Уральские марийцы: далекие и близкие

Хэллоуин, который широко отмечают на Западе да и в России, у многих ассоциируется со смертью и чем-то сверхъестественным. Считается, что этот праздник восходит к древним языческим традициям поминовения умерших предков, но его связь со своими корнями давно утеряна, и сегодня Хэллоуин — лишь повод для карнавала. Между тем в культуре некоторых современных финно-угорских народов — например, марийцев — эта связь, кажется, жива по сей день, и их традиции могут многое поведать нам о древних представлениях людей о мире.

После падения Казани в 1552 году марийские земли вошли в состав Русского государства, а часть непокорившихся марийцев бежали от поборов и крещения на восток. Сегодня их потомки, восточные марийцы, живут в Удмуртии, Пермском крае, Башкортостане, Свердловской области. На протяжении года фотографы Александр Сорин и Федор Телков и антрополог Наталья Конрадова исследовали культуру самой восточной группы марийцев — уральских. При поддержке фонда "Хамовники" они создают мультимедийный проект "Воплощение памяти. Урал мари", в рамках которого будет издана книга и появится онлайн-архив с сотнями фотографий, различных видеоматериалов и текстов.

Как говорят авторы проекта, финно-угры, к которым относятся марийцы, это настоящие евразийцы, заселяющие и соединяющие Европу и Азию. Поэтому и выставки в рамках проекта пройдут в Москве, Екатеринбурге и Новосибирске — в европейской, азиатской частях страны и на границе, где и живут уральские марийцы. "Idel.Реалии" поговорили с Натальей Конрадовой и Александром Сориным об этой удивительной группе марийского народа — об их истории и самобытности, древней традиции "кормления мертвых" и славе колдунов, а также о реконструкции "марийскости", синтезе культур и универсальности их представлений о жизни и смерти.

ПОЧЕМУ УРАЛЬСКИЕ МАРИЙЦЫ?

Наталья Конрадова, антрополог:

Сегодня я живу в Берлине и пишу книгу, посвященную русскому интернету. Но я антрополог и работаю с разными материалами — как с дигитальной антропологией, так и с традиционной, которую сейчас редко где найдешь, но вот на Урале нам это удалось.

Марийцы Урала: история одного народа

Одной из сфер моих исследовательских интересов было восприятие смерти — как среди традиционных, так и современных культур. Однажды я случайно встретила своего друга Сашу Сорина в аэропорту Перми, и он сказал, что едет к коми-пермякам на "кормление мертвых". И тут я поняла, что это тот самый момент, которого мне не хватало, чтобы моя исследовательская картина была полной. Я умоляла его взять меня собой, за сутки собралась, и мы поехали на Семик — родительский день, который приходится не на субботу, как у православных, а на среду или четверг. Этот обычай сохранился с древних времен, абсолютно языческий, который есть и в русских деревнях. Еще сто лет назад Семик проводили деревенские жители повсюду в России и Беларуси.

Спустя некоторое время Сорин мне рассказал, что познакомился с талантливым фотографом Федором Телковым из Екатеринбурга, который подал ему интересную идею. Он говорил что-то о том, что на Урале живут марийцы, которые поддерживают связь со своей исторической родиной, Марий Эл, откуда к ним доходят новые тенденции по реконструкции марийской культуры. Потом выяснилось, что история там гораздо более интересная. Я ожидала, что это будут какие-то "ряженые", которых я тоже очень люблю изучать. Тема моей диссертации — китч, я в целом очень люблю анализировать пограничные сюжеты — китч, пограничную эстетику, которая городом воспринимается как безвкусица. И разные фальшивые идентичности мне тоже были интересны.

Когда мы приехали в уральскую марийскую деревню, там выяснилось, что у них есть, конечно, какие-то элементы эстрадной марийскости, и они сильно подновляют костюмы какими-то ужасающе современными блесками. Но, во-первых, саму эту эстрадность они воспринимают как часть своей культуры, не игру. Во-вторых, за этим неаутентичным фасадом, похожим на советский фольклор, скрывается гораздо более сохранная традиция, чем та, которую мы видели у коми-пермяков. Уже в первую поездку стало понятно, что это совсем другая история, и это было чудесно.

Деревня уральских марийцев

Уральские марийцы — современные люди. Да, они живут в деревнях, но они гораздо больше увлечены потреблением инновационных продуктов — больше, чем в Берлине или Москве. Они не сектанты, которые сидят в лесу, не имея никаких контактов с цивилизацией. При этом у них есть пласты, которые, судя по всему, не были результатом реконструкции и сохраняются поколениями. Никакая советская, а до этого российская имперская колонизация, никакие попытки русифицировать, никакое миссионерство до конца это не смыло. И это завораживает.

Я там была четыре или пять раз, ребята — даже больше. Мы за это время узнали практически всех марийцев, потому что там всего три района, где живут марийцы. Побывали и в Пермском крае. Стало понятно, что они, встретив нас довольно экзотическим образом, в традиционных костюмах, хлебом-солью, с этим своим эстрадным налетом, на самом деле не очень экзотичны, они вообще-то такие же, как и мы. Их отношения с умершими предками не сильно отличаются от наших, современных городских жителей, у которых связи с традицией более или менее утеряны. Потому что когда мы несем цветы на кладбище, мы делаем то же самое, это следы тех же самых культов. Разница только в том, что они сохранили относительно спокойное отношение к смерти. Для них смерть — близко. Это их родное кладбище, оно рядом, через дорогу. У нас — это совершенно отчужденная реальность. В остальном никакой "экзотизации" не случилось. Наоборот, мы поняли, что это такая реальность, которая только кажется экзотической, потому что люди костюмы надевают.

​МЕРТВЫЕ БЛИЗКИЕ И БЛИЗКИЕ МЕРТВЫЕ

Александр Сорин, фотограф, организатор фонда ФОТОДОК:

Уральских марийцев мало изучали, но дело не только в этом. Эта группа марийцев дольше всех избегала отношений с русскими, они собственно от них бежали. В связи с этим они дольше всех сохраняли свои языческие традиции. У марийцев в окружении других народов — русских, татар, башкир — до сих пор сохраняется слава колдунов. По крайней мере у тех из них, кто занимается лечением, гаданием и получает знания, как они говорят, от умерших. Когда-то ведь не было никакой медицинской помощи, да и сейчас с этим проблемы. Именно за марийцами сохранилась такая слава — видимо потому, что они больше других были оторваны от православия. Считается, что у них это лучше получается, и если уж идти снимать сглаз, то лучше к марийцу.

Там существует четкое разделение на "нас", марийцев, и "их" — русских и всех остальных. Это такая глубинная история из прошлых лет. Между ними — марийцы, уехавшие в Екатеринбург. Некоторые из них, уехав в город, не решаются вернуться с маленькими детьми в родные деревни. И слушая их рассказы, ты понимаешь, что марийские деревни — это как зона за кругом в "Вии", там может происходить непредсказуемое. В городе они "в безопасности", но стоит вступить туда, тебя могут сглазить, могут начаться какие-то неприятности. Как будто ты вступаешь в зону, где ничего не контролируешь. Там другие законы.

Однако это не экзотическая история конкретного народа, это совершенно универсальная история, которая касается как разных финно-угорских народов, так и других — русских, татар, вплоть до индейцев Латинской Америки. Это про то, что было забыто, перемолото христианством и сейчас уже носит такие рудиментарные формы. Все меньше и меньше людей задаются вопросом, почему они ходят на кладбище, носят туда цветы, а может быть и кусочки хлеба, рюмку водки, а также тем, что означают те или иные праздники — от западного Хэллоуина до православных дней поминовения перед Пасхой. Для нас уральские марийцы были такой фокус-группой с традициями, из которых выросла вся нынешняя культура взаимоотношений между живыми и умершими предками, и которые сохранились в наиболее чистом и явном виде.

В общей сложности было семь экспедиций. Изначально, когда мы планировали проект, все вращалось вокруг Семика — дня, когда люди ходят на кладбище "кормить" умерших. С этим обычаем я столкнулся еще у коми-пермяков, и он меня поразил, потому что на деревенское кладбище приезжает огромное количество родственников со всех концов страны. Можно не приехать на день рождения, свадьбу, но на Семик, день кормления предков, приезжают все, это святое. Когда начали копать дальше, то наш календарь начал расширяться. Мы поняли, например, что очень нужно попасть на Девятое мая, потому что этот день у уральских марийцев приобретает традиционные черты их взаимоотношений с умершими.

Семик в языческой традиции — это последний день из примерно трехнедельного периода, когда мертвые, выпущенные с того света, ходят по миру. В первый день, когда они выходят, их кормят дома, не пуская вглубь, потому что отношение к мертвым почтительное, но настороженное, с опаской, ведь никогда не знаешь, что от мертвых можно ожидать, даже если это умершие близкие родственники. Опасаются, что они не уйдут, не вернутся к себе в загробный мир. На Семик, в последний день их пребывания на земле, мертвых кормят и на весь год "закрывают" на кладбище.

ИСХОД НА ВОСТОК

Наталья Конрадова: Все, что нам известно об уральских марийцах сейчас — это такая устная традиция, которая сто тысяч трансформаций претерпела, письменных источников на марийском языке нет. Есть русские источники, восхвалявшие Ивана Грозного, взявшего Казань. Это такой колониальный подход. Черемисы, как марийцев называли до восемнадцатого года, были "злые", почему-то не любили нас, русских. В Казанском ханстве кроме тюрков жило много разных финно-угров, которые не хотели переходить под власть Русского государства, потому что среди прочего это предполагало крещение.

Черемисские войны, как они называются в русских источниках, были довольно кровавые, и в них принимали участие не только марийцы. Активное сопротивление продолжалось больше 30 лет. В какой-то момент был заключен мирный договор, марийцам было запрещено селиться в городах и заниматься кузнечным делом, потому что боялись, что они будут ковать оружие. С них брали очень большой налог, если они не крестились. Марийцы бежали от крещения, христианизации, которая их постоянно настигала. Еще в девятнадцатом веке было очень много марийцев, которые так и не были крещены. Их пытались крестить и русифицировать разными способами, но уже в основном ненасильственными.

Интересно, что было две "волны" исхода марийцев. Первая группа шла через север и остановилась в Пермском крае и восточнее, а вторая — через юг, Башкирию. Марийцы шли, кто-то оставался, другие шли дальше. В результате сегодня они сами делят себя на кунгурских и, как они говорят, "йепоныш" ("уфимских"). Обе группы эту разницу между собой хорошо сознают. Так они оказались на Урале в попытке сохранить свою культуру. Сохраняется ли память об этом в их сознании? Нет, это уже не та устная традиция, которая переходила из поколения в поколение. Сегодня их знания об этом почерпнуты из книжек и интернета. Живя на территории Пермского края или Свердловской области, они знали, что они пришлые, но, по моим наблюдениям, объяснение того, как это случилось, из бабушкиных рассказов уже было утеряно.

На уровне заявлений они, конечно, будут говорить о важности традиций и языка, сохранении своей идентичности. В реальности же марийцы живут в ситуации, когда не могут это сделать. В школах нет марийского языка. Они понимают, что дети уезжают из деревень, им ничего делать в деревнях. Там нет вообще никакого варианта найти работу, бизнес весь загнулся. Есть несколько каких-то молочных ферм. Это каторжный труд, сложно все организовать из-за массы препонов. К тому же в деревне вообще не очень любят, когда ты ни с того ни с сего вдруг стал богатенький.

Лояльность российской власти — важный вопрос. Власть не собирается, конечно, специально вредить, но она их и не поддерживает, это невыгодно. Местные власти должны выделять деньги, для этого нужны ресурсы. Уральские марийцы, безусловно, совершенно лояльны, но уже спустя несколько дней в частных разговорах могут сказать, что неплохо бы в школах преподавать марийский. В некоторых семьях, для которых особенно важна традиция, стараются дома с детьми говорить на родном языке, но в других семьях вообще перестают говорить по-марийски.

Они не понимают, что такое билингвальность, что ребенок может говорить на двух языках, что это скорее обогатит его, чем разорит. Они не обязаны это понимать на самом деле. Марийцы отказываются от своего языка, чтобы у ребенка была возможность получить специальность, уехать, найти работу, не влачить жалкое деревенское существование. Они сдают позиции, потому что живут в ситуации, где их культура бесперспективна. С тех пор, как им было запрещено жить в городах, марийская культура до сих пор живет только в деревне.

РЕКОНСТРУКЦИЯ МАРИЙСКОСТИ

Наталья Конрадова:

Краеведение у уральских марийцев сейчас на подъеме. Это интересное явление, когда краевед это не только человек, который знает местную историю или собирает какие-то факты, но иногда даже основывает новые культы. Мы наблюдали, например, культ патыра, марийского богатыря. Этот культ появился еще в 90-ые годы в Марий Эл, а уже в нулевые в уральской деревне Андрейково возник вопрос — почему там, рядом с кладбищем, есть еще некий лог, который почему-то назывался богатырским. Нашлась какая-то бабушка, которая вспомнила, что там, как рассказывала её бабушка, погиб один марийский патыр, якобы сражавшийся с башкирами. Про башкир бабушка ничего не знала, она знала только о том, что был марийский богатырь.

Тут же появился местный краевед, который сопоставил какие-то факты, вычитанные у Ключевского и еще где-то, и сказал, что все верно, в 18-ом веке тут была битва с башкирами, которые воевали против России, потому что в то время власти лишили башкир привилегий на землю. Они нашли какой-то камень, сами дотащили его трактором в этот лог. Бабушка говорила, что богатырь погиб выше, но выше поднять камень просто не смогли. И теперь местные марийцы после Семика поднимаются чуть выше на гору и "кормят" патыра. Мы не знаем, существовал ли этот патыр вообще, и если да, то где он умер, но этот культ, возникший чуть ли не наших глазах, уже стал реальностью.

Есть научная концепция о том, что в Марий Эл в 90-ые годы искусственно реконструировали традиционную марийскую веру. В этом принимала активное участие марийская интеллигенция. Они брали марийские деревенские культы, частично перерабатывали, синтезировали с христианством, потом сделали даже какой-то символ веры, записали его несколько лет назад на собрании картов, марийских жрецов. У них много богов, там целый пантеон — Большой Белый Бог и многие другие, которые тоже из Марий Эл "спущены", но это многобожие и так всегда существовало. Одна женщина нам так сказала: "Мы в русских богов тоже верим". Три "русских бога", по её словам, это Христос, Богородица и Николай Угодник. Эзотерику они тоже легко впитывают, экстрасенсы там в каждой деревне что-то лечат. Мы наблюдали и волшебный синтез современных ритуалов — например, "Бессмертного полка". Они сначала идут на это шествие с портретами своих дедушек, а потом, после торжественной церемонии у памятника, идут на кладбище, где всех этих ветеранов "кормят". Культура уральских марийцев — она не просто о старых временах, это современная штука, которая впитывает другие культы.

ЭКЗОТИКА И УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ

Александр Сорин: Больше всего меня впечатлило универсальное представление уральских марийцев о мире, устройстве пространства, в котором есть живые и мертвые, контакты между ними, а также полная открытость этой языческой культуры ко всему. Сейчас чаще бытует мнение, что язычество это что-то отсталое, дохристианское, связанное с обрядами, жертвоприношениями и черт знает с чем ещё. Однако люди там с гордостью говорят о язычестве. Это основа любого религиозного представления, на которой нарастает потом монотеизм, и которая с монотеизмом борется, но не отвергает его и с легкостью включает всех — Христа, Деву Марию, Николая Угодника. Для них это явления одного масштаба, но отвечающие за разные отделы мироустройства. Они рассуждают примерно так: хуже от этого не станет, а вдруг от них действительно что-то зависит, так надо их уважать, надо к ним обращаться. Со всем, от чего мы хотя бы немножко зависим, нужно поддерживать уважительные, почтительные отношения. Столкнувшись с их представлениями, начинаешь смотреть на мир другими глазами.

С другой стороны, впечатляет представление о текучести и изменчивости. Европейская история хочет разложить все по полочкам, расписать все периоды, где каждый эпизод описан и неподвижен, а на самом деле человеческие взаимоотношения — непрерывно меняющаяся живая ткань. Там ты понимаешь, что у их язычества нет никакого канона, есть жизнь, красная линия устной традиции, а дальше идут сплошные отклонения. Поэтому, собственно говоря, отклонений нет, потому что отклонения и есть жизнь тех представлений, которые передают из поколения в поколение, от мертвых к живым. И какая-нибудь эзотерика и другие современные примеси — это не нарушение традиции, а лишь современный этап её бытования.

Меня интересует ракурс универсальности, а не экзотичной этнографии. Есть вещи, которые у них сохранились лучше, чем у других народов или городских жителей. Для меня это интересно не потому, что есть какая-то гипотеза, которую хочется исследовать. Можно было бы, наверное, не слезая с дивана её сформулировать. Но одно дело предположение, и совсем другое, когда там, на месте, у тебя появляется дополнительная сторона в твоей картине мира, и это не высосанная из пальца теория или гипотеза, а некая общая грань для всех людей. Во всей этой истории для меня гораздо важнее было не подтвердить или опровергнуть какую-то теорию, а попытаться самому найти, понять и почувствовать эту грань.

Наталья Конрадова: Я думаю, что экзотический компонент может многих заинтересовать. Есть люди, которые до сих пор хранят традиционные костюмы, сами их почти не делают, но еще хранят. Они проводят определенные ритуалы и обряды, которые кажутся немного диковатыми, особенно жителям Садового кольца. Они живут не очень далеко от нас — в Свердловской области или Пермском крае, они наши современники, это не секта где-то там, в дремучем лесу, но они при этом вот так живут. А вот дальше наступает момент узнавания, когда ты в "другом" видишь себя. Он все равно не такой, как ты, и никогда не будет таким, но этот момент узнавания, понимания, что он твой "другой", альтер эго, это очень важно.

Кроме того, есть в этом и общественная миссия, как бы пафосно это не звучало. Речь о попытке пробудить некоторый интерес к "другим" — тем, кто живет за Садовым кольцом, за МКАДом, за Уралом. Не знаю, насколько эта проблема глобальная, но в России она точно есть: полное отсутствие интереса к тому, что происходит не очень далеко от тебя. Есть, условно говоря, две повестки — твоя квартира и какой-нибудь Гондурас или США. Происходящее "ближе" в каком-то историческом смысле оказывается "дальше". Хорошо, если люди поймут, что история "других" — например, уральских марийцев — глубоко вписана в историю их страны. Будет здорово, если людям придет в голову мысль о том, что время и пространство чуть шире, чем им кажется.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Говорим о том, о чем другие вынуждены молчать.