Ожесточенный спор за идентичность и язык северо-западного Башкортостана между татарскими и башкирскими общественными деятелями и блогерами столь же потенциально опасен для двух этих народов, сколь и интересен с исследовательско-этнологической точки зрения, считает колумнист Харун Сидоров. Эксперт поделился своими мыслями о ситуации.
Тому, кто не хочет вставать в нем ни на чью сторону, а пытается понять логику каждой из них, станет очевидно, что перед нами помимо прочего конфликт двух разных типов формирования этнонациональных идентичности и проектов, которому можно найти аналоги среди других схожих конфликтов.
Хотите сообщить новость или связаться нами?
Пишите или посылайте нам голосовые сообщения в WhatsApp.
Спор представителей русского и украинского проектов уже давно вышел за рамки умозрительных дискуссий, обернувшись десятками тысяч загубленных и искалеченных жизней и испорченными отношениями между двумя соседними государствами
К счастью, татаро-башкирский спор пока разворачивается в основном в информационном пространстве, мало затрагивая жизни большинства рядовых татар и башкир даже в территориальном эпицентре этого конфликта. И можно надеяться на то, что благодаря ответственным представителям двух сторон в таком виде его и удастся законсервировать. Русским и украинцам в этом смысле не повезло — спор представителей русского и украинского проектов уже давно вышел за рамки умозрительных дискуссий, обернувшись десятками тысяч загубленных и искалеченных жизней и испорченными отношениями между двумя соседними государствами.
После создания СССР, соучредителями которого стали в частности РСФСР и УССР, коммунистам, казалось бы, удалось заморозить национально-политический конфликт, горячая фаза которого пришлась на Гражданскую войну первой четверти XX века. В ходе нее помимо прочих противоборствующих сторон столкнулись как адепты украинского национального проекта под знаменами Украинской Народной Республики и Украинской Державы, так и их непримиримые противники из Добровольческой армии генерала Деникина. И те, и другие были в итоге разгромлены большевиками, которым на некоторое время удалось реализовать компромиссный сценарий решения "украинского вопроса" в виде советской Украины в союзе с советской Россией.
Первые два десятилетия, прошедшие с момента распада этого союза, давали надежду на то, что два независимых государства смогут мирно, хотя и не без проблем, сосуществовать так, как это удалось после распада Чехословакии чехам и словакам — в международно признанных границах и с сохранением тесных экономических, культурных и человеческих связей. Однако уже в начале третьего десятилетия существования двух государств между ними возник конфликт, в котором проявились два взаимоисключающих видения истории и перспектив его участников, логику которых я вкратце попытаюсь ниже описать.
Русская (чуть позже о том, в каком именно смысле) логика в этом конфликте исходит из того, что существует единая тысячелетняя история и культура, возникшая в древней Руси со столицей в Киеве, которая впоследствии перемещается в Москву и далее в Санкт-Петербург. Единый литературный язык, единая православная вера, антропологическая схожесть, общее историческое наследие, начиная с древней Руси, заканчивая Советским Союзом в этой логике делают русских и украинцев, которых до революции называли великороссами и малороссами, одним народом с незначительными этнографическими отличиями между его частями. Акцентирование этих различий и их намеренное усугубление с целью выделить часть этого общего народа в новый народ в такой логике рассматриваются как предательство и противоестественный сепаратизм, подогреваемые внешними врагами, а претензии этого нового народа на общее наследие, либо его попытки избавления от него — как прямой вызов.
С украинской стороны все выглядит совсем иначе. История Киевской Руси считается достоянием того народа, что продолжил жить в ареале ее метрополии, посягательства на них государства, возникшего на их финно-угорской периферии (Московии) необоснованными, а включение первой в состав второй — оккупацией, освобождение от которой произошло с созданием независимой Украины, борьба за которую была делом многих поколений украинцев.
В принципе, на этом конфликт мог бы быть исчерпанным, однако, после создания независимой Украины выяснилось, что на части ее территории и среди части ее населения друг другу продолжают противостоять два этих видения. Часть людей, говорящих на русском языке и связывающих себя с культурой и историей общего периода, надо подчеркнуть, зачастую имея при этом вполне украинское происхождение, на этом основании стала настаивать либо на воссоздании союза Украины с Россией, либо на присоединении к последней тех территорий, где такие люди составляют большинство. Их противники категорически отвергают эти претензии, указывая на то, что эти территории являются частью Украины как с юридической, так и с этнографической точки зрения, ибо населены этническими украинцами, а в случае с Крымом — его коренным крымско-татарским народом, связывающим себя с ней.
И вот тут, собственно, мы упираемся в один из ключевых аспектов этого конфликта — как определять, что является русским, а что украинским? В первой, условно русской логике, если человек говорит и думает на русском языке, сформировался в пространстве общей культуры и истории, такой человек является русским, даже если его фамилия заканчивается на "-ко" или "-юк". С украинской точки зрения, человек украинского происхождения, выросший и живущий среди украинцев, является украинцем, даже если он говорит и думает на русском языке, последнее же следует воспринимать как следствие русификации украинского народа, а не определяющее его идентичность обстоятельство.
Осознавая отличия низовых пластов культуры русских и украинцев или как их тогда называли, великороссов и малороссов, идеолог "общерусского единства" Николай Трубецкой в первой половине прошлого века создал теорию двух этажей культуры. Согласно этому видению, так как самобытная украинская культура носила в основном этнографический, фольклорный характер, а попадая в среду высокой городской культуры ее носитель оказывался в среде общерусской культуры, ничто не мешало одному и тому же человеку быть малороссом в этническом и русским в более широком культурном смысле, как это было с Гоголем, который творил в пространстве общерусской культуры, но привносил в нее малорусский колорит. Украинский национальный теоретик Юрий Липа, напротив, считал, что то, что Трубецкой определял как "нижний этаж" культуры, то есть, этнографию или, иначе говоря, "кровь и почву", как раз и определяет ядро органической идентичности человека и народа, тогда как надстроенный над ним "верхний этаж" в виде чуждой высокой культуры являются чем-то противоестественным и наносным.
Если вернуться к татаро-башкирским дискуссиям, не могут не броситься в глаза определенные параллели, судя по всему, порожденные схожими историческими обстоятельствами. По сути, в Российской империи как концепция русского народа, так и концепция татарского народа формировались в схожей логике. В первом случае это была логика высокой, городской славяноязычной православной культуры, все носители которой рассматривались как русские, несмотря на этнографические отличия между ними. Во втором случае речь так же шла о едином мусульманском народе империи с высокой городской тюркоязычной культурой, все носители которой рассматривались как татары, несмотря на этнографические отличия между ними.
Разница двух подходов — татарского и башкирского проявила себя в начале XX века
Так же, как и в случае с украинцами, несмотря на отсутствие у башкир отдельной городской высокой культуры, сторонники самостоятельной башкирской идентичности обосновывали ее "кровью и почвой". Здесь уже имеют место, как сходства, так и отличия. Русскоязычному городу Юрий Липа противопоставлял украинское село как источник и резервуар органического украинства, которое по мере своей демографической экспансии в города и установления украинской власти должно будет покончить с русификацией. У башкир как народа с исторически полукочевым укладом аргументация "крови и почвы" проявилась иначе — через апелляцию к традиционным шежере (родословным) и статусу асаба (наследственных собственников вотчинных земель), отстаивание которого было нервом их этнополитической истории в составе Российского государства.
Разница двух подходов — татарского и башкирского проявила себя в начале XX века, когда на фоне либерализации Российской империи у многомиллионного тюрко-мусульманского сообщества появилась возможность проявить и выстроить свою политическую субъектность. Как известно, в татарской среде долгое время преобладающей была установка на борьбу за экстерриториальную автономию тюрок-мусульман по всей Российской империи, опирающуюся на сеть общин (махаля) и религиозную инфраструктуру (мечеть, медресе, шариатский суд-кадият и т. д.). Адепты башкирского проекта сразу делали ставку на создание локализованной в вотчинных границах национально-территориальной автономии, поэтому к тому моменту, когда в условиях распада империи часть татарских лидеров тоже приходит к идее о необходимости создания территориального образования тюрок Идель-Урала, башкирским силам в отличие от них удается добиться создания собственной национальной автономии и ее признания новой российской властью, положившего начало созданию РСФСР.
Для татаро-башкирских отношений таковыми главным образом остаются северо-западные районы Башкортостана, большинство населения которых считает себя татарами
Однако как и в случае с появлением отдельной Украины, появление отдельного Башкортостана не поставило точку в коллизиях идентичности спорных населения и территории. Для татаро-башкирских отношений таковыми главным образом остаются северо-западные районы Башкортостана, большинство населения которых считает себя татарами.
Те, кто выступают от их имени, требуют признать татарский государственным языком в Башкортостане наряду с башкирским как языком титульной нации и русским как федеральным государственным языком. Это должно свидетельствовать о том, что Башкортостан является не национальной республикой башкир, как ее видят сторонники башкирского проекта, а башкирско-татарской (башкирско-татарско-русской) республикой, что, по мнению сторонников татарского проекта, будет справедливо, если учесть, что Башкирская Республика, созданная ее основателем Ахмет-заки Валиди, изначально была учреждена в границах т. н. "Малой Башкирии", не включая в себя Уфимскую губернию с преобладающим татарским населением, которая была позже включена в БАССР.
Сторонники башкирского проекта, как и сторонники украинского проекта, настаивают как на незыблемости признанных и существующих границ, в рамках которых башкирский народ реализовал свое право на самоопределение в Башкортостане, а татарский — в Татарстане, так и на том, что северо-западные районы их республики, которые представители татарского проекта считают татарскими, являются вотчинными башкирскими землями. Более того, по мнению сторонников башкирского проекта, несмотря на татароязычность местного населения, если не все оно, то значительная его часть является татаризированными башкирами, то есть, людьми башкирского происхождения, сменившими идентичность с принятием татарского языка. Поэтому часть башкирских активистов предпринимают усилия, направленные на переход таких людей в башкирскую идентичность на основе изучения их шежере (родословных). В татарских кругах эти усилия вызывают крайнее раздражение и характеризуются как "этномиссионерство" и "этномародерство", которые, по мнению татарских активистов, осуществляются путем фальсификации данных архивов и современных переписей населения.
Но одной из наиболее злободневных тем в этих баталиях в последнее время стала проблема языка или диалекта тюркского населения северо-запада РБ. Последний характеризуется башкирскими активистами как диалект башкирского языка. Сторонники существования этого диалекта настаивают на том, что лица башкирского происхождения в этих районах говорят не на татарском языке, а на малоотличном от него северо-западном диалекте башкирского языка. Татарские активисты считают это попыткой присвоения татарского языка башкирами в северо-западных районах, что чревато его последующим вытеснением, а с ним и полным вытеснением из них татарской идентичности, которая будет постепенно заменяться северо-западной башкирской. Поводом для таких тревог стала широкая кампания популяризации северо-западного диалекта башкирского языка, ведущаяся, по всей видимости, при поддержке властей РБ.
Поводом для таких тревог стала широкая кампания популяризации северо-западного диалекта башкирского языка, ведущаяся, по всей видимости, при поддержке властей РБ
Если возвращаться к аналогиям с Украиной, у двух ситуаций тоже можно будет найти как сходства, так и отличия. Несмотря на русскоязычность значительной части населения Украины, особенно на ее юго-востоке, для поборников украинского национального проекта придание русскому языку статуса второго государственного было и остается неприемлемым, так как означало бы фактическое признание Украины филиалом или продолжением России, т. н. Малороссией. Противодействие таким попыткам шло как посредством более активного внедрения в этих регионах украинского языка, так и через популяризацию идеи, что можно быть украинским патриотом и националистом, даже говоря на русском языке. Такая установка отличала новых, постмайданных украинских националистов, главным образом с Востока Украины, например, широко представленных в батальоне "Азов" и созданном на его основе "Национальном Корпусе", от старых, главным образом с Запада Украины, представленных в первую очередь партией "Свобода".
Идеологи такого проекта исходят из того, что русский язык тоже является украинским языком, учитывая тот вклад, который внесли в его литературное развитие этнические украинцы
Однако в Башкортостане "новые националисты" пошли на тот шаг, на который так и не осмелились пойти в Украине, хотя подобные предложения в соответствующей среде были и есть. Так, например, такие деятели как Алексей Арестович или Украинский институт будущего предлагали властям и обществу Украины дать статус не второго государственного языка, но какой-то официальный статус "украинскому русскому", то есть, русскому языку, но такому, стандарты которого будут определяться согласно киевской школе и соответствовать особенностям его употребления в Украине. Идеологи такого проекта исходят из того, что русский язык тоже является украинским языком, учитывая тот вклад, который внесли в его литературное развитие этнические украинцы. Ведь, например, упоминаемый ранее апологет "общерусской" идеи Н.Трубецкой вообще считал, что под воздействием малорусских просветителей из Славяно-Греко-Латинской Академии литературный русский язык в XVII веке создавался на основе скорее малорусского, чем великорусского стандарта.
Но в том, что касается соотношения национальной и языковой идентичности у украинцев в итоге восторжествовал подход классического национализма — ты можешь быть украинцем и говоря по-русски, однако, национальным языком украинцев является только украинский язык с единым литературным стандартом. А вот в Башкортостане сторонники признания и популяризации северо-западного диалекта башкирского сегодня добиваются того, чего не удалось добиться Арестовичу и Украинскому институту будущего, причем, обосновывая это интересами северо-западных, по версии башкирских активистов, башкир. И как в Украине "русскоязычные украинцы" и "украинский русский" критикуются классическими украиноязычными националистами, так и в Башкортостане популяризация диалекта, почти неотличимого от татарского языка, критикуется сторонниками классического башкирского национализма. Его сторонники считают, что такие действия вредят литературному башкирскому языку, отбирая у него финансовые и потенциальные человеческие ресурсы в виде части башкир, которые вместо его изучения и использования законсервируют свой диалект, а то и вовсе будут продолжать говорить на татарском.
Больше того, как татарские активисты, так и часть башкирских националистов обвиняют власти РБ в том, что их кампания, связанная с популяризацией северо-западного диалекта, отвечает не башкирским национальным интересам, а имеет целью отвлечь внимание башкир от борьбы за них на башкиро-татарский конфликт, что объективно служит интересам Кремля, заинтересованного в ослаблении как Башкортостана, так и Татарстана.
Тем не менее, вне зависимости от того, кто стоит за этой кампанией, проекты северо-западных башкир и северо-западного диалекта башкирского это один из однотипных вызовов, с которыми сегодня сталкивается традиционная татарская идентичность.
Другими вызовами в этом ряду являются движения за закрепление отдельной идентичности ногайцев Астраханской области, а также сибирских татар. Татарские националисты воспринимают этот вызов как чисто политтехнологический проект, поддерживаемый из Москвы, заинтересованной в дроблении татарского народа. Но не отрицая возможности и указанного фактора, следует отметить, что с этнологической точки зрения эта проблема выглядит как объективный конфликт двух конкурирующих принципов этнической идентичности и сборки. Как уже было отмечено, если татарский проект был сформирован в парадигме высокой городской культуры большого имперского пространства, стремясь вобрать в нем в себя всех ее носителей, то конкурирующие с ним проекты башкир, ногайцев и сибирских татар являются центробежно-примордиалистскими, соответствуя логике становления постимперских наций и этносов.
В полемике с такой логикой сторонники большого или единого татарского проекта часто говорят, что выделять из него отдельные этнографические группы так же абсурдно, как было бы абсурдно выделять "владимирских русских" или "сибирских русских". Однако, на самом деле, несмотря на то, что мейнстримом "русского проекта" в настоящий момент является имперско-лингвистическая доктрина "русского мира", среди части русских интеллектуалов и этноактивистов так же вызревают идеи о необходимости ее кардинального пересмотра.
Опять же, если возвращаться к украинскому случаю, в отличие от сторонников "русского мира", у части русских этнонационалистов есть понимание его этнической нежизнеспособности и необходимости выстраивать русскую идентичность не на основе идей "общерусского народа", а на основе того, что до 1917 года называлось великорусской народностью, этническую и политическую историю которой требуется реконструировать. Другим течением русского ревизионизма является регионализм, идея, согласно которой необходимо культивировать культурную специфику разных русских регионов и переносить центр тяжести русской жизни на них. Движения за признание отдельными народами казаков и поморов опираются на ту же логику, что и активисты ногайцев и сибирских татар. Но даже и у части русских, у которых сложно найти какую-то сохранившуюся субэтническую идентичность, существует запрос на нее — видимо, по этой причине существует этнореконструкторское движение вятичей и пока с меньшим размахом кривичей, в частности, на приграничных с Беларусью территориях.
Отличие русского случая от татарского заключается в том, что в нем все эти инициативы пока имеют абсолютно маргинальный характер, а абсолютно господствует центростремительная логика, даже не общеэтнического, а внеэтнического характера, то есть, стремление к распространению русских языка и культуры на нерусские народы с созданием некой новой исторической общности в виде российской нации, которую "русская украинка" Поклонская как-то назвала "многонациональным русским народом".
На этом фоне рост инициатив, направленных на фрагментацию пространства носителей татарской идентичности и вправду выглядит как использование двойных стандартов против второго по численности народа страны. Тем не менее, надо понимать, что как центростремительные, так и центробежные тенденции в принципе существуют объективно, а их соотношение определяется множеством факторов, которые формируют внутриэтническую и межэтническую динамику. Теоретикам и практикам национального дела необходимо понимать логику этих процессов, а также осознавать, какая грань отделяет здоровую конкуренцию их идентичностей и проектов от межэтнических войн, чреватых их взаимоуничтожением.
Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в рубрике "Мнения", не отражает позицию редакции.
Бойтесь равнодушия — оно убивает. Хотите сообщить новость или связаться нами? Пишите нам в WhatsApp. А еще подписывайтесь на наш канал в Telegram.
