"Начинается кошмар и безумие". Студента из Казани преследуют за его антивоенную позицию

22-летний студент третьего курса института архитектуры и дизайна Казанского государственного архитектурно-строительного университета (КГАСУ) Денис Мокрушин выступает против войны с Украиной. Он активно публикует в социальных сетях информацию о боевых действиях и предполагаемых военных преступлениях российской армии. В апреле студент привлек внимание правоохранительных органов: под ложными предлогами его доставляли в отдел полиции, приходили в университет и, в конце концов, на него составили протокол о "дискредитации Вооруженных сил РФ". К давлению подключилось и руководство вуза: Мокрушину вручили выговор, пригрозили отчислением, а позднее под разными предлогами отказывались ставить оценку за экзамен.

— Вы помните, как узнали о начале войны?

— Да. В тот день я сидел за проектом по архитектурному проектированию, это было часов в пять утра — у нас вся комната не спала. Буквально в это время появились первые сообщения, что российская армия вошла на территорию Украины. Мы сначала не понимали, что происходит, все были в шоке. Мы осознавали, что началась война, что мы — агрессор, это всех шокировало. Никто такого не ожидал, в том числе я. Тогда я уже понял, что прежняя жизнь закончилась, начинается какой-то кошмар и безумие.

Мы с друзьями и родственниками, конечно, обсуждали [то, что случилось]. У нас вся комната в общежитии это обсуждала, у всех был шок, у некоторых ребят были и слезы. Это была трагедия для каждого, они понимали, что это отразится рано или поздно на всех. У меня были "звоночки" еще раньше — по-моему, в ноябре были первые новости, что наши войска стягиваются для учений. Все понимали, что что-то подобное может произойти, но надеялись на лучшее — никто не думал, что режим пойдет на такое. Это убийственное решение для самого режима!

— Ваше отношение к войне было изначально однозначным?

— Отношение однозначно было негативным — оно сформировалось еще в 2014-2105 годах. Я тогда наблюдал за этим. Как раз тогда я следил за Борисом Немцовым, он часто выступал на "Дожде", на "Эхе Москвы". Я это слушал — и уже тогда у меня было негативное отношении к аннексии Крыма, я это не поддерживал. Для меня особенно сейчас все это дико, а аннексия Крыма на фоне того, что происходит, кажется уже не таким событием — оно меркнет на фоне этого.

У меня изначально была позиция — я однозначно против войны: это смерти, трагедия, ты никак не можешь оправдать войну! Есть очевидный факт: мы напали, мы все это устроили — и это все-таки война, а не какая-то "спецоперация". Само заявление Путина, его первое обращение — чувствовались его амбиции императора, это была очень неприятная речь, ее невозможно было слушать.

— 27 февраля вы вышли в пикет в память о Борисе Немцове, но не вышли на антивоенную акцию. Это была осознанная позиция?

— Это день памяти Немцова, но тогда на акции я говорил, что он был одним из тех политиков, который говорил, что война с Украиной недопустима. Это довольно символично — в одной акции было две: даже лозунг "Правда сильнее пуль" актуален и сейчас. Может быть, у меня не было прямого плаката "Нет войне", но [это] подразумевалось.

— Вам тогда не было страшно выходить?

— Нет. Я в тот момент как-то не думал, что могут быть какие-то последствия. Я понимал, что машина репрессий заработала на полную катушку, но... Я сейчас пытаюсь распространить среди студентов лозунг "Не молчи!" — это и тогда было актуально. Это, в принципе, мой лозунг по жизни, что главное — не молчать. У меня есть традиция каждый год 27 февраля выходить в одиночный пикет — и ничто не должно меня как-то сломать, напугать и заставить не выходить. Тем более в такое время, когда очень важно не молчать! Тут не может быть никакого страха. Плюс — выходить в память о человеке, который сам не боялся выступать против режима, и за это отдал жизнь)... Это менее страшно, когда ты понимаешь, что человека убили, а тебе грозит 15 суток — на тот момент еще не было [уголовной] статьи о "дискредитации Вооруженных сил".

— Расскажите о вашей идее распространения среди студентов лозунга "Не молчи".

— Нужно начинать просвещать студентов. Мы пока об этом не заявляли, но у нас есть определенная команда, благодаря которой снят ролик, который я опубликовал. В дальнейшем мы планировали привлекать других студентов, которые — так же, как и я — подверглись репрессиям. Когда со мной случилась вся эта ситуация, я узнал других студентов — в отличие от меня они просто боялись об этом говорить и до сих пор боятся. Университет делает все возможное, чтобы запугать [студентов] — даже мой случай по большей части показательный: мол, смотрите, мы его отчислим, и так будет с каждым. Поэтому в такой ситуации я посчитал, что важно не молчать — надо донести до студентов, почему это важно.

Это такая просветительская деятельность — объяснить студентам, что очень важно не молчать, если вы попали под репрессии, когда на вас давит университет, потому что шумихи университет боится больше всего. Когда за судьбой человека следят, нарушать его права намного сложнее.

— Я правильно понял, что после вашего пикета 27 февраля свою антивоенную позицию вы распространяли только в социальных сетях?

— Да, все верно.

— На публичные акции вы уже не выходили?

— Нет, у меня тогда уже была установка, что за пикет меня поймали, и мне сейчас нежелательно снова светиться. Я посчитал, что могу заниматься другой активностью, помогать людям, которые продолжают выходить [на акции]. В моем случае я понимал, что если выйду еще раз, то будут более серьезные последствия.

"Я ПОНИМАЛ, ЧТО БУДЕТ КАКОЕ-ТО ДАВЛЕНИЕ СО СТОРОНЫ УНИВЕРСИТЕТА"

— Давайте перейдем к первому вниманию к вам со стороны правоохранительных органов, не считая задержания 27 февраля.

— Все началось в апреле. Ко мне в университет пришли оперативники взять с меня объяснительную, проверить документы. Попросили мой номер телефона, ссылки на соцсети. Тогда они, можно сказать, застали меня врасплох — в тот день я был рассеян и забыл, что не могу свидетельствовать против себя, сославшись на 51 статью Конституции. Я им рассказал про себя, но не сказал чего-то того, что другие не знают. На этом беседа была закончена. Тогда я понимал, что они хотят меня взять на крючок — это было, как я понимаю, все обговорено с университетом, потому что до этого момента никто не знал, где я проживаю, и саму наводку, что я живу в общежитии, дал университет.

Позднее — в мае — мне позвонил комендант общежития, сказал, что нам нужно проехать в отделение полиции по подозрению в вандализме. Он, действительно, думал и верил, что везет меня по вандализму. То есть его — точно так же, как меня — обманули. Когда мы приехали в отдел, и мне показали скриншоты моего аккаунта в Instagram, комендант стал возмущаться, говорил "Почему вы врете, говорите, что вам нужен человек по подозрению в вандализме". У коменданта тогда тоже возникли сомнения в том, как работают полицейские. Я в отделении полиции ничего им не говорил и взял 51 статью Конституции. На этом разговор был окончен.

Когда 20 мая пришли оперативники (утром 20 мая в университет пришли полицейские и вручили Мокрушину повестку на допрос, после чего увезли в отдел полиции "Вишневский" — "Idel.Реалии"), комендант мне сам сказал, что я могу не приходить, но, как я понял, они оказывали на него давление — я пришел. Когда мне вручили повестку, именно комендант общежития обратил внимание на то, что в ней указано время 9 часов утра, а они вручили мне ее в 10:00.

— Суд по делу о "дискредитации Вооруженных сил России" назначен на 29 июня?

— Да, но есть интересный момент. Изначально суд должен был пройти 8 июня, но мне не пришла никакая повестка. 9 июня я пришел в суд и спросил, что с моим делом по статье 20.3.3 КоАП РФ. И выяснилось, что мне уже выписали штраф 15 000 рублей, но сам суд не знал об этом. Они пробили по базам и сказали, что никакого дела в суде нет.

— Но минимальный штраф по статье 20.3.3 КоАП РФ — 30 000 рублей.

— Да. Мы будем выяснять, что это за штраф и как он там появился.

— Вам еще вручили выговор в университете.

— Это произошло в тот день, когда меня задержали в университете. Мне тогда вручили выговор — он якобы связан с тем, что я был пойман по административной статье. Но университет не совсем правильно вручил мне выговор, потому что есть определенный порядок. Сначала они должны со мной побеседовать и взять объяснительную в письменной форме, после чего сделать мне устное предупреждение. И только после этого, если я еще раз что-то нарушу, мне вручают выговор. В то же время в выговоре написано, что он вынесен на основании моей объяснительной, хотя никакую объяснительную я не писал.

— С момента первого внимания правоохранительных органов проректор, деканат, ректор разговаривали с вами?

— После 27 февраля я понимал, что будет какое-то давление со стороны университета. Поэтому я решил сам прийти — мне было важно посмотреть на их реакцию. Я сам пришел в деканат, спросил, что вы знаете [о произошедшем]. У нас тогда состоялась такая спокойная беседа, которая закончилась тем, что их не волнуют сами студенты, их волнует рейтинг. Они сказали, что "ты нам рейтинг попортил", им придется всем отвечать за это.

Вторая встреча была позднее, еще до прихода оперативников в университет в апреле. Тогда они пригласили историка — это, как я понял, из разряда меня как-то переубедить, их не устраивала моя антивоенная позиция. Мне просто говорили шаблонные фразы, которые используют официальные представители власти, пропагандисты — такая промывка мозгов. Беседа была довольна неприятная , они тогда сказали, что возьмут с меня объяснительную в письменной форме, чтобы я ее подписал, но в итоге на написание ее так и не пригласили.

Были еще мелкие перепалки, когда у меня начались проблемы с зачетом по физкультуре, якобы за зимнюю сессию у меня еще не стоял зачет. Это было странно, поскольку у меня был автомат. Это уже такие казусы — я сначала не предавал им значение, а потом уже понял, что это такого рода давление.

— 21 июня давление продолжилось, как я понимаю?

— У нас был экзамен по истории архитектуры. У студента есть выбор: либо он делает скетчбуки (зарисовки по лекциям), либо сдает тест. Тест сдается быстрее, преподаватель сразу его проверяет и ставит оценку, чтобы отпустить этих студентов и остаться с теми, кто делал скетчбуки, потому что это занимает намного больше времени.

Мы написали тест, это заняло буквально 10 минут. Преподаватель сразу же их проверил, объявил оценки — сказал, что у меня "четыре". Начал проставлять всем зачетки — и я смотрю, что осталось только две зачетки: моя и парня, который сдал тест на "три". Стоит понимать, что этот преподаватель не любит ставить "тройки" — он либо задает дополнительные вопросы, либо предлагает пересдать в другой день. То есть к тому парню были вопросы, а какие вопросы ко мне — я не понимал.

Я подошел и спросил, есть ли ко мне какие-либо вопросы. Преподаватель ответил "Ну, я сомневаюсь". Я уточнил, в чем сомнения, на что он попросил подождать. Он к этому времени проверил скетчбуки и перешел к моему тесту. Преподаватель меня подозвал и выразил сомнение, что я сам написал лекции (мы ему скидываем во "ВКонтакте" фотографии конспектов лекций). Я ответил, что он может сравнить мой почерк. Пока я ходил за тетрадью, преподаватель обратился к старосте и спросил у нее: "Знаете ли вы, почему я не хочу ставить ему экзамен?" Староста ответила, что дело в лекциях — преподаватель ухмыльнулся и ответил: "Даже хорошо, что вы не понимаете, почему я не хочу ставить ему экзамен".

Когда я вернулся в университет с тетрадью, преподаватель сказал старосте, что не будет принимать у меня экзамен, не хочет это делать и предложил решать этот вопрос с дирекцией. Я решил не ждать следующего дня, к тому же оценка за экзамен на листочке уже стоит — я решил подойти к нему лично и уточнить, в чем причина. Я пытался дать ему тетрадь в руки, но он не брал, я спросил, почему он не хочет ставить мне экзамен. Он ответил, что не хочет со мной разговаривать и добавил, что "у вас большие проблемы с вузом". На вопрос "а какие именно?" он сказал: "Вы знаете".

Я пытался до него как-то достучаться, узнать, в чем причина [происходящего] — он в итоге начал говорить, что я его задерживаю, не выпускаю и сказал, что вызовет охрану. Я сказал, что пусть вызывает, но поставьте экзамен. В итоге вмешалась еще одна преподавательница, которая спросила у него, в чем причина, что происходит. Он стал ей говорить, что я его не выпускаю, неуважительно разговариваю, поэтому он не хочет ставить экзамен. Хотя причина изначально была в другом.

Та преподавательница посоветовала обратиться к проректору по воспитательной работе. Когда мы с преподавателем пошли к проректору, он меня спросил, записываю ли я диалог. Я сказал, что нет, но на самом деле записывал. Мы почему-то не пошли к проректору, а пошли сразу к ректору. Перед его кабинетом преподаватель попросил подождать: если ректор пригласит, я смогу зайти. Он зашел к ректору — и Рашит Низамов спросил его, записываю ли я диалог. Преподаватель ответил, что, скорее всего, [да]. И далее ректор задавал ему наводящие вопросы — это было очень похоже на то, что сам ректор изначально знал о всей ситуации. Я услышал слова Низамова, что нужно со мной встретиться, провести личную беседу с участием дирекции. Когда преподаватель вышел из кабинета, он предложил встретиться на следующий день. На этом все закончилось.

Я решил написать отдельный пост о произошедшем. Если честно, я не думал, что это приобретет какой-то охват — я понимал, что сейчас сессия, дипломы, все заняты. И думал, что всем будет не до этого. Но я увидел обратное — получил много сообщений поддержки от самих студентов и преподавателей. Этого испугался сам университет, и 22 июня они даже не хотели меня впускать.

Я пришел к назначенному времени. Перед КПП нас стояло четыре человека, еще ребята ждали нас внутри. Преподаватель перенес экзамен двум группам с 17 и 18 часов на 15:00 — именно на то время, когда мы должны были с ним встретиться. Мы потом поняли, что в тех группах было много ребят, кто меня поддерживал, а они должны были на тот момент сидеть на экзамене.

Все началось с КПП: мы зашли, староста спокойно прошла, а меня сразу остановила охрана, сказала, что мне нельзя и предложила позвонить в дирекцию. Я позвонил ректору и в дирекцию — никто не ответил. Только потом я заметил, что все это время в университете перед КПП стояла дирекция и наблюдала за этим. Я попросил старосту подойти к ним и сказать, что твоего студента не пускают — пусть они объяснят причину или подойдут и разберутся, на основании чего меня не впускают.

Через какое-то время на КПП со стороны улицы заходит мужчина — я подумал, что это преподаватель: он увидел, что меня не пускают и спросил, что случилось. Я ответил, что причину не объясняют, хотя пропуск и студенческий у меня есть. Он обратился к охране и спросил, на основании чего меня не пускают. В охране ответили, что им так велели. В итоге этот преподаватель подыграл мне. Он обратился ко мне: "Это же у тебя сегодня со мной экзамен?" Я ответил "Да" — и мы прошли. Охрана попыталась остановить меня, на что он сказал: "Вы хотите, чтобы я здесь у него экзамен принимал?" Они ответили "Нет" — и мы пошли дальше.

Я сразу пошел к дирекции, чтобы узнать, что это такое, почему меня не пускают. Они ответили: "Да не может такого быть, наверное, просто новая охрана". Это звучало настолько наигранно. Тогда мы уже поняли, что они испугались всей шумихи и решили при ребятах ничего не говорить. Говорили, что со мной все хорошо, скорее всего, преподаватель был не в настроении, может быть, даже поставил оценку в ведомости, но решил нервы потрепать. Они предложили подождать 24 июня: если не будет стоять оценка, обещали с этим разобраться.

24 июня разговора как такового не состоялось. Мне просто показали ведомость, где преподаватель всё-таки поставил оценку. В понедельник, 27 июня, оценку поставили и в зачетку. Администрация вуза до сих пор никак не отреагировала на данный случай. Ощущение такое, будто они делают вид, что ничего не произошло.

"ЛИЧНО Я НЕ ЗНАЮ НИ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, КТО БЫ МОГ ПОДДЕРЖИВАТЬ ВОЙНУ"

— Какое отношение к войне с Украиной среди вашего окружения? Есть те, кто ее поддерживают или считают, что не все так однозначно?

— Нет. Многие боятся выступать или писать об этом — это одно, но однозначно все не поддерживают войну. Если у кого-то, может, и были сомнения в самом начале, то сейчас мнение кардинально поменялось. Лично я не знаю ни одного человека, кто бы мог это поддерживать. У меня нет таких людей в окружении.

— А как относятся к войне и вашей активной позиции родственники?

— Мама меня абсолютно поддерживает и разделяет мою точку зрения. Она в таком же состоянии была, когда все это началось. Мы, можно сказать, вместе все это переживали. Она все понимает, следит за этим — мы смотрим одни и те же новости, одни и те же каналы. Мама именно сейчас оказывает мне огромную поддержку.

У бабушки изначально была риторика, что лучше не высовываться — но это из разряда того, что она просто за меня переживает. Изначально у нее были сомнения, но последняя ситуация со мной однозначно поменяла ее мнение — не только к университету, но и к ситуации в стране. Она начала понимать, что происходит, и точно так же в недоумении от всего этого.

Отец со мной никогда не жил, но поддерживает со мной связь. Мы сегодня с ним разговаривали, он сказал, что гордится мной, что я не побоялся говорить. Он даже признал свою ошибку, что где-то боялся этого; как он сказал: "У тебя хватило смелости на то, на что у меня бы не хватило". Конкретно к войне у него тоже [негативное отношение]. Насколько мне известно, у него родственники из Украины, он сам родом оттуда. Среди моих близких нет какого-то разногласия на этой почве. Наоборот — это нас еще больше сплотило. Отношения у нас всегда были прекрасные, а сейчас — особенно. Без семьи я бы не справился.

— Вы планируете в дальнейшем публиковать информация о происходящем в Украине в своих социальных сетях?

— Да. Я буду дальше говорить об этом. Я не могу молчать, мне как-то не по себе. Я планирую эту активность направить именно на права студентов нашего университета, помогать тем, кто оказался в такой же ситуации. Дальше — продвигать тот же YouTube-канал. Сейчас эта ситуация послужила двигателем, чтобы работать над этим и говорить. Нужно помогать тем, кто оказался в похожей ситуации. Если университет, действительно, сможет отчислить меня или еще что-то, мне страшно не за себя, а за то, как это воспримут студенты — что их это может демотивировать, запугать еще больше, что они замолчат. Это для меня самое страшное. Я считаю, что именно студенты — это будущее этой страны. Если сейчас их подавить, запретить им высказывать свое мнение — это будет огромной трагедией. И с этим нужно что-то делать.

— Об эмиграции вы думаете?

— У нас были, конечно, такие разговоры, но мне, наверное, здесь лучше остаться. Я просто не представляю себя где-то за рубежом, что я могу делать. Мне очень важно находиться среди тех людей, которые здесь — вместе с ними испытывать и осознавать реальную картину. Наверное, если прижмет, если я буду понимать, что это необходимо, то, скорее всего, да — придется. Но пока я не вижу такой угрозы, чтобы эмигрировать. Отчисление или административное дело — еще не повод эмигрировать. Если будет уголовное дело, тогда да. Но пока нет, я планирую оставаться здесь.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.