Женщин, занимающихся театральной режиссурой, в Татарстане немало. Но среди них почти нет таких, кто был бы востребован в своей профессии и за пределами республики. Лично я знаю только одну: это Регина Саттарова. В феврале она поставила спектакль "О.К." в Калининградском областном драматическом театре, работа вошла в репертуар.
В Казани спектакли Регины Саттаровой можно увидеть в творческой лаборатории "Угол". В этом сезоне там идут постановки "Дети и Эти" по рассказам Григория Остера (совместная работа Регины с режиссером Радоном Букаевым) и "Минус тридцать" по новеллам исполнителей спектакля. В них играют дипломированные актеры и музыканты независимой труппы "ПакетТеатр", которые объединились вокруг Регины в 2016 году. С тех пор их еще нередко называют "саттаровцами".
Паша ушел — как рок-звезда. Молодым (ему было 36 лет) и внезапно
Эти два абзаца предваряли текст беседы с Региной Саттаровой, который был готов к публикации еще на прошлой неделе. В минувшую пятницу, 20 марта, случилась беда: скоропостижно скончался актер и драматург "ПакетТеатра" Павел Поляков. Я посчитала нужным дополнить интервью с Региной ее воспоминаниями о Павле.
— Ты помнишь, как познакомилась с Поляковым?
— Он помогал мне со световой партитурой, когда я ставила в 2012 году новеллу для альманаха "Казань, я люблю тебя!". Он тогда уже работал осветителем в казанском оперном театре. Потом было множество совместных проектов. С Пашей очень хорошо было работать. Надежно. Он никогда не подводил.
— Во всех спектаклях "ПакетТеатра" у него были совсем не эпизодические роли. Что теперь будет с этими спектаклями?
— На роли Полякова будут вводиться другие люди, кто именно — я еще не решила. Никто не сможет играть так, как играл он. Новый в спектакле актер — это всегда новый спектакль: меняется атмосфера постановки. Спектакли, в которых играл Поляков, без Полякова будут другими. Но они будут жить. Такое решение Паша точно бы одобрил.
— Что в нем было особенным?
— Я думаю, что поляковская суперсила была в умении поддерживать друзей и верить в них. Он был немногословный, сдержанный. Но всегда говорил очень вовремя очень важные слова. Честно, спокойно, без пафоса.
Мне грустно оттого, что мы ясно понимаем, какой рядом с нами был человек, только, когда он уходит. Паша ушел — как рок-звезда. Молодым (ему было 36 лет) и внезапно. Ему стало плохо на репетиции. Не на моей, нет. Он был занят в проектах "Театра на Булаке"…
— Я очень люблю его пьесу "Свияжское время", которую ты ставила в пространстве заброшенного свияжского дебаркадера четыре года назад. Эффектную финальную сцену — когда с потолка сыпались изумрудным дождем свежие огурцы — вы тогда вместе с Пашей придумали?
— Если бы не Поляков, дождя из огурцов бы точно не было. Это он тогда купил огурцы. Вернее, у него у одного были деньги на эту сумасшедшую покупку. Как все было? Как-то утром к нам на репетицию приковылял колоритный мужчина — германовский такой персонаж: асимметричное лицо, зубы как забор. И хрипло скомандовал: "Купите огурцы!". Я ему говорю: "Давайте два кило!". Он: "У меня только шесть, возьмите шесть за двести рублей!". Я — Полякову: "Паш, у тебя есть двести рублей?—. У Полякова было только 500, одной купюрой. Последние на тот момент деньги. Но Паша – добрый и щедрый, это все знают. Короче говоря, мужик взял купюру, отдал нам огромный пакет огурцов, пошел за сдачей и пропал. Его не было два дня. За это время мы придумали дождь из огурцов. И только придумали, как сразу же пришел тот самый мужик. Со сдачей.
— Когда вы виделись с Пашей в последний раз?
— 18 марта. Я шла мимо Черного озера, смотрю — через дорогу, по диагонали от меня Поляков. Я ужасно обрадовалась и крикнула: "Поляков!!!". У него же день рождения был 16 марта, а я не смогла его день в день поздравить. И вот мы неожиданно и очень кстати встретились, это было подарком для меня. Подарком судьбы! Мы завернули в бар неподалеку. Очень хорошо посидели, поговорили. Смеялись…
Павел Поляков и Регина Саттарова
— Регина, я сейчас сверила даты и обнаружила, что все свои спектакли, начиная с новеллы в экспериментальном альманахе "Казань, я люблю тебя!" летом 2012 года, ты поставила при президенте Владимире Путине.
— Это факт.
— И его не обнулить.
— Вижу, ты тоже слышала идею Терешковой про "обнулить".
— Получается, что эта идея — обнулить все предыдущие президентские сроки Путина — может позволить ему оставаться у власти как минимум до 2036 года. Можешь себе такое представить?
— Могу, конечно. Это совсем нетрудно.
— Драматург Валерий Печейкин оперативно пошутил на своей странице в Facebook: "А сейчас все стали считать, кто будет сидеть дольше — Вайнштейн или Путин».
— Надеюсь, что Вайнштейн.
— Его приговорили к 23 годам тюрьмы. Тебе его не жалко?
— Нисколько! Абсолютно мне его не жалко. Он на протяжении нескольких десятилетий вел себя отвратительно и мерзко — позволял себе харрасмент в отношении огромного количества женщин. Мое сочувствие вызывают эти женщины, а не насильник Вайнштейн. Мне даже представить трудно, как можно сочувствовать насильнику.
— Давай сменим тему? Я хочу узнать подробности о твоем калининградском спектакле "О.К.". Что за пьеса в его основе?
— Это авторский спектакль. Мокьюментари по мотивам биографии художника Оскара Кокошки (Оскар Кокошка — знаменитый австрийский художник и писатель чешского происхождения — ред.), но не всей, а по той ее части, во время которой у него был роман с Альмой Малер — вдовой композитора Густава Малера. Три года длился этот роман. Существует мнение, что свои лучшие картины Кокошка создал именно в этот период. Мне было интересно работать с моментом обретения любви, главной любви в жизни художника. В первую очередь меня интересовало мгновение ее возникновения.
Основой калининградской постановки стала даже не пьеса, а ритмическая проза, которую написала я сама.
— Почему спектакль случился именно в Калининграде? Как ты туда попала и когда?
— Это было год назад. Я путешествовала: летела с пересадками из Казани в Варшаву. Калининград оказался по дороге. У меня там было четыре свободных часа. Я отыскала драматический театр. Пришла и говорю: "Здравствуйте!". Назвала свое имя. Познакомилась. И меня пригласили на постановку.
— Можно по порядку? Кому ты сказала "Здравствуйте!"?
— Сначала вахтеру. Потом заместителю худрука. Мне знакомые режиссеры говорили, что в калининградском театре классный заместитель худрука — Александр Федоренко, что мне обязательно нужно с ним познакомиться. Это оказалось правдой:
Федоренко, действительно, классный. Мы быстро нашли общий язык.
— До встречи ты ему не писала писем, не звонила?
— Кажется, написала. Но впервые он увидел меня в своем театре. И почти сразу после знакомства сказал: "Ну, давай что-нибудь поставим". Я честно предупредила: "Я занимаюсь современным театром, современным
искусством, современной драматургией. Вы к этому готовы?". Мы поговорили какое-то время, и Саша сказал: "Все хорошо, все здорово. Давай работать!".
— Поставить спектакль про Кокошку — это была ваша общая идея?
— Нет, моя. Сначала мы оба хотели, чтобы я ставила Дмитрия Данилова — пьесу "Сережа очень тупой", она мне очень нравится. Но к тому времени, когда я могла приступать к репетициям, в России было чуть ли не пятьдесят спектаклей по этой пьесе. Мы это выяснили, когда я уже вернулась из своего польского путешествия. И решили не ставить Данилова.
— Чем тебя зацепил Кокошка?
— Уже давно мне очень нравятся немецкие и австрийские экспрессионисты. Оскар Кокошка — один из них, невероятная история его долгой жизни (он прожил 93 года!) меня поражает. Сначала художника не признавали: эрцгерцог Франц Фердинанд называл Кокошку бездарностью, Гитлер — дегенератом. А во второй половине своей жизни Кокошка считался гением даже на родине, где уже не жил. Но, несмотря на почести и уговоры, он так и не вернулся в Австрию (умер в Швейцарии — ред.)
— 2020 год объявлен в России годом австрийского театра. Скажи, пожалуйста, ты знала об этом, когда предлагала Калининградскому театру идею спектакля про Кокошку?
— Да, знала. И посчитала, что это хороший повод вспомнить интереснейшего австрийского художника, которого довольно долго не признавали и не понимали. К тому же, Кокошка был еще драматургом и режиссером, его пьесы и постановки вызывали не меньше возмущения, чем его картины. И обсуждались в обществе они так же бурно, как его скандальные поступки — с куклой, например. После того, как Альма Малер ушла от Кокошки, он заказал в кукольной мастерской тряпичную копию своей любимой Альмы. И потом без смущения ходил с этой куклой в театр, в гости…
— Сравни, пожалуйста, свой калининградский опыт работы с казанским. В каком городе тебе комфортнее?
— Колоссальной разницы я не вижу. Все всегда зависит от театра: он может быть очень классным в далеко не столичном городе, он может быть неприятным и отталкивающим — в столичном. И в Казани, и в Калининграде мне везло с театрами. Везет.
— Ты осознаешь, что калининградское везение устроила себе сама? Если бы год назад ты не заявилась без приглашения в этот театр, не было бы никакого спектакля про Кокошку.
— Ну, в общем, да. Поняла сейчас, что мне нужно обязательно назвать одно имя: Мачей Виктор. Мачей — это имя, Виктор — фамилия. Это режиссер из Гданьска, с которым мы познакомились на фестивале "Любимовка" в Москве. Потом он приезжал к нам в Казань ставить читки пьес современных польских драматургов, Это он мне рассказал про "очень хороший театр в Калининграде, в который можно просто прийти и сделать, что хочешь". Он первым дал мне понять, что политика калининградского театра — такая же, как в казанском "Углу": можно прийти с любой идеей, и, если она понравится, тебе дают возможность эту идею реализовать. Редко, где так происходит.
— Регина, где ты сейчас живешь?
— Моя "база" — в Казани. Это мой родной и любимый город. Из городов, где я жила в разное время — Москвы, Петербурга, — всегда возвращаюсь в Казань. Мне нравится такая политика: иметь дом и основную работу в Казани, но иногда, чтобы не закостенеть, уезжать куда-то на время. Помню, после выпуска одного большого театрального проекта в Казани я почувствовала, что мне срочно нужно уехать. И почти весь прошлый год я путешествовала. Была в Германии, Франции, Финляндии, Польше. А я, надо сказать, не легкая на подъем. Я домосед. Вот такой парадокс. Но путешествия освежают: уходит усталость, расширяется восприятие, исчезают внутренние границы.
— Уже известно, над чем ты будешь работать в Казани в ближайшее время?
— С ребятами из "ПакетТеатра" мы сейчас готовим премьеру. Я не текстоцентричный и не конвенциональный режиссер. Мне интересно работать, отталкиваясь от текста, а не иллюстрировать его. Сейчас моя отправная точка — пьесы "Нарушение аудитории" и "Самообвинение" современного австрийского автора Петера Хандке. Он мне очень интересен. Что у нас получится, трудно сказать. Но это точно будет не традиционный психологический театр в привычном его понимании. Будет работа с формой. Премьера состоится этой весной, в "Углу".
— Как думаешь, не помешает вашим планам коронавирус?
— Все может быть. Я впервые в своей жизни такое наблюдаю: закрыли из-за вируса театры в Италии, Германии, Франции, Чехии, Польше… Но страха и ужаса я не чувствую. Это даже не покой, а… Сейчас объясню. Вчера, когда я ходила в магазин за ванильным пудингом, обратила внимание на лица прохожих. Они выражали не покой, не усталость, а какую-то внутреннюю ко всему готовность, понимаешь? Вот эту внутреннюю ко всему готовность я сейчас чувствую.
— Регина, мы с тобой познакомились восемь лет назад. К тому времени ты была дипломированной, но нигде не работающей актрисой. Успела окончить два курса филфака Казанского университета, поступить на театроведческой факультет в ГИТИС, бросить этот вуз и выиграть Гран-при режиссерской лаборатории "Свободная сцена", которую проводил в Казани Фарид Бикчантаев. Потом ты поступила на Высшие курсы сценаристов и режиссеров, где окончила мастерскую Ираклия Квирикадзе и Андрея Добровольского. Все это прошлое, этапы которого я перечислила, — что оно для тебя?
— Время обретения себя в режиссуре, путь к профессии. Это был долгий, мучительный, но необходимый этап к принятию того факта, что я — режиссер. Сделать это было непросто, несмотря на то, что с подросткового возраста у меня никогда не было сомнений в том, что я буду заниматься режиссурой. Но сказать: "Я — режиссер" — это все равно, что начать говорить вслух: "Я — художник". Нужно почувствовать внутри себя разрешение на это высказывание, чтобы оно воспринималось убедительно в первую очередь для меня самой.
— Сейчас уже нет внутренних сомнений, что ты — режиссер?
— Нет сомнений. Но мне не нравится слово "режиссер".
— А "режиссерка"?
— Да, так лучше. Я — режиссерка. Слово "режиссер" несет за собой цепь ассоциаций, которым я не соответствую. Представляешь, в Калининграде в течение первых полутора месяцев работы меня каждый день останавливали на служебном входе в театр и каждый день спрашивали: "Вы - кто?". И я каждый день отвечала: "Здравствуйте, я — режиссер, ставлю спектакль на малой сцене".
— В Калининграде так положено, может быть?
— Просто режиссер — он по-другому должен выглядеть, сложился уже узнаваемый всеми образ-шаблон. Какой именно? Ну, режиссер — это чаще всего мужчина. Ему за сорок. Он серьезный. В свитере "режиссерском".
— А ты — смешливая женщина, которой еще нет сорока. Но свитера же ты носишь?
— Сказать, сколько их у меня? Двадцать восемь!.. А главное в стереотипном образе режиссера — знаешь, что? Люди привыкли, что режиссер — это всегда тиран и деспот. От него ждут крика и истерик. К отсутствию и невозможности диалога с режиссером многие артисты очень быстро привыкают: нет — и не надо. Многие заранее согласны с тем, что режиссер должен всех актеров и коллег из постановочной команды психологически насиловать. Когда ты приходишь работать,а не насиловать, на тебя смотрят как-то кисло.
— С недоверием.
— Но это мой манифест: никакого никогда насилия. Не нравится, не хочешь работать — уходи. Не мучай себя и коллег. Насилие — это ненормально. Нормально — работать в атмосфере взаимного уважения и понимания профессии.
— Можно сказать, что понятный многим метод кнута и пряника ты меняешь на метод "без кнута"?
— Никакого кнута. И пряника тоже не нужно: это какая-то манипуляция. Просто нужно выбрать, чем ты занимаешься — театром или манипуляциями. Нужно учиться говорить, слушать, дискутировать, договариваться. Это мое внутреннее стратегическое решение. Понимаешь, театр — это государство в государстве. Если мы сможем в театре договариваться, то потом и за его пределами, может, что-то к лучшему изменится.
Бойтесь равнодушия — оно убивает. Хотите сообщить новость или связаться нами? Пишите нам в WhatsApp. А еще подписывайтесь на наш канал в Telegram.