С началом полномасштабного вторжения России в Украину активно начал обсуждаться вопрос возможного распада России. На такой перспективе настаивают регионалисты и ряд экспертов. Некоторые российские оппозиционеры считают, что этого не случится. Но какова реальная позиция Китая, который считается союзником Москвы? Колумнист Харун Сидоров рассуждает о том, выиграет ли КНР от развала России.
"Китайский вопрос" постоянно сопутствует разговорам о возможном распаде России. Именно на перспективы усиления Китая и чуть ли не его автоматического превращения в безальтернативного мирового лидера в случае такого распада указывают те, кто утверждает, что Западу невыгоден такой сценарий и он должен предпочесть ему хоть сколь-либо вменяемую, но при этом единую Россию.
Вот и недавние твиты знаменитого американского геостратега Эдварда Люттвака были использованы адептами этой теории для подтверждения того, что Запад не допустит распада России. В одном из них Люттвак написал: "Распустить Российскую Федерацию — это не то же самое, что распустить СССР. Это будет похоже на распад Австро-Венгерской империи, который многие праздновали в 1919 году и горько оплакивали в 1929 году".
Кроме того, многих представителей тюркских народов нынешней России всерьез волнует угроза повторения участи уйгур в случае смены власти Москвы на власть Пекина.
Но что действительно следует из представлений Люттвака о Китае, и как могут быть связаны между собой перспективы последнего и распада России? Тема тянет на масштабное исследование, и не одно, но я попытаюсь изложить свои общие соображения на сей счет.
Пост-Россия для Китая: возможность или головная боль?
Адепты заинтересованности Китая в распаде России недавно обратили внимание на интересный факт, всплывший в СМИ — встречу китайского спецпосланника по делам Азии Дэн Сицзюня с представителями освободительных движений этнических меньшинств Мьянмы, противостоящих ее военному режиму. В частности, речь идет об Армии Аракана, Армии Штата Шан, Качинской Армии Независимости, Палуанской Освободительной Армии и других.
Это интересный поворот событий, учитывая то, что не так давно политический ландшафт Мьянмы определялся противостоянием контролирующей ее военной хунты и мьянмарских либералов, а из национальных проблем этой страны на слуху в мире было лишь печальное положение народа рохинья, подвергающегося систематическим репрессиям. Приход в 2016 году к власти мьянмарской либералки, лауреатки Нобелевской премии Аун Сан Су Чжи породил у многих надежды на то, что теперь-то положение рохинья изменится, но тщетно — оно если и изменилось, то лишь в худшую сторону. И кстати, для многих сочувствовавших рохинья в России эта история стала поучительным примером того, что либералы метрополии далеко не всегда друзья угнетаемым ей народам.
Но в 2021 году мьянмарские военные снова осуществили переворот и политические процессы в стране уже радикализировались. В частности, произошло объединение (не беспроблемное впрочем) мьянмарских радикалов, противостоящих военной хунте, с рядом национально-освободительных движений, выступающих с автономистских или сепаратистских позиций. Да и вообще активизация последних, в том числе военно-повстанческая. И вот, официальный Пекин, считающийся многими союзником мьянмарского военного режима, уже налаживает контакты с сепаратистами, что воспринимается комментаторами как поучительный прецедент — смотрите, точно также завтра Китай может начать устанавливать контакты с сепаратистами Дальнего Востока и Сибири, забыв про свою дружбу с Кремлем.
Конечно, может. Более того, обязательно будет, если Кремль утратит контроль над этими территориями, к чему последовательно ведут все его действия. Но это отнюдь не означает, что в результате произойдет мгновенное приращение Китая "необъятными просторами и богатствами" этих регионов, которое превратит его в "безальтернативного мирового лидера".
Начнем с того, что Китай уже давно имеет доступ ко всему, что ему нужно на территории РФ на максимально выгодных ему условиях. При этом существующая российская власть, которую вполне можно считать прокитайской, обеспечила ему не только самые благоприятные экономические условия, но и стратегическую монополию на "партнерство" с приграничными регионами России. Ведь отношения с другими приграничными для этих регионов странами либо испорчены, как произошло с США и Японией, либо не получили развития, как с другими странами Азиатско-Тихоокеанского региона, уже не говоря о совместных проектах со странами Европы. Меж тем, в случае освобождения от диктата Москвы ничто не помешает этим регионам развивать такие отношения самостоятельно, а потому Китаю придется как минимум конкурировать за то, к чему при "единой России" он получил монопольный доступ.
Не стоит упускать из виду и тот факт, что уже имея доступ ко всему, что ему нужно в России, сейчас Китай освобожден от необходимости обеспечивать безопасность и стабильность своих инвестиций в приграничных регионах — это за него делает Кремль. Гипотетическая дезинтеграция России в той или иной степени неизбежно обернется политической дестабилизацией, как минимум на переходный период, а это потребует от Пекина прилагать усилия для того, чтобы выстроить отношения с новыми игроками на этом пространстве. И даже возможное введение Китаем своих войск в те или иные приграничные территории нынешней России станет для него вынужденной мерой и головной болью. Особенно в условиях, когда у него присутствует постоянная угроза военных столкновений с Японией, Тайванем и Индией, а также зоны напряженности внутри страны вроде Гонконга, Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР) и Тибета.
Наконец, если говорить о доступе к природным ресурсам, то надо понимать, что в современном мире есть большая разница между коммерческим сотрудничеством на уровне малого и среднего бизнеса в сфере торговли, услуг и туризма, которое китайцы осуществляют в приграничных регионах уже сейчас, и возможными добычей и экспортом природных ресурсов. Последние либо должны быть легальными, что требует соответствующего международного признания, либо очень быстро окажутся под международными санкциями, в результате чего превратятся уже в контрабанду, как это было с экспортом нефти из т.н. "Исламского государства" по демпинговым ценам. А это в конечном счете упрется в то, во что сейчас вообще упирается внешняя политика Китая...
К чему идет сам Китай?
В 2012 году упомянутый выше Эдвард Люттвак написал весьма интересную книгу — "Восхождение Китая вопреки логике стратегии", выводы которой очень полезны для осмысления темы этой статьи. В ней он описал, как с одной стороны экономический подъем Китая стал драйвером его геополитического возвышения, а с другой стороны его топорная внешняя политика и провальная дипломатия могут подорвать этот геополитический потенциал, в частности, превращая потенциальных друзей и союзников во врагов.
И тут важно понять, что успехи Китая это в значительной степени заслуга автора его рыночных реформ и (ограниченной) либерализации Дэн Сяопина — "китайского Горбачева, у которого получилось". А вот после того, как страну возглавил ее нынешний лидер Си Цзиньпин, к власти в ней пришли неомаоисты, или используя аналогии с нашей политической географией, неосталинисты, которые видят угрозу именно в том, что было основой успеха реформ Дэн Сяопина. Это, а также ряд других обстроятельств принципиально роднят сицзиньпиновский Китай и путинскую Россию.
Например, в упомянутой книге Люттвака приводится ряд фактов абсолютно хамского обращения руководителей китайского внешнеполитического ведомства и китайских дипломатов уровнем пониже с иностранными контрагентами. И в этом отношении китайский МИД предвосхитил эволюцию российского МИДа последующих лет, задав планку того стиля, которым последний отличается сейчас, хотя он не был присущ выпускникам МГИМО и дипломатам советской школы на заре их карьеры.
Закручивание гаек внутри Китая в целом и по отношению к отдельным регионам и этноконфессиональным группам из той же серии. Например, мирное возвращение Китаю Гонконга Великобританией было достигнуто в 1997 году на излете правления Дэн Сяопина. И это неслучайное совпадение, потому что Китаю под его руководством поверили в том, что он сумеет обеспечить Гонконгу декларируемый принцип "одна страна — две системы", при котором признавая политический суверенитет Пекина, Гонконг оставался бы свободным городом. Си Цзиньпин формально не отрицает этот принцип, как Путин формально не отрицает принцип федерализма, на основе которого собирал постсоветскую Россию Ельцин. Но фактически и тот, и другой последовательно уничтожали доставшееся им наследие, воспринимаемое ими как что-то, что необходимо изжить. Шаг за шагом в Гонконге стали насаждаться пекинские кадры и порядки, что вызвало массовые протесты 2019 – 2020 годов, после нейтрализации которых Пекин продолжил свою политику.
Глядя на участь Гонконга, от воссоединения с КНР окончательно отказался и Тайвань, который соблазняли тем же заманчивым принципом "одна страна — две системы". Как следствие, Пекин взял курс на военное решение тайваньского вопроса, что привело к резкому обострению отношений с западными союзниками Тайваня, этого осколка Китайской Республики, не признающего власть Коммунистической Партии Китая, которая создала на завоеванной ей территории Китайскую Народную Республику.
Из той же серии и уйгурский вопрос, в острой форме снова вставший именно в годы правления Си Цзиньпина. Да, и до него в СУАР не было полного штиля, но именно им был взят курс на "окончательное решение уйгурского вопроса", не считаясь с той реакцией, которую такая варварская по меркам XXI века этноцидная политика, вызвала во всем мире. В ответ же со стороны Пекина и его союзников — агрессивные попытки доказать, что информация об этноциде уйгур в СУАР это фейки, а распространяют ее враги Китая и наймиты Запада.
Но серьезно ухудшилось положение и других этнических и конфессиональных групп, будь то христианских общин или китайских мусульман (хуэй), которые относительно свободно чувствовали себя при Дэн Сяопине. И все это происходило на фоне закручивания гаек по стране в целом — отстранения дэнсяопиновских кадров убежденными маоистами, новой волны индоктринации марксизмом-ленинизмом-маоизмом, внедрения системы распознания лиц и социального кредита, репрессиями против диссидентов, непропорционально-брутальными действиями во время пандемии ковида, источник появления которой также не до конца очевиден...
Поэтому не стоит удивляться тому, что к началу 2023 года сицзиньпиновский Китай оказался в одной компании с путинской Россией под аккомпонемент разговоров об их общей войне против Запада. Они к этому шли похожими траекториями, поэтому их схождение в одной точке не должно удивлять.
Кто первый?
Так выгоден ли распад путинской России сицзиньпиновскому Китаю и чем он для него может обернуться?
Если бы Китай продолжал прагматичную политику Дэн Сяопина или вернулся к ней, он бы и вправду мог стать выгодоприобреталелем от такого развития событий. В таком случае встроенность в мировой рынок помогла бы ему стать одним из каналом для поступления на него ресурсов новых государств, а позитивный опыт национальной и региональной политики гибкого многонационального государства — добиться доверия народов построссийского пространства, включая и тюрко-мусульманские, заинтересованных во внешнем союзнике.
Правда, будь такой же страной и сама Россия, сейчас бы вообще все это не пришлось обсуждать. Но Россия сегодня такая, какая есть, как и Китай не абстрактный и не дэнсяопиновский, а тоже конкретный — неомаоистский и сицзиньпиновский. И в связи с этим есть большие сомнения в том, что его истеблишмент заинтересован в поражении своего стратегического союзника и дезинтеграции его геополитического домена. Поэтому стоит внимательнее присмотреться к тому, что именно написал Эдвард Лютвак по этому поводу. А он в завершении уже процитированного выше твита написал следующее: "Только если сначала будет распущен Китай, только тогда мы сможем обойтись без Российской Федерации".
Но "сначала" в данном случае это категория историческая, и разница в старте соответствующих процессов в этих странах даже в несколько лет ее не перечеркнет. Особенно если учесть возможный зазор между фактическим и официальным роспуском, который часто существует в подобных случаях. Кого-то такие разговоры могут удивить, мол, о каком распаде Китая может идти речь, когда это вторая мировая держава, на равных конкурирующая с первой? Но вот "король китайского даркнета" и глубокий знаток китайской истории и действительности Лю Чжунцзин считает, что Китай это не менее хрупкое и противоречивое по своей природе соединение разных территорий и народов, чем Россия, в котором уже не говоря о неханьских народах, сами ханьцы представляют собой скорее конгломерат этносов, чем реальный этнос. В соответствии с его анализом, две эти страны потому и тяготеют к тоталитарной центральной власти, что без нее быстро фрагментируются.
Поэтому кризис режима, созданного Си Цзиньпином может с такой же вероятностью стать серьезным испытанием для китайской государственности, как и кризис созданного Владимиром Путиным режима для российской. А этот кризис будет настолько же возможен, насколько агрессивно оба этих режима будут двигаться по пути конфронтации с консолидированными ими против себя противниками.
Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в рубрике "Мнения", не отражает позицию редакции.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.
