Известный уфимский фотожурналист Вадим Брайдов вскоре после начала войны России с Украиной переехал с семьей в Анталью. В 2014-2015 годах он неоднократно был в командировках в Украине — снимал для независимых российских и иностранных СМИ так называемый "референдум" в Крыму, захват российскими военными украинских частей и бои на Донбассе. В последние годы работы в России Брайдов снимал региональные фотоистории для различных изданий, в том числе об известных событиях на башкирском шихане Куштау . В интервью "Idel.Реалии" фотожурналист рассказал, что заставило его уехать из России, что он думает о войне и при каких обстоятельствах сможет вернуться.
— Я закончил технический вуз в Уфе, но никогда не работал по профессии. Работа программиста мне всегда казалась очень скучной; мне хотелось заниматься чем-то творческим. Будучи еще студентом, я устроился осветителем на башкирское телевидение, я выставлял свет в различных шоу и вот там увлекся фотографией. Тогда же посмотрел фильм "Военный фотограф" с Джеймсом Нахтвеем в главной роли и подумал — вот люди, которые занимаются делом. Я купил фотоаппарат и начал снимать: сначала для своего "Живого журнала", потом — для РИА "Новости". Снимал протестные митинги в Уфе, взрывы боеприпасов на артиллерийском полигоне в Урмане. Но тогда это было, скорее, хобби, которое иногда приносило деньги; само же агентство тогда было вполне пристойным, и мне было лестно снимать для издания такого уровня. В 2013 году я впервые устроился на работу в издание "Про Уфу" (ныне "Пруфы"). К сожалению, сотрудничество не сложилось, и в начале 2014 года я вынужден был оттуда уйти. Пару месяцев я сидел дома без зарплаты и в конце февраля поехал в Крым. С этого всё и началось.
"ТОГДА В КРЫМУ И НА ДОНБАССЕ ЭТО БЫЛ ПРОСТО СТРАШНЫЙ БРЕД. А НЫНЕШНЯЯ ВОЙНА — ЭТО ПОЛНЕЙШЕЕ БЕЗУМИЕ"
— Для многих наших коллег события в Украине, начиная с Майдана, стали целой профессиональной эпопеей. Что вам запомнилось больше всего из тех событий?
— Я приехал в Крым, насколько помню, сразу после захвата республиканского Верховного Совета российскими "зелеными человечками". Приехал самостоятельно, просто как блогер, свободный фотожурналист. Снимал митинги против оккупации крымских татар. Вместе с другими журналистами мы ездили по украинским воинским частям, когда уже начиналось их блокирование местной пророссийской так называемой "самообороной" и российскими военнослужащими украинских воинских частей.
Один из самых запомнившихся моментов — это, конечно, марш безоружных украинских военных на аэродром Бельбек во главе с полковником Юлием Мамчуром. События разворачивались прямо на наших глазах. "Зеленые человечки" уже захватили аэродром и технику, засыпав в двигатели украинских "МиГов" песок. Мамчур вел своих подчиненных прямо на цепь российских спецназовцев. Он потом признался, что у него в пистолете было только два патрона — один для командира "зеленых человечков", другой для себя, чтобы не попасть в плен. Но все обошлось — командир спецназовцев оказался вменяемым человеком и после переговоров пропустил украинцев для обслуживания техники. Вменяемым — в отличие от "самооборонцев", которые могли просто так палить из автоматов в асфальт, не думая, что может отрикошетить; могли избить палками группу российских и иностранных журналистов. В отличие от агрессивных казаков, которые едва-едва пропустили нас в Керчи обратно в Россию; в отличие от других пророссийских активистов, блокировавших украинские части и выдвигавшие странные претензии, мол, "почему описания лекарств в аптеках делаются на украинском языке?" А как иначе, если лекарство произведено в Украине? Ну, словом, бред полнейший...
Юлий Мамчур (со спины). Фото: Вадим Брайдов
Во второй приезд в Крым, во время так называемого "референдума", я уже работал от журнала "Профиль". Был примечательный случай: к нам прибился практикант-журналист из Дании, который хотел снять документальный фильм о том, что "Крым — это исконно русская земля", и вообще был настроен весьма пророссийски. Но когда "самооборона" избила целую группу журналистов, и он тоже попал под этот замес, он кардинально поменял свое мнение. Сказал: "Это не моя война", собрал шмотки и уехал. А когда уже были оглашены результаты "референдума", к нам подошли две местные русские женщины и спросили: "Ребята, а правда, что мы одну задницу на другую поменяли?"
— Затем был Донбасс?
— Затем была поездка в Киев. Были съемки, как проходили президентские выборы в Украине (в мае 2014 года — "Idel.Реалии"), а потом началась антитеррористическая операция (АТО). Я сел в один из последних поездов, который следовал из Киева в Донецк, и отправился на Донбасс, где уже вовсю хозяйничали пророссийские сепаратисты. Снимал и писал для журнала "Профиль", как начиналась АТО в Украине, как начинал жить Донецк под властью сепаратистов. Редакция журнала, кстати, сильно рисковала, публикуя мои тексты, но тем не менее давала их без цензуры, ничего не смягчая.
В начале 2015 года я опять очутился на Донбассе — как раз шли ожесточенные бои под Дебальцево. Я перешел российско-украинскую границу незаконно, не получив разрешения со стороны Украины, за что и угодил в базы сайта "Миротворец".
— Как так вышло?
— В ту поездку я опять был простым фрилансером, у меня не было ничьей редакционной поддержки. Была лишь аккредитация, выданная мне пресс-секретарем так называемой "ДНР" за бутылку коньяка. Украинскую аккредитацию от их Минобороны я получать не хотел, чтобы не подвергаться всем известным ограничениям и цензуре при работе. Затем, видимо, списки получивших аккредитацию были "слиты" самими "днровцами" украинцам, и я попал в список "Миротворца" с формулировкой, в том числе, "антиукраинская пропаганда". Это меня удивило больше всего; я до сих пор не понимаю, в чем эта "пропаганда" состояла. Я ведь в основном снимал, как живут жители Донецка, немного — Луганска, снимал последствия боев.
— Что вы можете сказать, если сравнить ваши впечатления от тех событий с нынешними?
— Я иногда, вспоминая те командировки, говорю, что это был своеобразный драйв. Там было столько дикого... Это была война каких-то колхозников, обряженных в "днровскую" форму, которых то скрыто, то открыто поддерживали российские военные. Мы [журналисты] смотрели на все это, как на бред, как на какую-то фантасмагорию. Как будто ожили герои книг Владимира Сорокина "День опричника" и так далее. Слышать их рассуждения о "светлом будущем без Украины", о том, что "русские всех спасут". Ещё это выглядело, как будто [Эдуард] Лимонов, наконец, смог навязать свои идеи о "Новороссии" широким массам.
Да, всё это выглядело забавно, но только до первых боев и обстрелов. После первых жертв этот бред стал страшным. И тогда мы уже плакали, видя убитых. Самое большое впечатление на меня произвела картина, которая мне до сих пор снится, — лежавший в разрушенной избе убитый украинский военный, над которым висели рисунки украинских детей со словами: "Папа, возвращайся!" Я не смог сделать снимок, просто не смог нажать на затвор фотоаппарата. А нынешняя война — это вообще безумие.
— Как у военного корреспондента у вас есть какие-то прогнозы, как будут разворачиваться ближайшие события в Украине?
— Очевидно, что в Украине, к сожалению, артобстрелами и бомбежками будет уничтожено много городов, очень много инфраструктуры. Чертова туча денег понадобится, чтобы все это восстановить. Но я вижу, как европейские институции уже разрабатывают различные проекты восстановления Украины. Жизнь там непременно возродится.
Вадим Брайдов
В военном же плане ход ближайших событий будет зависеть от поставок Западом оружия, это очевидно. Эта война, прежде всего, — артиллерийская, как и семь-восемь лет назад. Когда я был на Донбассе, я видел, как идут артиллерийские дуэли, и как много от них зависит. Россия ведь так и воюет: единственное, что она умеет — заливать города артогнем. А арты у нее много.
В долгосрочном же плане я сильно опасаюсь, что Россия будет замораживать этот конфликт, и что Запад это примет. Путин как истинный наследник советских вождей — мастер по замораживанию конфликтов, чтобы потом извлекать из этого долготекущую выгоду. И это сильно затормозит развитие Украины как современного, демократического, европейского государства.
"МЫ СКАЗАЛИ СЕБЕ, ЧТО БОЛЬШЕ НЕ ХОТИМ ИМЕТЬ НИЧЕГО ОБЩЕГО С ЭТИМ РЕЖИМОМ"
— Как для вас началась нынешняя война?
— В ту ночь я работал допоздна, планировал встать на следующий день в десять утра, но уже в восемь меня разбудила жена и сказала, что война, которую мы все ожидали и в которую не хотели верить, началась. И с этого момента мы сказали себе, что больше не хотим иметь ничего общего с этим режимом.
— С того момента вы решили уехать?
— Да, но до отъезда прошло еще больше месяца. Я еще пытался как-то работать, хотя было видно, что с каждым днем это становится всё невозможнее. С одной стороны, ты сталкиваешься с жутким давлением со стороны государства, с другой — люди всё чаще стали отказываться сниматься на камеру. А фотожурналистика — это всегда работа в поле. Поэтому фотокорреспондент, как и видеооператор, — это самые уязвимые из журналистов, я считаю.
Словом, весь март я сидел почти без работы, хватался за голову, читая новости, и не очень понимал, что мне делать. Один раз снимал фоторепортаж для издания "Вот так", когда мы с корреспондентами ездили по республике, готовя публикации о том, как в селах прощаются с первыми погибшими в Украине военнослужащими. Я также решил снимать антивоенные пикеты в Уфе, но на первом же моем выходе всё и закончилось. 6 марта я пришел к концертному залу "Башкортостан" на улице Ленина, где должен был состояться массовый антивоенный пикет. Я только достал камеру, как мне в лицо прилетели две полицейские ксивы. Нас всех забрали, у всех взяли паспортные данные, образцы отпечатки пальцев не только рук, но и ног, даже образцы слюны; затем выписали всем по предупреждению и отпустили.
Через пару недель, когда мы сидели дома у моей мамы и спорили с ней, обсуждая наш возможный отъезд из России, мне позвонил новый хозяин моей старой квартиры и сообщил, что меня искала полиция. Это для мамы оказалось последним аргументом за отъезд, а моя жена, Юля, поддерживала меня с первых дней. И 2 апреля мы сели на самолет до Минеральных Вод, а дальше был Стамбул.
Вадим Брайдов
— Почему вы выбрали Турцию?
— Выбор был обусловлен тем, что я не очень доверяю странам СНГ в плане безопасности, особенно тем, где находятся российские войска. Армения, к сожалению, — как раз такая страна, хотя возможность поехать туда была. Была также возможность перебраться в Грузию, но она быстро оказалась переполненной россиянами, там сильно взлетели цены на жилье и вообще на жизнь. Я все же ехал с семьей, с ребенком — и мне показалось, что Турция именно такое тихое, цивилизованное, подходящее для нас место. Сперва мы прилетели в Стамбул, но он тоже оказался переполненным эмигрантами и к тому же слишком шумным. Какое-то время мы побыли в Бурсе (город в анатолийской части Турции), а затем перебрались в Анталью.
— Какие трудности вас встретили при обустройстве на новом месте?
— В общем-то, скажу, что обосновались мы здесь неплохо. Конечно, цены на аренду жилья из-за дикой инфляции в Турции и наплыва россиян взлетели где-то в четыре раза, но нам повезло найти квартиру по приемлемой цене; конечно, не в русском районе города. Некоторые трудности возникли и из-за того, что турки в своем большинстве не знают английского языка, на котором мы предполагали общаться. Но все наладилось, потому что турки очень доброжелательны и всегда будут стараться, чтобы ты их понял, и чтобы они смогли понять тебя. Кроме того, они потрясающе относятся ко всем детям — они их ласкают, дарят сладости, уступают везде лучшие места. Наш ребенок сейчас буквально купается в таком отношении — и нам это очень нравится.
Уровень жизни здесь нас устраивает. Цены на продукты очень маленькие, а сами продукты очень качественные. Каждый день в разных районах города проходят "рынки дня". В нашем районе они проходят по четвергам. И каждый четверг мы берем приобретенную здесь же авоську на колесиках и идем туда за продуктами. Все очень дешево: например, баклажаны — восемь рублей за килограмм. Что касается жилья, то коммунальные услуги несколько дороговаты, но это уравновешивается довольно дешевой стоимостью аренды. И, конечно, здорово, что у нас есть море — оно находится от нас в 15 минутах езды на автобусе, и там есть прекрасный городской пляж.
— Как к жизни в эмиграции приспособилась семья?
— В целом нормально. Жена работает удаленно, она инженер. В бытовом плане мы, конечно, сильно потеряли в комфорте по сравнению с Уфой. Например, чтобы из крана потекла горячая вода, нужно ждать три-четыре минуты. В Уфе мы оба передвигались на машинах, а здесь ездим на автобусе. Вроде тоже неудобство, но на самом деле мы счастливы от этого, так как стали больше двигаться. А ребенок, поскольку ему лишь полтора года и в детский сад ему рано, все время с нами.
— Как у вас сейчас обстоит дело с работой? По-прежнему занимаетесь журналистикой, съемками?
— К сожалению, с работой всё так же неважно, как и в последние месяцы в России. Приходится перебиваться случайными заработками, ну, и еще я получил несколько грантовых поддержек. Сейчас я планирую заниматься удаленным фоторедакторством. У меня есть в этом опыт — я ведь учился у лучших в России фоторедакторов, работая с ними в последние годы.
Я вижу, что и у других моих уехавших из России коллег есть трудности с работой. В первые месяцы массовой эмиграции в нашей среде наблюдалось примечательное явление — все ходили друг к другу в гости и брали друг у друга же интервью, делали первые зарисовки об эмигрантской жизни. Сейчас это закончилось. Кто-то нашел работу, кто-то нет. Очевидно, что многим эмигрантам живется плохо, как бы они ни бодрились в личных разговорах.
Я еще отмечу, что для меня здесь самая большая проблема в том, что я вживую не общаюсь с русскоязычным профессиональным сообществом: ни с журналистами, ни с активистами. Для меня это очень важно, но пока мое общение на политические и профессиональные темы происходит исключительно в интернете. Вживую здесь с людьми приходится говорить про цены на баклажаны... Я понимаю, что Анталья — это город-курорт, и политическая жизнь, в том числе эмигрантская, здесь слабо представлена. Но все же я ищу возможность создать здесь хоть какое-то эмигрантское комьюнити.
— Много ли в Анталье беженцев из Украины? Общаетесь ли вы с ними?
— Пока такое общение не очень налажено, поскольку украинцев-беженцев здесь не так уж много, и акции в поддержку Украины проходят редко. Конечно, в целом в Турции очень много людей, которые поддерживают Украину — выходят на митинги, вывешивают украинские флаги на окнах, собирают гуманитарную помощь. Так, в Стамбуле такие митинги проходят чуть ли не каждый день. В Анталье этого практически нет. Впрочем, в мае в сюда приезжала певица Руслана (Руслана Лыжичко, победительница конкурса "Евровидение-2004"). Она дала концерт в пользу детей-сирот, эвакуированных из детских домов Мариуполя и других украинских городов. Я снимал этот концерт, это было очень мощно. После я написал в украинский фонд, который организовывал релокацию детей, о том, что хотел бы у них волонтерить, снимать детей, рассказывать их истории. Но эта затея ничем, к сожалению, не закончилась.
"ХОЧУ ВЕРНУТЬСЯ В РОССИЮ, КОТОРАЯ БУДЕТ ЗАМАЛИВАТЬ СВОИ ГРЕХИ"
— Какие у вас планы на будущее? Останетесь в Турции на какое-то продолжительное время?
— Нет, оставаться здесь на продолжительное время не хотелось бы. Как только появится возможность куда-то уехать, мы это сделаем. Думаю, поедем в Европу, я все же европейский человек. Вместе с тем я хотел бы продолжать работать на независимые российские издания, поскольку остаюсь российским журналистом. Если, к примеру, у меня сейчас нет возможности ехать в Читу или Барнаул, то я хотел бы получать оттуда фотографии дистанционно и верстать их в текст. Пусть это прозвучит не очень популярно, но я — россиянин, я работал в российском поле и остаюсь в нем. И никакое другое поле меня сейчас не интересует. Даже в разрезе украинских событий меня интересует прежде всего Россия, а не Украина. Поясню, чтобы не быть недопонятым — я понимаю, что Украине сейчас очень плохо, но это "плохо" ей делает именно моя страна, Россия. И в этом аспекте она [Россия] и в профессиональном, и в этическом плане интересует меня больше всего.
— Планируете ли вы вернуться в Россию?
— На самом деле я хотел вернуться туда уже в этом году, причем один, сперва устроив семью в Турции. Но когда я сообщил об этих планах жене, она заплакала и сказала, что это невозможно. И я понял, что этого делать нельзя. Тем более, что всем видно — в России репрессии в ближайшее время будут только возрастать. Путин же всегда бил своих, чтобы чужие боялись. Правда, свои-то боятся, а вот чужие — не очень.
Вместе с тем хочу сказать, что я не уехал из России насовсем. Я просто не мыслю себя в окончательной эмиграции и хочу вернуться в такую Россию, которая будет замаливать свои грехи. Не знаю сейчас, когда это будет. И, конечно, я помню о судьбе белой эмиграции, "философского парохода" и так далее. Они тоже думали, что уезжают лишь на какое-то время, что Советы — это не навсегда. Мало кто из них потом вернулся...
— Одолевает ли вас тоска по родине? Как вы ее преодолеваете?
— Конечно, временами одолевает — по родным, друзьям, коллегам, соседям, по уфимским дворам, улицам. Как преодолеваем? Сглатываем, как сглатывают слезы. Читаем с Юлей друг другу новости на кухне, ругаем российские власти, а потом мечтаем, как когда-нибудь вернемся домой, купим свой дом под Уфой...
Я думаю, что людям, оставшимся в России, еще тяжелее, чем нам. Они находятся вообще в ужасном эмоциональном состоянии, они испытывают горе, ужас, обиду на судьбу и еще целый комплекс негативных чувств. Я думаю, в мире мало кто понимает, что Россия находится в той же оккупации, что и другие страны, находится в руках злых людей, которые не позволяют нам вернуться. Эта война — какое-то безумие, которое всех нас лишило родины, в том числе и тех, кто остался в России.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.