Уфа без "Z". Писатель из Башкортостана придумал новую форму антивоенного протеста

Уроженец Уфы, писатель Игорь Савельев призвал противников войны с Украиной бороться с символами агрессии новым и, как он считает, безопасным способом. В соцсетях он опубликовал пост, в котором объявил о запуске проекта "Город без Z". О своей инициативе, цензуре в литературе и антивоенном сопротивлении в России, а также об идее нового романа Савельев рассказал в интервью "Idel.Реалии".

— Власти придумали тысячу способов наказать за любое антивоенное высказывание. Мы придумали 1001-й способ выступить против для тех, кто не готов к штрафам и репрессиям. Это близко к "итальянской забастовке", когда гражданин не делает ничего, что выходило бы за рамки правового поля. На предприятие, повесившее Z, собирается досье нарушений — от экологических до трудовых. Активные граждане бомбардируют инспекции и надзоры обращениями по этим фактам, используя готовые кейсы и шаблоны. Проверки, которые власти вынуждены проводить, максимально осложняют работу этих предприятий. Это и наказание (пока нет других законных методов), и урок для других начальников: вешать Z — себе дороже, — пояснил Игорь Савельев.

В качестве "кейса № 1" он обозначил ситуацию со зданием Центра управления регионом (ЦУР) в Уфе, расположенным возле резиденции администрации главы республики и правительства. В мае пользователи соцсетей заметили, что на фасаде ЦУР смонтирована иллюминация с гигантской буквой "Z". Глава Башкортостана Радий Хабиров написал по этом поводу в соцсетях: "Сейчас, когда наши парни защищают нашу страну и мы противостоим самому настоящему фашизму, мы решили, чтобы, въезжая в столицу Башкортостана, все видели — мы с Россией, мы с Президентом! И мы говорим: "Работайте, братья!"

В своем посте Игорь Савельев напомнил о серии публикаций в СМИ в период строительства ЦУР, в которых говорилось, что работы велись с нарушениями строительного, антимонопольного и природоохранного законодательства. Писатель предложил гражданам направить обращения в Генпрокуратуру России, Федеральную антимонопольную службу и Башкирскую природоохранную прокуратуру с просьбой провести соответствующие проверки.

Еще в одном кейсе Игорь Савельев напомнил, что на здании республиканского Дома печати в Уфе еще в марте в окнах зажгли иллюминацию в виде буквы "Z". Савельев вспомнил, что Контрольно-счетная палата республики в 2019 году выявила в ГУП "Издательский дом "Республика Башкортостан" финансовые нарушения на сумму 925 миллионов рублей, однако "дальнейшего развития эта история не получила, ответственные не названы". Кроме того, писатель напомнил, что "издательский дом допустил как минимум один доказанный факт цензуры — отказался печатать номер газеты "Бонус" по уже оплаченному контракту. Однако, как указал Игорь Савельев, "подтвержденный решением суда акт цензуры и воспрепятствования профессиональной деятельности журналистов не получил правовой оценки". Савельев предложил гражданам написать соответствующие обращения в Генпрокуратуру России и Роскомнадзор.

Игорь Савельев

— Каждое из конкретных обращений не связано с Z-тематикой, что выводит гражданина из-под удара "дискредитации ВС". Матрица ломается. В каждом городе — силами тех, кто не смирился, — подытожил Игорь Савельев.

"Idel.Реалии" поговорили с ним о его идее новой формы антивоенного протеста, роли государственной военной пропаганды, усиливающейся цензуре в российской литературе и антивоенном сопротивлении в России.

"ЭТУ Z-КАМПАНИЮ НАЧАЛО ГОСУДАРСТВО"

— Как у вас возникла идея такой формы антивоенного протеста?

— В какой-то степени она возникла от отчаяния, потому что после 24 февраля я — как и многие мои коллеги, многие люди в России — находился в полной растерянности. Мы прошли все классические стадии "Шок/отрицание — гнев — торг — депрессия" (кроме принятия, разумеется) — и было непонятно, что делать, как можно повлиять на эту ситуацию.

Я ходил на антивоенный митинг еще в конце февраля в Москве, был задержан, но после этого ни на митинги, ни на пикеты уже не выходил. Мне было трудно на это решиться — и я размышлял над другими формами протеста, возможными в наши дни, когда уже задушили всякую возможность свободно высказываться на тему войну. Что вообще можно сделать, чтобы быть услышанным? Я писал статьи, высказывался в соцсетях, но все это все равно было не очень слышимо.

И, как это часто бывает в безвыходной ситуации, родилась такая парадоксальная идея. Да, она достаточно абсурдна. В том числе и потому, что борьба с символом "Z" — не такая уж важная антивоенная задача по сравнению с тем, что необходимо вообще остановить войну. Тем не менее — за неимением лучшего — я предлагаю такую идею; тем более, что она дает определенные гарантии безопасности для тех, кто решиться ее воплощать. И еще я рассматриваю эту идею как определенную психотерапию для людей, которые выступают против войны, но опасаются попасть под репрессивную машину государства.

— Насколько, по вашим впечатлениям, символы "Z", "V" и тому подобные распространены в Уфе, в Башкортостане?

— На зданиях это распространено не так сильно. Примеры, которые на слуху, — это иллюминация с буквой "Z" на республиканском Доме печати, на здании Центра управления регионом, баннеры с "Z" на Республиканском музее боевой славы в Черниковке и его филиале в Деме, в некоторых других местах. Кстати, довольно мало "Z" и в Москве, в том числе на машинах. Но я периодически видел эти символы на грузовиках дальнобойщиков, когда на днях ехал из Москвы в Уфу.

— В Башкортостане, как и в других регионах, для сторонников войны с Украиной было модно в марте-апреле выстраиваться в форме "Z" и фотографироваться в таком виде. Выстраивались студенты, кадеты, сотрудники ГИБДД; где-то высаживали саженцы деревьев в виде "Z"...

— Да, Радий Хабиров довольно бодро за это взялся. Он и сам разворачивал плакат с буквой "Z" на хоккейном матче.

Посадка саженцев в Татышлинском районе Башкортостана

— Эта Z-мания — кампания, спущенная сверху и контролируемая властями, или же проявление какого-то искреннего энтузиазма?

— Государство начало эту кампанию, и определенная часть населения, охваченная реваншистским воодушевлением, это подхватила. Мы, конечно, боремся с этой "Z", потому что не можем бороться с войной напрямую, не можем остановить [российские] войска. Получается, вымещаем свой гнев на этом символе по принципу такого фрейдистского переноса. "Z" для противников войны — квинтэссенция того ужаса, который происходит сейчас в Украине. Нам это напоминает что-то близкое к свастике, к символике Третьего рейха — и мы воспринимаем это как символ агрессии. И, соответственно, те, кому эта агрессия по душе, вешают эти символы на свои машины, водружают на здания и так далее.

— Как вы думаете, на чем основано это реваншистское воодушевление? Исключительно на тезисах пропаганды? Или проблема все-таки глубже?

— Я думаю, здесь есть разные явления. Есть довольно много людей, которые верят телевизору, считают, что война начата справедливо, но вряд ли активно ее поддерживают и вешают "Z" у себя на машинах. В этой связи мне кажется, что есть довольно сильный водораздел между самими сторонниками войны: есть одна, большая часть населения, которая привыкла просто доверять "линии партии и правительства", но, по большому счету, война с Украиной не вызывает у них восторга. Но есть и люди, которые испытывают именно восторг. Для них символ "Z" — это символ будущей победы. И корни их мотивации, действительно, глубже. Это, полагаю, связано с их мироощущением, возникшим во времена распада СССР.

— "Мы воюем, на самом деле, не с Украиной, а с Западом" — такой лозунг стал уже доминирующим в российской государственной пропаганде. В речах неких ястребов чувствуется даже такой мотив — мол, холодную войну с Западом мы проиграли без боя, нам так и не дали схватиться с НАТО в прямом бою, и теперь настала пора сквитаться...

— Мне кажется, что это больше фигура речи. Люди, которые, например, рвутся в башкирский батальон имени Шаймуратова, хотят всерьез участвовать в боях — их все-таки не такое большое количество. Значительно больше все же тех, для кого такие речи — просто бравада. Не думаю, что они действительно хотят, чтобы уже завтра началась мировая война.

— Я вернусь к вашей инициативе. Такой формат протеста, действительно, кажется юридически безопасным, но власти и спецслужбы, разумеется, сразу поймут его подоплеку. Не ожидаете ли вы репрессий в отношении вас за эти ваши посты?

— Думаю, что это возможно. Но я отношусь к этому умеренно спокойно, поскольку полагаю, что привлечение к ответственности по статье о "дискредитации Вооруженных сил" — это не такая страшная вещь, из-за которой стоит молчать. Я как писатель думаю о своей репутации, понимая, что она во многом будет зависеть от того, что я делаю сейчас.

"ДЛЯ ЦЕНЗУРЫ СЕЙЧАС ОТКРЫВАЕТСЯ "ШИРОКОЕ ПОЛЕ" ДЕЯТЕЛЬНОСТИ"

— С какими ощущениями вы встретили начало войны с Украиной? Было у вас ощущение, что начались события огромного масштаба?

— Конечно, у меня было такое ощущение. Как будто какой-то фантасмагорический пузырь, который все надувался и надувался за последние годы, наконец, лопнул. События произошли катастрофические. Их по масштабу вполне можно сравнить с событиями 1917 года и более поздних годов, когда часть российского народа погибла в ходе гражданской войны и позже в сталинских лагерях, часть оказалась за границей, а часть как-то приспособилась.

— Есть ли у вас планы как-то отразить нынешние события в своем творчестве?

— Конкретных планов пока у меня нет. Та растерянность, которая возникла у меня после 24 февраля, сказалась и на творческой стороне тоже. С началом этих событий обнулилось всё, в том числе и то, чем до этого жила российская литература. Всё или почти всё, о чем писали вчера, сегодня оказалось неважным. Я даже считаю, что мне как писателю в каком-то смысле повезло, что у меня не выходило накануне войны книг. Планы-то у меня были — в разработке было несколько романов, но после 24 февраля я понял: то, о чем я собирался писать, уже не имеет никакого значения.

Тем не менее среди разработок был один сюжет, который внезапно показался мне актуальным, как-то перекликающимся с сегодняшними событиями. И над этим романом я начал работать.

— О чем будет этот роман?

— Сам сюжет не связан с нынешним временем — действие там происходит в конце 1980-х годов. Не буду раскрывать этот сюжет полностью, но скажу, что герой там находится в центре примерно такого же мировоззренческого землетрясения, какое происходит сейчас.

Игорь Савельев

Зачин романа таков — я пишу про отношения первокурсника МГУ, который живет в общежитии университета на Ленинских горах, с некоей богемной девочкой. Она учится на том же факультете и приходится родственницей бывшему восточноевропейскому лидеру на пенсии, перебравшемуся после отставки в Москву. По мере того, как развивается сюжет, этого пенсионера обвиняют в его бывшей стране в геноциде — там находят захоронения жертв его режима, обнародуются другие факты репрессий... В этом сюжете, придуманном еще в прошлом году, обнаружились детали, которые почти зеркально отражали потрясения сегодняшнего времени, разговоры на кухнях. И я начал писать этот роман, хотя длящаяся сейчас неопределенность не способствует писательской работе. Признаюсь, дело движется пока довольно медленно — прежде всего, потому, что я не представляю, чем кончатся нынешние события, что будет со всеми нами.

Есть еще в планах написать несколько рассказов про собственно антивоенные протесты нынешнего времени. Впрочем, я вижу, что сюжеты этих рассказов уже устаревают, поскольку атмосфера этой внутренней катастрофы быстро меняется. Конечно, в целом всё происходящее похоже на какой-то замерший кошмар; тем не менее внутри него тоже есть какие-то свои периоды. Уже апрель был не похож на март, а июнь не похож на апрель...

— Удастся ли издать ваши новые книги?

— Пока даже не знаю. Если говорить о зарубежных издательствах, то переводов, скорее всего, не будет. Русская литература оказалась в результате этих событий скомпрометированной, как и всё остальное. У меня, например, порвался подписанный в январе контракт с одним французским издательством. Что будет с российским книгоизданием, с книготорговлей — совершенно непонятно. Так что пока я пишу, можно сказать, в стол.

— В апрельском интервью вы отмечали, что "цензуры в литературе пока еще нет, но есть все предпосылки, что она появится в ближайшее время". Видимо, то же самое можно сказать и о книгоиздании?

— Уже в прежние годы возникло явление, которое я называю "пирамидой Суркова": чем шире было влияние на аудиторию какого-то ресурса, какого-то массмедиа, тем большей цензуре это подвергалось. Началось это, как все мы помним, с разгрома независимых российских телеканалов. А там, где не было такого большого влияния, не было или почти не было и цензуры.

Постепенно цензура пришла в кино и двигалась к вершине этой пирамиды — и подошла, наконец, к литературе. На своей лекции о цензуре, которую я читал в апреле в Уфе, я говорил, что это уже начинает происходить. Уже после этого под удар попала тройка самых издаваемых российских авторов — Дмитрий Быков, Борис Акунин и Дмитрий Глуховский. Начались изъятия их книг из магазинов в Москве, из библиотек в регионах... Я не знаю, по каким еще сегментам — например, по издательствам — это будет распространяться. Но я думаю, что это неизбежно. Если даже это не происходит сейчас, то это вопрос нескольких месяцев.

— Как вы думаете, на какие темы в литературе будут наложены новые табу?

— Думаю, что на литературу распространится весь пакет законов о "дискредитации вооруженных сил", ограничения, связанные с темой Второй мировой войны, и тому подобное. Будут, несомненно, и затруднения, связанные с художественным освещением событий нашей новейшей истории. Там открывается "широкое поле" для действий цензуры.

— Десять лет назад в одном интервью вы сказали: "Надеюсь, не наступит время, когда Терешкова подаст на меня в суд" [за роман "Терешкова летит на Марс"]. Такое время наступило?

— Сейчас, конечно, наступило более сложное время, чем мы могли представить десять лет назад. Можно проводить какие-то аналогии с концом 1940-х годов, когда травили Михаила Зощенко, Анну Ахматову, закрывали литературные журналы ["Звезда", "Ленинград"]. Но это всё пока второстепенно на фоне того, что продолжается война.

"АНТИВОЕННОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ В РОССИИ СЕЙЧАС ПРАКТИЧЕСКИ НЕТ"

— Вас уже спрашивали в апреле, нет ли у вас желания покинуть Россию — тогда вы ответили отрицательно. Изменилось ли ваше мнение с тех пор?

— Нет, не изменилось. Никуда не собираюсь уезжать сейчас, но поскольку я не могу предположить, что будет завтра, то, конечно же, не могу и зарекаться от такого варианта. Есть вероятность, что я — и такие, как я — окажемся в заключении; и есть вероятность, что окажемся за границей. Наверное, в обоих случаях вероятность невысокая, но просчитать ее пока нельзя.

— Из России уехало уже очень много людей, в том числе писателей, журналистов, активистов, предпринимателей. Между теми, кто уехал, и теми, кто остался, время от времени вспыхивают споры о том, кто поступил правильно, раздаются различного рода упреки. Что вы думаете об этом? Поддерживаете ли в этих спорах какую-то сторону?

— Да, я вижу, что дискуссия между уехавшими и оставшимися вспыхивает в том числе в литературных кругах снова и снова. Но я думаю, что разрыв между этими группами людей все же несколько преувеличен. У меня такое ощущение, что многие люди, принимая то или иное решение, поступили в соответствии со своими возможностями. Это финансы, знание или незнание иностранных языков, востребованность их профессий за рубежом, наконец, их мироощущение, заключающееся в том, готов ли человек жить в другой стране или не готов. Те, кто был готов — они уехали, даже без денег. Кто не был готов, тот остался. Поэтому мне кажется, что дискуссия о правоте тех или этих людей во многом лишена смысла.

— Вы не слышали упреков, что те, кто уехал, якобы "убежали с поля боя"?

— Нет, такого не слышал, да и нет никакого "поля боя". Все-таки антивоенного сопротивления в России как такового, как-то институционализированного сейчас нет. Алексей Навальный и его многие соратники в тюрьме — например, Лилия Чанышева, к которой я отношусь с восхищением и симпатией. Другие оппозиционные силы пребывают в какой-то депрессии. Но все-таки огромное количество людей против войны или хотя бы не поддерживают ее; есть различные подсчеты и гипотезы, что это чуть ли не половина населения. Я не сомневаюсь, что такое большое количество людей, если оно и молчит сегодня, все же не будет молчать очень долго.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.