Казанский танцовщик Нурбек Батулла стал финалистом конкурса молодых хореографов — ключевого события на фестивале балерины Дианы Вишневой "Context". Увидеть его конкурсную работу можно будет 14 октября онлайн: трансляция из московского Гоголь-Центра начнется в 20:00 на сайте Live Context. Diana Vishneva. Там же пройдет и зрительское голосование за выбор победителя.
В ее основе — древний татарский баит о братьях-близнецах, которые поссорились и были за это прокляты матерью. Проклятье превратило их в птиц — Сак и Сок.
Победитель конкурса получит грант на стажировку в одной из ведущих компаний или школ современного танца. Вместе с Нурбеком Батуллой на этот приз претендуют еще четыре артиста.
Все пять финалистов представят работы, созданные специально для фестиваля "Context": ни жюри, ни публика их еще не видела. Батулла сочинил композицию "Sak-Sok", которую исполнит вместе с челнинским танцовщиком Маратом (Маугли) Казихановым. В ее основе — древний татарский баит о братьях-близнецах, которые поссорились и были за это прокляты матерью. Проклятье превратило их в птиц — Сак и Сок. И обрекло на вечную разлуку. Говорят, они до сих пор летают по миру, но стоит им начать приближаться друг к другу, как между ними вырастает гора.
В Москве пройдет два показа "Sak-Sok", третий состоится в Санкт-Петербурге, а четвертый запланирован на декабрь в Казани.
В этих городах имя Нурбека Батуллы у большинства любителей современного танца ассоциируется со спектаклем "Әлиф (Зов начала)". Сегодня это самый известный пластический монолог артиста: его видели не только в России, еще — в Азербайджане, Мексике, Румынии, Франции. Два года назад жюри Национальной театральной премии России "Золотая Маска" присудило Нурбеку Батулле, как солисту спектакля "Әлиф", победу в номинации "Современный танец: мужская роль".
Спектакль "Әлиф" получил "Золотую маску"
— Нурбек, как в вашей жизни появился "Әлиф"?
Когда мы работали над "Самоубийцей", у Туфана появилась идея танцевального спектакля на тему татарского алфавита
— Это было в 2017 году. Я пришел в Казанский ТЮЗ на актерский кастинг, который устраивал режиссер Туфан Имамутдинов. Меня попросили спеть романс. Получилось неважно. Я это понял, когда Туфан сказал: "Мне нужны нормальные актеры, ненормальных я уже набрал достаточно". Ушел ни с чем. Но вскоре Туфан мне перезвонил и предложил сотрудничество — как хореографу. Он тогда ставил "Самоубийцу" Эрдмана. И вот когда мы работали над "Самоубийцей", у Туфана появилась идея танцевального спектакля на тему татарского алфавита.
Сначала я один мучился над хореографией. Потом к проекту подключился Марсель Нуриев. Мы вместе сочиняли пластические фигуры к каждой татарской букве в арабской графике, по три-четыре варианта у нас было, а окончательный выбирал Туфан. Это он, кстати, придумал, что танцевать мне лучше на песке.
— Это какой-то особенный песок?
— Речной, он продается в строительных магазинах. На гастроли мы его с собой не возили никогда — просили обеспечить необходимым реквизитом принимающую сторону. В Румынии смешно получилось: нам купили наполнитель для кошачьего туалета! Он выглядел, как песок, но был очень жестким и колким: танцевать на нем — больно. Хорошо, что это выяснилось на репетиции, и нам успели поменять кошачий наполнитель на песок.
— А много нужно песка?
— Шестьсот килограммов. Песок везде разный. Очень приятный — шелковистый и рассыпчатый, как пудра, — был в Азербайджане. Песок в Мексике — белоснежный и очень мелкий: такой можно видеть в песочных часах. В Уфе песок был тяжелым, густым и темным, как глина… Песок влияет на спектакль и на меня: всегда разные тактильные ощущения испытываю.
— От него в вашем спектакле поднимается много пыли. Тяжело танцевать в пыли?
Я уже отвык от балетной чистоты. Могу танцевать на улице, на жестком асфальте. На травяном газоне. В грязной луже. Никаких капризов!
— Нет, я уже отвык от балетной чистоты. Могу танцевать на улице, на жестком асфальте. На травяном газоне. В грязной луже. Никаких капризов! Я не хочу ассоциироваться с рафинированным искусством. Я хочу быть — как уличный факир: постелил коврик на дороге и работаешь.
— Где "Әлиф" принимали лучше всего?
— Я стараюсь не мыслить категорично — "хорошо", "плохо"… Везде по-разному принимали. В Азербайджане публика непосредственная, "детская": пока я танцую, они и по телефону говорят, и друг с другом. Захотели — вышли из зала, заскучали в фойе — снова вошли в зал. В этом есть плюс: когда ты реально их цепляешь, ты это сразу чувствуешь, потому что в эти моменты в зале становится очень тихо. Тишина — супер-индикатор.
Запомнил публику на показе "Әлиф" в октябре 2017 года в Казани. После спектакля зрители встали со своих мест и в едином порыве запели "И, туган тел".
— Хороший современный танец почти всегда гендерно нейтрален: одну и ту же роль могут исполнять и танцовщики, и танцовщицы. Самый яркий пример — "Болеро" Равеля в постановке Мориса Бежара: изначально на знаменитом красном столе-арене солировала Душка Сифниос, потом — Хорхе Донн, Майя Плисецкая… Как полагаете, ваш "Әлиф" могла бы исполнять танцовщица?
— Это очень интересная идея. Я думаю, что да, смогла бы. Такие танцовщицы точно есть. Нужно только выйти на них, предложить им такую возможность. Я подумаю над этим.
— Когда вы получили за "Әлиф" национальную театральную премию России "Золотая маска", изменилось ли отношение к вам окружающих людей?
Мой "банкетный" период уже в прошлом: это когда я за 500 рублей мог станцевать эстрадную чечетку или татарский танец. Сейчас мне это уже не интересно. Сейчас мне нравится импровизировать.
— Да. В первое время это особенно сильно чувствовалось. Я же импровизацией занимаюсь. Иногда меня просят выступить на мероприятиях. А у меня нет концертных номеров. Мой "банкетный" период уже в прошлом: это когда я за 500 рублей мог станцевать эстрадную чечетку или татарский танец. Сейчас мне это уже не интересно. Сейчас мне нравится импровизировать. Иногда люди соглашаются на это, и я уже привык, что, в основном, мои импровизации не понимают. Помню, сразу после того, как я получил "Маску", меня пригласили выступить на презентации новой книги Ркаила Зайдуллы. В зале было много сельской публики, совершенно не театральной, которая вдруг приняла мои импровизации очень здорово. Думаю, так произошло потому, что конферансье торжественно объявил мои регалии: на людей это действует.
— А как поэт Ркаил Зайдулла, многим известный своей строгостью и бескомпромиссностью, реагирует на ваше творчество?
— Однажды мы с ним вместе ездили в Мензелинск. В середине пути у автобуса "зеленая" стоянка, вы ведь в курсе? Там бабушки продают чай, пирожки, рыбу… И вот мы ходим с Ркаилом мимо прилавков, и все старушки почтительно здороваются с ним, улыбаются. Я потом говорю: "Как это круто, что наши люди узнаЮт поэта!". А он отвечает: "Думаешь, они знают мои стихи? Конечно же, нет! Просто они по телику меня видели". Ркаил еще тогда мне сказал, что нашему народу ни его поэзия, ни мои танцы не нужны. Этим он мне и нравится — своей прямотой.
— Если говорить про прямоту, то для меня одним из ее ярчайших олицетворений была певица Альфия Авзалова. Из документального о ней фильма "Моң патшабикәсе" ("Царица песни"), который снял ваш отец Рабит Батулла, понятно, что вы с Авзаловой были дружны с самого детства. Маленький мальчик, который танцует в этом кино в ее квартире, это ведь были вы?
— Не помню. Может быть, я, а может — мой братишка Байбулат. Она к нам обоим одинаково хорошо относилась. Мы в соседних с ней квартирах жили.
— Вы всегда понимали, что она — великая певица?
Он отрыто об этом никогда не говорил. Умалчивал и о своей сексуальной природе. Его можно понять: большую часть своей жизни он прожил в СССР, где гомосексуальные отношения были запрещены на законодательном уровне.
— По реакции взрослых мне было сразу понятно, что она особенная. Мои родители всегда плакали, когда она пела. Сейчас я понимаю, что она была непревзойденным мастером перевоплощения: у себя дома или у нас в гостях — энергичная и простая, а на сцене — степенная, харизматичная красавица. Она обладала какой-то магией… И да, она была очень прямая. Любила раблезианские шутки, умела шутить, причем над собой. Помню, она рассказывала, как приехала с концертом в какое-то село, где ее встречал местный начальник. И вот он представляется: "Иптәш КутакОв!" (на русский литературный язык это можно перевести как "Товарищ Членов", — прим. А. К. ). Әлфия ханым почему-то решила, что начальник ее троллит, и, пожав ему руку, очень серьезно ответила: "Очень приятно, товарищ КутакОв. А я — БатакОва!" (в русской нормативной версии: "А я — Вагинова! — прим. А. К. ). Она любила крепкие выражения. Ильгам Шакиров тоже очень их любил.
— Шакиров тоже был вашим соседом?
— Нет, но в гости приезжал довольно часто. Всегда приглашал к себе. Когда мне исполнилось 18 лет, он стал говорить, что я обязательно должен жениться. При каждой встрече мне это говорил! Почему-то очень тревожился за меня, тогда холостого.
— Личный опыт общения с деятелями татарской культуры позволяет мне предположить, что эта тревога — от желания уберечь вас, парня из образцовой татарской семьи, от подозрений в нетрадиционной сексуальной ориентации. У многих складывалось впечатление, что сам Шакиров страдал от этого всю жизнь.
— Шакиров отрыто об этом никогда не говорил. Умалчивал и о своей сексуальной природе. Его можно понять: большую часть своей жизни он прожил в СССР, где гомосексуальные отношения были запрещены на законодательном уровне.
— Нурбек, как вы считаете, должен ли известный человек, если он принадлежит к сексуальному или гендерному меньшинству, открыто говорить об этом?
Никто не имеет права требовать от другого человека каминг-аута. Тем более в нашей стране, где быть откровенным и свободным — очень смело и очень опасно.
— Мне кажется, что да. Но это должно быть его личным решением. Никто не имеет права требовать от другого человека каминг-аута. Тем более в нашей стране, где быть откровенным и свободным — очень смело и очень опасно.
— Карьеру танцовщика вы начинали в труппе классического балета. Интересно ли вам знать, что сейчас происходит в этой сфере?
— Нет. На днях случайно застал по каналу Mezzo "Баядерку" Киевского театра. Звук у телевизора был выключен, так как я слушал радио — играла электронная музыка. И это был очень крутой эффект: потрясающие тела на экране красиво двигались под современную музыку. Классический балет — очень симпатичная штука, если убрать из него пантомиму, психологизм и заменить музыку на современную. На хрестоматийные балетные спектакли, имеющиеся в афишах почти всех музыкальных театров, мне сегодня неловко смотреть.
— Кто сегодня ваш любимый танцовщик?
Подумал тогда, что у Аллаха всё в порядке с чувством юмора
— Эдивальдо Эрнесто. Он родом из Мозамбика, танцевал в Берлине в замечательной компании "Sasha Waltz & Guests", говорит про себя на хорошем английском: "Я женат на импровизации". Для меня он настоящий шайтан (в хорошем смысле слова): не жалеет ни себя, ни своих учеников. Я брал у него мастер-классы, это было незабываемо: если к концу первого дня занятий чувствуешь, что у тебя кончились все силы, что ты вот-вот рухнешь и отключишься, то на третий день тебя переполняет огромная к Эдивальдо благодарность, потому что он расширил границы твоих возможностей. Мне очень нравится заниматься с Эдивальдо. А еще мне интересен танцовщик и хореограф Антон Лачки из Словакии; в прошлом он занимался народными танцами, потом работал в компании Акрама Хана, сейчас занимается эксцентрикой. Его хореография — не про чистоту танца, а про энергию, и мне это очень симпатично.
— На каком уровне нужно владеть английским языком, чтобы понимать хореографический мастер-класс иностранного учителя?
Для меня он настоящий шайтан (в хорошем смысле слова): не жалеет ни себя, ни своих учеников
— Достаточно минимальных знаний. В любой коммуникации речь — не главное, я в этом убежден. Читал недавно версию, что 85% информации мы получаем через язык тела, а не через вербальную коммуникацию. Верю в это.
— Что помогает вам поддерживать свое тело в профессиональной форме?
— Бег и йога. Главное — регулярность этих занятий. Стараюсь не пропускать ни дня.
— Год назад вы представили в Казани "перформанс с кровью" — хореографическую медитацию "Дәрдмәнд", посвященную классику татарской литературы поэту Дэрдеменду. Второй показ запланирован на 22 ноября, он состоится на новой театральной площадке Казани "МоN". Это самый трудный спектакль в вашем репертуаре?
— Неправильно называть эту работу спектаклем. Это перформанс. Или, лучше сказать, ритуал. Ритуал очищения крови. После первого показа многие ошибочно решили, что в этой работе я изображаю поэта Дэрдеменда. Это не так! Я никого не изображаю. Мне бы с самим собой разобраться… После первого исполнения "Дэрдеменда" у меня было ощущение, что этой работой я расширил границы своих возможностей.
— Почему вас заинтересовал именно Дэрдеменд?
Мы все татары, и нас волнуют наши корни. В силу исторических событий у татар нарушен контакт с прошлым. Мы как дерево, которое перестало чувствовать свои корни. Логично, что без связи с корнями никакое дерево расти не может. А мы хотим расти, развиваться.
— Наша команда — я, режиссер Туфан Имамутдинов, хореограф Марсель Нуриев, композитор Эльмир Низамов и вокалист Рустам Яваев, — мы все татары, и нас волнуют наши корни. В силу исторических событий у татар нарушен контакт с прошлым. Мы как дерево, которое перестало чувствовать свои корни. Логично, что без связи с корнями никакое дерево расти не может. А мы хотим расти, развиваться. Отсюда наш интерес к прошлому, попытки его узнать и осмыслить.
У большинства людей татарская культура ассоциируется с гармошкой, деревней и Тукаем. Из коллективной памяти вытеснено очень многое — татарский струнный инструмент думбра, горловое пение татар, татарские поэты Кул Гали, Дэрдеменд… В забытьи кроется основа комплекса неполноценности, который только мешает расти и развиваться.
Существует версия, что в свое время у татарской литературы было два пути для развития: путь Тукая и путь Дэрдеменда. Победил Тукай — понятно, почему: он очень популярный, его поэзия по-хорошему проста. А Дэрдеменд — элитарный поэт-философ. Его стихи продолжают традиции суфийской поэзии: они лаконичны, концентрация в них смыслов и метафор — поразительная. Если бы стихи Дэрдеменда стали так же популярны и востребованы у татар, как и стихи Тукая, наша культура была бы сейчас иной.
— Можно сказать, что Дэрдеменд недооценен?
— Думаю, да. Кстати, он себя поэтом не считал. Поэтому, наверное, подписывал свои стихи псевдонимом "Дэрдеменд": в переводе на русский язык это значит "опечаленный". Долгое время никто даже не подозревал, что поэт Дэрдеменд и миллионер, крупнейший золотодобытчик, издатель газет и журналов Закир Рамиев — один и тот же человек. Прекрасно образованный, умный, щедрый. Он интереснейшая личность! Оплачивал строительство медресе, издавал татарские газеты и журналы. Он понимал: чтобы татарский народ генерировал мысль на своем языке, нужно его образовывать; чтобы татарский народ не исчез, нужно его образовывать. Я разделяю такую позицию.
Дэрдеменд — элитарный поэт-философ. Его стихи продолжают традиции суфийской поэзии: они лаконичны, концентрация в них смыслов и метафор — поразительная.
После революции Дэрдеменд не покинул Россию, это был его осознанный выбор. У него есть такие строки: "За материнский, отцовский кров тысячу жизней отдать не жаль. За край, в котором родился и рос, последней капли крови — не жаль". Они и натолкнули нас на идею "перформанса с кровью". Я, перформер, очищаю свою кровь, танцуя; метафорически этот процесс для меня — еще и попытка очиститься от слоя забытья, исторического беспамятства.
— В "Дэрдеменде" вы выходите к зрителям с надрезами на теле. Из них струится кровь. Чья это была идея?
— Нет-нет, это не надрезы. Резать свое тело, то есть наносить ему вред, нельзя по законам шариата. Кровь из моего тела струится от укусов пиявок: гирудотерапия в исламе не запрещена. Идея с пиявками пришла Туфану Имамутдинову. Помню, я репетировал после укуса одной пиявки: нужно было убедиться, что аллергии на слюну этих паразитов у меня нет. Непосредственно перед спектаклем мне поставили девять пиявок. Это не больно — как комар укусил. Минут десять, наверное, пиявки пили мою кровь, потом отвалились. А я пошел танцевать. Зрители, кстати, не догадывались, что из меня сочится кровь. Все были убеждены, что это жидкий грим, специальная краска.
— Нурбек, какие возникают ощущения, когда танцуешь, а из тела сочится кровь?
— Странные очень. Всё было — как в тумане. Наверняка сказалось то, что за пять дней до выступления я прилетел из Лос-Анджелеса, где работал в жюри танцевального конкурса. Организм боролся с джетлагом, я волновался перед премьерой… Обычно я выхожу на сцену и чувствую, что силен духом. На премьерном показе "Дэрдеменда" такого чувства не было. Я был слаб и физически, и духовно. К концу перформанса сил стало еще меньше. Мне очень интересно будет выяснить, как отреагирует мое тело на второй показ "Дэрдеменда".
— Всего два раза ваша творческая группа выступила перед публикой с перформансом "Шамаиль". Это правда, что его пытаются запретить?
Я эротоман! Все минареты в мечетях — фаллические, на мой взгляд. Погоны на форменной одежде военных — фаллические.
— Нет, он просто сильно разозлил одну критикессу. Рассказываю, как было. На втором, последнем показе "Шамаиля" перформером был хореограф и танцовщик Марсель Нуриев, музыкант Мубай пел татарские мунаджаты, электронный музыкант Ильяс Гаффаров сэмплил… За основу пластической импровизации мы взяли один из шамаилей известного казанского художника-графика Александра Попова. Финал был задуман такой: Марсель выливает на себя черную краску из специальных чаш и скатывается с трехметровой покатой конструкции. От его тела на белом фоне конструкции должна была появиться татарская буква "Алиф" в арабской графике: она выглядит — как вертикальная палочка. И еще нужно было поставить после буквы точку. Но краска с тела Марселя капала таким образом, что точек в процессе перформанса получилось две. И некоторые зрители увидели в этой палочке и точках фаллический символ. Вот я, например, именно такой зритель. Увиденное меня рассмешило, и я, помню, подумал тогда, что у Аллаха всё в порядке с чувством юмора.
Честно говоря, я всюду вижу фаллосы. Я эротоман! Все минареты в мечетях — фаллические, на мой взгляд. Погоны на форменной одежде военных — фаллические. Волшебная палочка из детской сказки — и она фаллическая!..
После перформанса выяснилось, что увидела в финале фаллический символ и знаменитая литературная критикесса Миляуша-ханум Хабутдинова. Она написала разгромную статью для одного казанского журнала, и в этой статье назвала нас "художниками-пениссистами".
— Смешное название.
— Не каждый так сможет придумать! Миляуша-ханум - она очень умная и образованная. Я читаю все ее статьи, но не во всем с ней согласен. Она, пожалуй, самая яркая наша оппонентка. Если спокойно все взвесить, можно сказать: хорошо, что она есть. Таких неравнодушных зрителей, как она, нам нужно больше.
— Нурбек, изменилось ли ваше мировоззрение после того, как вы стали отцом?
Ощущение свободы было у меня только при Ельцине. Папа тогда часто брал меня с собой на митинги, где неравнодушные татары пытались отстоять свою свободу и независимость. Я пропитан этим духом.
— У нас с Алёной (Алёна Кутузова-Батуллина — социолог, супруга Нурбека, — прим. А. К. ) двое сыновей. Да, мировоззрение изменилось. Страхов стало больше.
— Самый большой ваш страх?
— Оказаться без вины виноватым. В наше время и в нашей стране это легче простого.
— Вы при Путине родились?
— Нет, при Горбачеве. Я жил при трех президентах!
— Кто из них вам симпатичнее?
— Никто. Но ощущение свободы было у меня только при Ельцине. Папа тогда часто брал меня с собой на митинги, где неравнодушные татары пытались отстоять свою свободу и независимость. Я пропитан этим духом.
Есть очень хорошее татарское слово: милләтче. Его переводят на русский язык совершенно неправильно: националист. Правильный перевод слова "милләтче" — радеющий за свой народ, переживающий за свой народ. Именно в этом смысле мой папа — милләтче. И я — тоже.
Бойтесь равнодушия — оно убивает. Хотите сообщить новость или связаться нами? Пишите нам в WhatsApp. А еще подписывайтесь на наш канал в Telegram.
