Николай Вавилов, ученый-биолог, совершивший важнейшие открытия в области происхождения растений и ставший лицом советской генетики, умер от голода зимой 1943 года в саратовской тюремной больнице. Он был арестован летом 1940 года, обвинен в шпионаже и вредительстве и приговорен к расстрелу, замененному впоследствии на 20 лет лагерей. Его имя постарались стереть из памяти всех, кто его знал — как в СССР, так и за его пределами.

25 сентября 1970 года на Воскресенском кладбище Саратова вокруг задернутого покрывалом памятника — 14-тонной каменной глыбы — собрались несколько сот человек. Сотрудница Всесоюзного института растениеводства (ВИР), которым руководил Николай Вавилов, вспоминала: "Когда полотнище упало, мы, старые вировцы, прямо ахнули. Лицо, изображенное в граните, не имело ничего общего с лицом Николая Ивановича".

Позже, когда саратовский скульптор Константин Суминов уже закончил работу над памятником (а деньги на него собирали все, кто знал Николая Вавилова и кому он был дорог), выяснилось, что ему нанесли визит "искусствоведы в штатском" и потребовали, чтобы Суминов стесал на лице ученого все морщины, убрал прищур и вырубил широкую улыбку. Отказать им скульптор не смог.

Эпизод с открытием памятника советский журналист и писатель Марк Поповский описал в книге "Дело Вавилова". Во время оттепели Поповскому удалось получить доступ в архивы, где хранилось дело учёного. Кроме того, журналист провел десятки встреч с людьми, знавшими Вавилова. Попытка рассказать о судьбе ученого едва не стоила Поповскому свободы. Его обвинили в краже юношеских рукописей Вавилова (обвинение, комментировал Поповский, абсурдное — этих записей просто нет), но не посадили, а позволили эмигрировать. Книгу "Дело Вавилова" Поповский опубликовал уже за рубежом.

Поповский вспоминал, что узнал о Николае Вавилове случайно. В середине 50-х в гостях у пожилой супружеской пары — двух чудом переживших репрессии ученых-биологов — журналист увидел портрет симпатичного, физически очень крепкого человека с сияющей, почти детской улыбкой. Когда ему сказали, что это академик Вавилов, Поповский решил, что речь о Сергее Вавилове — ученом-физике, президенте Академии наук СССР с 1945-го по 1951 год. В этом, как впоследствии убедился журналист, и была уловка Сталина — назначив Сергея Вавилова на пост президента Академии наук, сделать так, чтобы при упоминании фамилии "Вавилов" вспоминали его, а не погибшего страшной смертью старшего брата.

Николай Иванович Вавилов родился 25 ноября 1887 года в Москве. Его дед был крепостным крестьянином, а отец, начав с должности приказчика в магазине, стал купцом-миллионером. Сыновья Ивана Вавилова — Николай и младший Сергей — закончили коммерческое училище, Сергей поступил в университет, а Николай — в сельскохозяйственный институт, который стал в дальнейшем Тимирязевской сельскохозяйственной академией.

Это учебное заведение Николай Вавилов закончил в 1911 году, затем стажировался за границей, в том числе учился у автора термина "генетика", английского ученого Уильяма Бэтсона. В 1917 году он был приглашен профессором сельскохозяйственного института в Саратов и работал там до 1921 года. В 1920 году в Саратове прошел первый съезд селекционеров, Вавилов выступил там с докладом о гомологических рядах наследственной изменчивости растений. Член-корреспондент РАН, сотрудник Института общей генетики, профессор Илья Захаров-Гезехус отмечал, что крупные ученые сравнивали закон, который представил на съезде Вавилов, с периодической таблицей Менделеева.

После отъезда из Саратова в Москву, а затем в Петроград Николай Вавилов стал заведующим Отделом прикладной ботаники, затем возглавил Всесоюзный институт прикладной ботаники (позднее — Всесоюзный институт растениеводства). В 20-х-начале 30-х Вавилов объездил с экспедициями и командировками полмира. В том числе совершил тяжелейшую и опасную экспедицию в горный Афганистан, за нее ему присудили золотую медаль имени Н.М. Пржевальского "За географический подвиг".

"Кроме этого, — рассказывал Захаров-Гезехус — были экспедиции в 1930-м, 1932-м году в Центральную и Южную Америку, в самые малодоступные области".

Все это делалось для понимания природы культурных растений, и сам Вавилов писал, что он постигает философию этих мест, философию земледелия в этих районах, так он любил об этом говорить. И постепенно составлялась коллекция, которая к концу 1930-х годов была самой большой в мире. В 1927 году на V Международном генетическом конгрессе в Германии Вавилов выступил с докладом "Мировые центры сортовых богатств (генов) культурных растений". Ценность этой работы, объяснял Захаров-Гезехус, в том, что "Вавилов указал, что было несколько центров, главным образом в субтропических областях и преимущественно в горных областях, где происходило одомашнивание растений. Это было независимо, например, в Китае и на Ближнем Востоке. Естественно, контактов между этими цивилизациями десять тысяч лет назад почти не было <...> Вавилов, разрабатывая эту теорию центров, пожалуй, первый в мировой науке заговорил о географии генов, о необходимости изучать изменчивость и распределение генов на всем земном шаре".

В 1929 году Вавилов стал действительным членом Академии наук СССР и президентом ВАСХНИЛ — Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И.Ленина.

В 1929 году он поспорил со Сталиным.

"ЯЗЫК ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ"

Сталин устроил совещание с представителями опытных сельскохозяйственных научных учреждений. Вавилов выступал с докладом "О положении дел в выведении новых сортов" и рассказал, что на растениеводство выделяется мало денег, так что, в сравнении с другими странами, "приходится констатировать нашу нищету".

Советский и российский историк Яков Рокитянский в статье "Сталин — инициатор, Лысенко — главный подстрекатель убийства академика Н.И.Вавилова" приводит дальнейший диалог:

"Сталин: Тут не только нищета — тут возможна безалаберность.

Вавилов: Наши лаборатории не оборудованы. Наши валютные требования на 5 лет — 10 млн. Мы не в состоянии выписывать иностранную литературу.

Сталин: Иногда всякую макулатуру выписывали. Отказывает разве "Международная книга"?

Вавилов: От нас требуют валюты. Беря на себя посредничество в выписке.

Сталин: На 700 тыс. в год выписывается всякой макулатуры.

Вавилов: Наша обязанность быть на уровне мировой науки".

Советский и российский генетик, доктор сельскохозяйственных наук и биограф Николая Вавилова Валерий Глазко считает, что судьба ученого определилась в 1929-м — в год Великого перелома (годом "Великого перелома на всех фронтах социалистического строительства" назвал 1929-й Иосиф Сталин).

"В 30-е гг. ХХ в. в стране произошел перелом, точнее, вскоре юбилея Сталина Ноябрьский пленум ЦК ВКП(б) 1929 г. дал директиву о развертывании наступления на капиталистические элементы города и деревни", — пишет Глазко в статье "Виновны в смерти (Хроника последних лет жизни Николая Ивановича Вавилова)".

Он отмечает, что у "Николая Ивановича с властью до конца 20-х гг. конфликтов не было. Неприятности были, но они объяснялись завистью, ненавистью и желанием занять его место". Противостояние, которое привело Николая Вавилова к гибели, было "продиктовано логикой развития советского государства". Теперь научная "дискуссия основывалась не на убеждении оппонента в своей правоте, а на доказательстве вредности его взглядов и исследований для народного хозяйства или на несоответствии взглядам Советской власти", формы проведения дискуссии соответствовали "языку гражданской войны", а вину за провалы и неудачи индустриализации и коллективизации партийное руководство переложило на "вредителей" из числа "классовых врагов".

Николай Вавилов оказался в числе "классовых врагов". Позднее, под пытками, у него выбили признания во "вредительстве".

Валерий Глазко перечисляет, что, по его мнению, сделало Николая Вавилова неприемлемым для советской власти. Это:

• происхождение (из купеческой семьи);
• независимость мышления (Вавилов до конца отстаивал идею неизменности гена, которая "отменяла перспективу переделки природы растений, животных и, главное, — человека в угодном партии направлении и масштабе");
• общая "великая грамотность" (Марк Поповский в "Деле Вавилова" писал, как коллеги ученого рассказывали о его страсти к чтению, в частности, к чтению новейших научных изданий — эта страсть раздражала малообразованных Сталина и антипода Вавилова — Трофима Лысенко);
• известность за рубежом (как полагают исследователи жизни и смерти Николая Вавилова, международное признание прежде всего среди британских и американских ученых позволило Вавилову оставаться на свободе достаточно долго, до середины 1940 года — в некотором смысле, считают биографы Вавилова, судьбу решил пакт Молотова-Риббентропа);
• смелость защищать невиновных (Марк Поповский писал, что "в архиве ВИРа хранятся многочисленные письма, адресованные в различные инстанции. Директор института просил вернуть в Ленинград арестованных и высланных, ручался за их лояльность, утверждал, что эти люди уникальные знатоки той или иной культуры (так оно чаще всего и было) и без них остановится государственной важности дело").

Яков Рокитянский в статье "Сталин — инициатор, Лысенко — главный подстрекатель убийства академика Н.И.Вавилова" приводит цитаты из двух писем ОГПУ. Первое — от 1932 года.

"ВАВИЛОВ, — говорилось в нем, — типичный авантюрист в научной области… Его научное "имя" весьма сомнительной ценности. Известность его заграницей приобретена не без содействия контрреволюционных кругов за кордоном. <…> Суммируя приведенные выше материалы Эк[ономического] У[правления], ОГПУ считает установленным наличие разветвлённой кр. группировки ВАВИЛОВА, стремящейся захватом в свои руки руководства и развития сельского хозяйства Союза вести его по пути задержки и срыва социалистической реконструкции в интересах капиталистической реставрации".

Во втором директивном письме (уже НКВД, а не ОГПУ), подготовленном в 1934 году по заданию Сталина и ему адресованном, приводились показания арестованных коллег Вавилова и утверждалось, что "политические позиции Вавилова резко враждебны Коммунистической Партии и Советской Власти".

Рокитянский рассказывает о событии, случившемся между появлением писем, в 1933 году. Седьмого ноября председатель ЦИК Михаил Калинин устраивал прием по случаю годовщины Октябрьской революции. Здесь должны были присутствовать все руководители страны. Вавилову послали приглашение. Но получил он его 13 ноября. Было сделано так, пишет Рокитянский, чтобы он не смог успеть прибыть на банкет, где должны были присутствовать Сталин и его окружение, и Вавилов это понял.

Еще раньше — в 1930 году — началась травля Вавилова и его соратников в печати.

В это же время — в начале 1930-х годов — на небосклоне советской науки взошла звезда Трофима Лысенко.

Рокитянский пишет: "Судьба Николая Ивановича зависела от двух человек — Сталина и Лысенко. О звериной ненависти вождя уже шла речь. Но она все время подпитывалась не менее злобным отношением к гениальному ученому со стороны Т.Д. Лысенко".

"БРАВО, ТОВАРИЩ ЛЫСЕНКО, БРАВО!"

Агроном из крестьянской семьи, Лысенко стремительно завоевывал авторитет у руководства СССР.

"Он импонировал Сталину своим крестьянским происхождением и обещанием в кратчайшие сроки поднять урожайность зерновых культур, вывести за два с половиной года вместо 10–12 лет новый сорт. <…> На встрече ударников сельского хозяйства с руководителями ВКП(б) и советского правительства Лысенко произносит речь в чисто сталинском духе о вредительстве в ученом мире, о том, что колхозники "дают народному хозяйству больше, чем некоторые профессора". В ответ — бурные аплодисменты и фраза Сталина: "Браво, товарищ Лысенко, браво!" С этого момента невежественный агроном Т.Д. Лысенко превратился в интеллектуальную звезду сталинского режима, стал его научным олицетворением", — пишет Рокитянский.

Достижения генетиков Лысенко объявил лженаукой. В стране развернулась кампания (позднее, во время оттепели, названная "лысенковщиной") по их преследованию.

"Окончательно, — пишет Глазко, — судьба Н.И. Вавилова решилась в Кремле в начале апреля 1935 г. До этого его активно третировали на всевозможных совещаниях, упрекали в том, что он занимается пустяками. Он стал "невыездным", был положен конец его зарубежным научным экспедициям и, что особенно важно, научным контактам. <…> В марте 1935 г. на VII съезде Советов его лишили поста члена ЦИК. В феврале внезапно было отложено, а затем и отменено санкционированное еще в августе 1934 г. наркомом земледелия празднование 10-летнего юбилея ВИРа, а также чествование Н.И. Вавилова в связи с 25-летием его научной и общественной деятельности. И это было сделано тогда, когда уже была проведена большая подготовительная работа, оповещены советские и зарубежные учреждения, а многие ученые, а также журналисты специально приехали в Ленинград. Это было серьезным и неожиданным ударом. Не избрали его и в Ленинградский Совет. Николая Ивановича сняли с поста Президента ВАСХНИЛ, организации, которая была создана по его инициативе и при активном участии".

Пост президента ВАСХНИЛ занял Лысенко.

В 1939 году Президиум ВАСХНИЛ по предложению Лысенко признал работу ВИРа неудовлетворительной. Вавилов добился приема у Сталина и пытался убедить его в необходимости и важности работ, проводимых ВИРом. Но, пишет Марк Поповский, услышал приблизительно следующее: "Ну что, гражданин Вавилов, все тычинками и пестиками занимаетесь? А вот товарищ Лысенко поднимает колхозные урожаи".

В 1939 году Вавилову не дали поехать на Международный генетический конгресс в Эдинбург. Кресло президента конгресса — им избрали Вавилова — так и осталось незанятым. Британский генетик Фрэнсис Крю, которого попросили исполнять обязанности президента, заявил: "Вы пригласили меня исполнить роль Вавилова, который бы ее великолепно украсил. Вы вопреки моей воле надеваете на меня это одеяние, и если я буду выглядеть в нем неуклюже, то не забудьте, что мантия была сшита на более крупную фигуру".

Марк Поповский пишет, что травля и вероятно усиливающееся предчувствие дальнейшей судьбы заметно отразились на Вавилове. Он "как-то потускнел в последний год", "на людях он еще держался, но дома, наедине с собой, мрачнел, совсем становился стариком".

"Мне вспоминается еще одна встреча, в общем уже печальная… Это было время, когда уже сгущались тучи. Я помню, мы приехали к Олегу. Дома был Николай Иванович, потом пришел Сергей Иванович и устроился в бабушкиной комнате на маленьком сундучке. И вот состоялся разговор. Н.И. сказал с горечью, что, садясь в поезд в Ленинграде, он никогда не уверен, что доедет до Москвы", — вспоминала в разговоре с Поповским знакомая Вавилова.

"А СТОИТ ЛИ ВАМ ЕХАТЬ?"

Николая Вавилова арестовали 6 августа 1940 года во время экспедиции в Карпатах, на землях Польши, оккупированных Советским Союзом в сентябре 1939 года.

Биологи Вадим Лехнович и Фатих Бахтеев, бывшие с Вавиловым в этой экспедиции, вспоминали день ареста так: группа работников и агрономов выехала из города Черновцы в горный район Путивля. Один из автомобилей, в котором был Вадим Лехнович, сломался, отстал и повернул назад.

"На обратном пути, — рассказывал Поповскому Лехнович, — нам повстречалась такая же, как и наша, черная "эмка". Встречные остановили нас". Сидевшие в ней стали допытываться, где находится академик Вавилов.

Около полуночи, когда Лехнович вернулся в Черновцы (Бахтеев в тот день Черновцов не покидал), в дверь постучали. Вошли два молодых человека, спросили, кто тут Лехнович, подали записку.

"На небольшом листке размашистым почерком Николая Ивановича было написано: "Дорогой Вадим Степанович. Ввиду моего срочного вызова в Москву выдайте все мои вещи подателю сего. 6/8/40 23 часа 15 минут. Н. Вавилов".

От себя молодые люди добавили, что профессор срочно вылетает в Москву и уже находится на аэродроме возле самолета".

Коллеги Вавилова решили, что на аэродром поедет Бахтеев.

"Я хотел уже сесть рядом с задним седоком, когда тот, позабыв вдруг о вежливости, грубо заметил: "А стоит ли Вам ехать?". Я ответил, что товарищ, видимо, шутит, если нет места для нас двоих, то по крайней мере один непременно должен повидаться с Вавиловым. С этими словами я потянул к себе заднюю дверцу автомашины и занес было ногу, чтобы сесть, но мой собеседник наотмашь ударил меня, и я упал. Последовал резкий приказ шоферу: "Поехали!". С шумом захлопнулась дверца, и машина скрылась в темноте. Только теперь, до беспамятства потрясенные, мы, наконец, поняли: с Николаем Ивановичем случилось несчастье".

Следствие длилось 11 месяцев. Вел его старший лейтенант госбезопасности Алексей Хват. В первые дни после ареста Вавилов отказывался признавать обвинения. Начиная с 14 августа допросы велись десять, двенадцать, тринадцать часов кряду. 24 августа, после двенадцатичасового допроса, следователь в первый раз услышал от своей жертвы слова признания.

— Я признаю себя виновным в том, что с 1930 года являлся участником антисоветской организации правых, существовавшей в системе Наркомзема СССР… По антисоветской работе был связан… "Дойдя до этого места, Вавилов принялся перечислять всех расстрелянных к этому времени наркомов и заместителей наркомов земледелия", — пишет Поповский.

Показания Вавилову было велено записать собственноручно. Поповский нашел в следственном деле рукопись под заголовком "Вредительство в системе Института растениеводства, мною руководимого с 1920 года до ареста (6.8.1940 года)".

Полностью Вавилов отверг только обвинение в шпионаже.

В начале сентября 1940 года, после того как он признал себя вредителем, ночные допросы прекратились, а в марте 1941-го начались снова.

ДО НАР ДОБИРАЛСЯ ПОЛЗКОМ

О том, как проходил второй этап следствия, Поповскому рассказал художник-иллюстратор, член Союза художников СССР Григорий Георгиевич Филипповский. Когда его втолкнули в камеру, то среди сидящих, лежащих и стоящих заключенных он сразу заметил странную фигуру: пожилой человек, лежа на нарах, задирал кверху опухшие ноги. Это был академик Вавилов. Он лишь недавно вернулся после ночного допроса, где следователь продержал его стоя более десяти часов. Лицо ученого было отечным, под глазами, как у сердечного больного, обозначились мешки, ступни вздулись и показались Филипповскому огромными, сизыми.

Каждую ночь Вавилова уводили на допрос. На рассвете стража волокла его назад и бросала у порога. Стоять Николай Иванович уже не мог, до своего места на нарах добирался ползком. Там соседи кое-как стаскивали с его неестественно громадных ног ботинки, и на несколько часов он застывал на спине в своей странной позе.

После второй серии допросов Вавилов замкнулся; о том, что происходит в кабинете Хвата, почти не рассказывал.

"Но однажды, — пишет Поповский, — в отсутствие Вавилова Филипповскому передали, какие "диалоги" происходят между вице-президентом ВАСХНИЛ и его следователем. Каждый раз, когда ученого вводили, Хват задавал ему один и тот же вопрос:

— Ты кто?

— Я академик Вавилов.

— Мешок говна ты, а не академик, — заявлял доблестный старший лейтенант".

Суд состоялся 9 июля 1941 года. Вавилова судила Военная коллегия Верховного суда СССР, состоявшая из трех генералов и секретаря. Приговор вынесли за считанные минуты.

Из приговора:

"Именем Союза Советских Социалистических… Предварительным и судебным следствием установлено, что Вавилов с 1925 года является одним из руководителей антисоветской организации, именовавшейся "Трудовая крестьянская партия", а с 1930 года являлся активным участником антисоветской организации правых, действовавших в системе Наркомзема СССР и некоторых научных учреждений СССР… В интересах антисоветских организаций проводил широкую вредительскую деятельность, направленную на подрыв и ликвидацию колхозного строя, на развал и упадок социалистического земледелия в СССР… Преследуя антисоветские цели, поддерживал связи с заграничными белоэмигрантскими кругами и передавал им сведения, являющиеся государственной тайной Советского Союза.

Признавая виновным Вавилова в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58—la, 58–7, 58–9, 58–11 УК РСФСР, Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила:

Вавилова Николая Ивановича подвергнуть высшей мере наказания — расстрелу, с конфискацией имущества, лично ему принадлежащего. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит".

Через три недели после приговора Вавилову сказали, что Берия ходатайствовал перед Президиумом Верховного Совета СССР об отмене приговора. В начале октября чекисты говорили о его отношении к войне, к фашизму и о перспективах использовании Вавилова как научного работника.

16 октября, когда немецкие войска подошли к Москве, заключенных эвакуировали.

Доцент Андрей Сухно в разговоре с Поповским вспоминал этот день так:

"Нас привезли из Бутырок на Курский вокзал что-нибудь около полуночи. Стража с собаками оцепила всю привокзальную площадь и приказала нам стать на четвереньки. Накануне в Москве выпал первый снег, он быстро растаял, и жидкая холодная грязь растеклась по асфальту. Люди пытались отползать от слишком больших луж, но этому мешала теснота, да и стража, заметив движение в толпе заключенных, принимала крутые меры. Сколько нас там стояло? Думаю, что не менее десяти тысяч, а может, и больше. По одежде и по внешнему облику все те, кого я видел ночью, с кем ехал потом в поезде, были московские интеллигенты. Так на четвереньках простояли мы часов шесть. Рассвело. На улицах стали появляться прохожие. Поднимать голову было настрого запрещено, но мы явственно слышали по своему адресу выкрики: "Шпионы! Предатели!".

Доктор биологических наук Михаил Мицкевич вспоминал, что "до Саратова поезд шел недели две. В дороге мы голодали так, что к концу пути стали настоящими скелетами".

В саратовской тюрьме Вавилова держали в камере смертников. 23 июня 1942 года Президиум Верховного Совета СССР заменил расстрел на 20 лет лагерей. До начальства саратовской тюрьмы это решение Президиума не дошло.

Николай Вавилов умер в тюремной саратовской больнице 26 января 1943 года. В заключении о смерти написали, что ее причиной стало крупозное воспаление легких. Но, как выяснил Поповский, в записи в день приема в больницу значился другой диагноз — дистрофия.

Один из заключенных вспоминал, что, умирая, Вавилов просил дать ему рисовый отвар, от голода у него началась диарея. Начальник тюрьмы ответил, что предателям рисовый отвар не положен.

Николая Вавилова похоронили в общей могиле в углу Воскресенского кладбища. Памятник разрешили поставить в другом конце кладбища.

В январе 1951 года брат Николая Сергей, президент АН СССР, не сказав никому ни слова, уехал в Саратов. Там он искал свидетелей смерти брата, искал его могилу. Но найти ничего не смог. Он вернулся в Москву и умер две недели спустя.

Николая Вавилова реабилитировали 20 августа 1955 года.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.