В начале ноября президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев рассказал о планах открыть совместные российско-казахстанские школы на территории обеих стран. В случае России школы с участием Казахстана и казахским этноязыковым компонентом могут появиться в пограничных регионах, где компактно проживают этнические казахи. Чтобы узнать об успешных проектах трансграничных школ для этнических меньшинств, "Idel.Реалии" побеседовали с Мартином Клаттом — ассоциированным профессором Европейского центра по вопросам меньшинств, возглавляющем в нем кластер по изучению миноритарных сообществ в историческом регионе Шлезвиг, который разделен границей Германии и Дании.
В некоторых российских общеобразовательных школах, расположенных в сельской местности, казахский язык преподается и сегодня, но лишь в качестве факультативного предмета. Количество таких школ стремительно сокращается — по данным историка Галины Урастаевой, в 1997 году в Астраханской области их было более 70, а двадцать лет спустя — всего 22.
— Расскажите об истории датского меньшинства в Германии и немецкого в Дании. Как возникли эти сообщества, как развивались их идентичности и защита их прав?
— Эти сообщества в современном понимании возникли в процессе становления национальных государств в XIX веке. Пограничный район Шлезвиг долгое время входил в состав Датского королевства, но обладал региональной автономией, имел самоуправление, свои законы и тесные культурные связи с немецкими территориями еще со Средних веков. Хотя технически его жители были подданными Дании, большая часть их взаимодействия с властями происходила на немецком языке, поскольку он стал языком элиты в регионе в период протестантской Реформации.
В XIX веке, когда в Дании начался рост самосознания и националистических настроений, это стало проблемой. Дания пыталась реинтегрировать пограничный регион, но это привело к двум войнам. В результате Дания проиграла и потеряла его, территории отошли к Германии, а современный вид граница приняла лишь после Первой мировой войны, когда стороны договорились уступить друг другу и провести ее где-то посередине.
При этом среди местных жителей проводилось голосование, и с обеих сторон будущей границы примерно по 20-25% не хотели ее принимать. Так и вышло, что в Дании оказалась часть людей с немецкой идентичностью, а в Германии — с датской, и правительства договорились, что этим меньшинствам надо дать возможность сохранять свою культуру, даже если их идентичность не совпадает со страной проживания и гражданством.
— В каком году произошла это нормализация? Когда в регионе закрепили права меньшинств?
— В Дании это был отдельный закон, принятый в 1921 году. В Германии некоторые положения о меньшинствах вошли в Веймарскую конституцию 1919 года. Например, эта конституция гарантировала право на изучение родного языка, но в этой, казалось бы, прогрессивной формулировке были свои проблемы. Дело в том, что национальная идентичность человека в Шлезвиге далеко не всегда соответствует его первому языку.
Родным языком для людей, которые считают себя представителями датского меньшинства в Германии, зачастую является немецкий, а не датский. Немецкое меньшинство в Дании в основном разговаривает на диалекте, который включают в состав датского языка. Стандартные немецкий и датский языки для этих меньшинств играют роль институциональных, они используются в образовании и, безусловно, занимают свое место в их идентичностях, но это не те языки, на которых люди общаются в неформальной обстановке, дома.
— Если язык не коррелирует с этнической принадлежностью людей в этом регионе, то чем она определяется? Традициями, религией, происхождением?
— Даже происхождение не всегда является хорошим индикатором, поскольку семьи меняются: вступают в смешанные браки, меняют идентичность, переезжают. Этничность в этом регионе — вопрос традиции и самосознания, причем очень субъективный. Численность сообществ различается между поколениями, и трудно сказать, почему в тот или иной момент люди решают относить или не относить себя к меньшинствам. У нас нет никакого регистра меньшинств, никогда не было. Этническая принадлежность человека, в отличие от его гражданства, не указывается в официальных документах.
Как я уже сказал, в Веймарской республике это приводило к конфликтам. Ее власти следовали своему закону, согласно которому представителям меньшинств было гарантировано обучение на родном языке, но родной язык понимался буквально — как первый язык, язык общения с матерью. Школы для датского меньшинства отказывались принимать детей, для которых основным языком был немецкий. Родители часто жаловались на это — они объясняли, что в регионе не было датского образования на протяжении последних 60 лет, поэтому, конечно, дети и даже родители часто не владели своим этническим языком в достаточной мере, но школы, по их мнению, для того и были нужны, чтобы дети его освоили.
Лишь спустя десять лет, в районе 1929 года, этот конфликт разрешился — немецкие власти разрешили родителям выбирать школу и язык обучения детей по своему усмотрению. Вторая мировая война принесла в регион новые потрясения — разумеется, по ее итогам немецкая идентичность стала менее престижной, поэтому многие жители пограничных регионов со стороны Германии захотели стать датчанами, а немецкое меньшинство в Дании поредело — люди отказывались от ассоциации с ним.
В Дании появилось мощное движение за новый передел границ — датские националисты претендовали на территории, ранее отошедшие к Германии, и стремились реинтегрировать те земли с немецким населением, которые уже были под их контролем. Это выливалось в новые конфликты — например, датские власти могли отказывать в видах на жительство учителям немецкого, которые направлялись в школы для меньшинств из-за южной границы. В период Холодной войны конфликт закончился — Западная Германия и Дания стали союзниками и договорились, что границу двигать незачем, а людям нужно вновь гарантировать право быть датчанами в Германии и немцами в Дании, если они этого хотят.
— Как проблема родных языков решается сегодня? По обе стороны границы существуют школы, ориентированные на представителей датского и немецкого меньшинств. Они билингвальны?
— Нет, билингвальных школ у нас нет — концепция заключается в другом. Они фактически монолингвальны — школы для датского меньшинства в Германии преподают на датском все предметы, кроме немецкого языка. И наоборот — представители немецкого меньшинства в Дании изучают на немецком физику, географию, историю и так далее — всё, кроме уроков государственного датского языка.
Технически эти школы зарегистрированы как частные, но учеба в них бесплатна, как и в государственных, поскольку они получают от государства финансирование. На самом деле их финансируют даже лучше, чем обычные школы для представителей большинства, поскольку они меньше, в них другое соотношение учителей и детей, да и образование на другом языке требует дополнительных расходов.
— Как организовано изучение неязыковых предметов на языке, отличающемся от государственного? В датских школах Германии биологию учат по учебникам, привезенным из соседней страны, или на местах печатают отдельные пособия для меньшинств?
— На местах могут печатать какие-то дополнительные брошюры, но полноценных учебных пособий не создают — это было бы слишком затратно, учитывая небольшую численность миноритарных сообществ и их школ, где в сумме обучается лишь несколько тысяч человек. Действительно, учебники импортируют из соседней страны, но программа при этом используется местная. Получается, что школьник — этнический немец из Дании изучает биологию на немецком языке и по учебнику из Германии, но при этом содержание и структура курса определяются требованиями датских методистов. Звучит немного безумно, но я не слышал, чтобы это приводило к серьезным проблемам — очевидно, программы в двух странах и так достаточно близки.
— Каковы критерии приема в эти школы? Это зависит от места проживания, родного языка, желания родителей?
— Исключительно от желания родителей. Как я уже сказал, у нас нет списков или удостоверений представителей меньшинств — это субъективная вещь. Если ты по какой-то причине хочешь считать себя членом сообщества, ты можешь им быть и можешь отдать ребенка в соответствующий детский сад и затем в школу.
Любопытно, что в последние годы за счет такой свободы выбора эти сообщества активно прирастают новыми людьми. Например, многие ученики датскоязычных школ Германии — дети недавних иммигрантов из крупных городов в Дании, не имеющих отношения к историческому пограничному меньшинству. Среди граждан Дании, переезжающих в Германию, особенно много людей с недавним миграционным бэкграундом, которые ранее переехали в Данию из мусульманских стран.
Это связано с тем, что в Дании очень жесткое законодательство о воссоединении семьи. Если ты получил гражданство Дании и теперь хочешь пригласить в страну супруга-иностранца, это очень сложно сделать — есть жесткие критерии, в том числе связанные с возрастом. В Германии всё гораздо проще, и многие люди переезжают туда по этой причине. Но сами они уже успели пожить в Дании, выучили датский — и отдают детей в школы для датского меньшинства, чтобы не терять эту связь.
— Если образование в них фактически монолингвально, не мешает ли это дальнейшей интеграции представителей меньшинств во "взрослую" жизнь окружающей их страны, где говорят на другом языке?
— Несмотря на одноязычные уроки, предполагается, что на выходе из школ для меньшинств дети так или иначе будут билингвами. Допустим, вы живете в Германии и изучаете математику, историю и всё прочее на датском — но это никак не мешает вам взаимодействовать с немецким языком за пределами школы. Вы будете слышать его на улицах, в медиа, использовать в магазине, общаться на нем с родными, друзьями и соседями.
В результате, скорее всего, вы будете хорошо владеть обоими языками. Это не только позволяет сохранить культуру и идентичность, но и расширяет возможности в будущем — выпускнику датской школы в Германии легко поступить в университет в Дании или найти там работу, и наоборот.
— Вы говорили, что многие представители датского меньшинства в Германии используют немецкий как основной язык домашнего общения. Значит ли это, что на момент поступления в датскую школу они могут не знать датского языка?
— Да, только не в школу, а в детский сад. Многие дети из датских семей Германии приходят в датские детские сады, владея лишь немецким, — это совсем не исключение. В детском саду они осваивают этнический язык своего сообщества и затем готовы поступать в школу, где на нем проходит всё обучение.
— Как исследователь, хорошо знакомый с системой образования и других форм поддержки для меньшинств на границе Дании и Германии, что вы могли бы посоветовать тем, кто планирует создавать похожие структуры в России и Казахстане?
— Я бы не сказал, что действующая в нашем регионе система оптимальна для всех других контекстов. Возможно, по-настоящему билингвальное образование имеет больше преимуществ — особенно если учесть, что казахский и русский похожи друг на друга гораздо меньше, чем немецкий и датский. У нас такую модель просто не пробовали реализовать, в том числе потому, что это дороже.
Так или иначе, я думаю, огромное влияние на образование для меньшинств оказывают политические решения, геополитическая ситуация. Это можно проследить по истории развития миноритарных школ в Германии и Дании — когда случались конфликты, потрясения, рост националистических настроений, когда возникали территориальные претензии, это каждый раз негативно сказывалось на образовательной инфраструктуре.
Если две страны находятся в сложных отношениях, наличие культурной и языковой автономии у трансграничных меньшинств начинает вызывать неприятные подозрения — кто-нибудь обязательно усмотрит в иноязычном образовании сепаратизм и экстремизм. По этой причине я, например, не могу представить подобных образовательных проектов между Россией и Эстонией, хотя у населения может быть спрос на них. Разумеется, я даже не говорю об Украине, хотя когда-то — может быть, десять лет назад — русско-украинские школы в пограничье могли бы быть уместны и полезны.
Что касается Казахстана, можно надеяться, что эти школы появятся и будут работать эффективно. Если отношения между этой страной и Россией не ухудшатся, возможно, они приведут к повышению мобильности — например, казахи из Астраханской и Оренбургской областей смогут получать школьную подготовку, которая поможет им поступать в университеты Казахстана и искать работу на его рынке, и наоборот.
- Комментируя слова Токаева о проекте новых совместных школ, татарский активист и публицист Руслан Айсин заявил, что они "смогут сохранить и развить казахскую идентичность среди подрастающего поколения и стать идеологическим центром притяжения". Он также предположил, что татары, башкиры, ногайцы и другие родственные народы могли бы договориться о секторальном присутствии в этих учреждениях, открыть там свои классы или факультативы. В то же время Айсин не уверен, что российские власти позволят казахстанским школам иметь необходимый для этого уровень автономии.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь
