с радостью. А если священнику не знакома радость интеллектуального труда, радость поиска информации, мозговых штурмов, то о чем тут говорить? Радость банных запоев — знакома, а вот радость "запойного" сидения в научной библиотеке — нет. Все, что он думает о мире книг: "А зачем мне еще одна книжка? Одна у меня уже есть!" Порой даже Библию наипаче (наиболее, в особенности — "Idel.Реалии") книги Ветхого Завета) такой батюшка целиком не читал. И в этом отличие современного русского православного мира от мира средневекового, где книжность ценилась хотя бы в форме начетничества. "Книжный человек" — это звучало как комплимент в древней Руси. А сегодня к книжнику отношение скорее подозрительное: что это он там читает? А вдруг он попал под влияние католиков или обновленцев-либералов? Что там говорить — большинство русских священников имеет минимальный уровень образования, их бы в царской России в семинарию даже не приняли бы!
Недавно я читал воспоминания одного профессора богословия, который жил в конце XIX столетия. Он окончил Санкт-Петербургскую Академию, но преподавал в Московской Академии в Сергиевом Посаде. И этот профессор описывает эти две академии как два разных мира. В Сергиевом Посаде семинаристы, проживая в маленьком городке, были самой образованной группой местной молодежи, но, не имея возможности общаться с инакомыслящими и инаковерующими, они были полны самомнения и считали себя центром Вселенной. А студенты в Санкт-Петербурге, постоянно обсуждая религиозные и политические вопросы в кругу своих ровесников из других университетов и даже других конфессий, были гораздо толерантнее и способнее к размышлению, а, значит, и к апологии собственной веры. Сейчас же большинство православных ведут себя как студенты той подмосковной школы позапрошлого века. У них нет никакого желания слышать и понимать критику в свой адрес.
Увы, в РПЦ сейчас делают все, чтобы исключить ситуации, когда может понадобиться защита веры. Защищать ее предлагается не умом и не евангельской (совестной) чистотой жизни, а полицией. Предлагается просто заткнуть рот всем возможным вопрошателям и критикам на дальних подступах.
— Как вы думаете, под чьим духовным влиянием находится сейчас Путин, заявляя, что "они все умрут, а мы попадём в рай"? Вы много писали о сектах, об опасности сектантства, в том числе маргинальных течений в рамках православия.
— У меня нет претензии отделять кого-то, в том числе президента России, от мира ортодоксии. Практика показывает, что это очень вкусовые вещи, мы легко определяем в сектанты тех, кто нам в чем-то не нравится. Но, может быть, это с моей точки зрения "невкусное", и есть мейнстрим православия? Может быть, как раз я со своим православным гуманизмом являюсь сектантом?
Что касается Владимира Путина, то мне кажется, он в большей степени человек светский и советский, а не религиозный и православный. У него вполне советская система ценностей: чтобы нас боялись, а мы махали в воздухе "ядерным топориком".
Путин ждет своей Ялты, чтобы на равных с узким кругом мировых лидеров, буквально "на троих", сесть и расчерчивать на салфеточке карту мира, определяя, кто и какой частью этого мира будет владеть. Но ведь не один Путин мыслит в этих категориях и требует себе пол-Европы. Недавно американцы рассекретили дипломатические архивы 90-х годов прошлого столетия. Я читал стенограмму беседы Бориса Ельцина с Биллом Клинтоном. Ельцин на полном серьезе говорил Клинтону: "Слушай, мужик! Зачем тебе вся эта Европа? Бери себе весь остальной мир, а Европу отдай нам!" Причем характерно, что в начале беседы с американским президентом Ельцин требовал только постсоветские страны, а под конец встречи — уже всю Европу.
— Вы хотите сказать, что все российские лидеры, даже те из них, кто придерживается демократических взглядов, тем не менее страдают имперским синдромом?
— А кто не страдал имперским синдромом? Неужели этим болеет одна Россия и ее властители? В истории практически любого государства есть имперский период, который еще долго дает о себе знать фантомными болями. Даже у граждан республики Молдова есть представления о том, какими должны быть настоящие границы Moldova Mare (Великой Молдовы), установленные Стефаном Великим. Я уж молчу о польской мечте — "Polska od morza do morza!" ("Польша от моря до моря").
Имперский синдром — это как вирус, который есть почти у всех, но почему-то у одних он пожирает весь организм, заражая все вокруг, а у других мирно дремлет годами, не причиняя никому вреда. Вот у сегодняшней России явный приступ такого имперского "коронавируса". Прививка не сработала.
Многие говорят, что Россия по своим историческим предпосылкам не готова стать демократическим государством. Дескать у нас было татаро-монгольское иго и крепостное право. Но посмотрите на Эстонию и Финляндию, у обеих стран периоды свободы и независимости были гораздо меньше, чем у России. Эстонцы в крепостном состоянии по отношению к немецким баронам прожили многие века, но никто же не говорит, что эстонцы не приспособлены к демократии или что они опасны для всех окружающих.
Я думаю, что рано или поздно и Россия станет развитой демократией, если, конечно, не развалится на кусочки или не станет "особым районом Китая". Но для этого надо осознать собственную взрывоопасность и самим прилагать усилия для обуздания своей "альфа-самцовости". Пока же у нас идет канонизация флотоводцев и полководцев как христианских святых… И это при том, что ни Ушаков, ни Суворов не были командующими ни в одной войне по защите собственно России.
— Почему "военная спецоперация" в Украине (власти России настаивают именно на этом понятии; за употребление слово "война" может грозить административная ответственность — "Idel.Реалии") воспринимается некоторыми православными и мусульманами как священная? Как джихад с неверными, с прогнившей и порочной Европой?
— Да, именно в церковных закоулках началось обличение гей-Европы, а сегодня это уже льется со всех телеэкранов и становится главным оправданием военных действий в Украине. То есть телевизионные глашатаи охотно подхватили православных ревнителей и воителей за Святую Русь. И вот уже выясняется, что мы воюем не с Украиной, а, извините, с "пидерасами" и "пиндосами". Как недавно один российский депутат в телеэфире объяснил "легенду" своей карты мира: вокруг России — сплошные "пиндосы, подпиндосники и пиндосята".
Совершенно очевидно, что у высших иерархов РПЦ, в том числе патриарха Кирилла, есть попытки найти какие-то священные измерения военной спецоперации в Украине. И это страшно. Потому что там, где появляются слова "священная война", там царит Великая Идея, и такая война не может быть утишина простым пересмотром границ. У нее не может быть никакого другого конца, кроме тотального уничтожения противника.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.