Холодной зимой 2011/12, когда Россия впервые в этом веке увидела на площадях своих городов тысячные митинги протестующих не против маленькой зарплаты и пенсии или там дороговизны жизни, но против — всего-то (грустный смайлик) — наглого обмана на выборах… Тогда появился такой термин — "этический протест". Как констатация факта, что все эти люди и вся эта история — не "про политику" и борьбу за власть, а про то, что государственное враньё, привычка власти откровенно и улыбчиво плевать на волю какого-то там "населения" — просто стало людям омерзительно.

Для меня Эльвира Дмитриева — лицо "этического протеста". Ей ведь не политикой хотелось заниматься. Сказала мне однажды: "Когда мы победим и построим нормальную Россию, думаю, может быть, я займусь каким-нибудь фондом помощи социальной и трудовой адаптации женщин". Просто без участия в политике нормальную Россию не построить, вот в чем дело-то.

10 декабря 2011-го и она впервые вышла на площадь. Рассказывала мне, что до этого даже и не задумывалась, что может проявить себя так: "Мы с мужем дома вопили: "Да что это вообще такое, за кого они нас считают, издеваются, что ли?!" А когда объявили митинг, мы с подругой пошли. Я не думала, активист я или кто — просто была необходимость пойти, быть солидарной с теми людьми, которые тоже возмущены происходящим… Понимаете, такие вещи делаются для себя: чувствуешь, что это нужно — и делаешь"…

Ну да, потом она, никуда не денешься, постепенно стала именоваться политиком — но в сущности осталась, я думаю, человеком не "про политику". Просто против неправды и бесчеловечности она ставила собственную честность, волю и веру в возможность прекрасной России будущего.

…Свободным человеком она была, кажется, по самой своей природе. Объясняла: "Я довольно остро реагирую на попытки ограничения моей свободы даже в отношении близких мне людей... Был момент, когда муж мне сказал: "Может, тебе надо немножко притормозить?" Этот вопрос-просьба прозвучал в 2015-м, когда политических активистов в России стали уже сажать…

Женственная, теплая, улыбчивая, ни на секунду не трибун-агитатор — она меньше всего походила на хрестоматийный образ политика. Только внутри была спокойная твердость — не переломить. Из тех редких людей, которые думают и сами решают для себя, что правильно, а решив это, уже не уклоняются и не отступают. Несмотря ни на какие задержания (после одного из митингов полицейские "антиэкстремисты" устроили за ней такую погоню, что едва не скинули в кювет машину, в которой она ехала), суды, отсидки под арестом…

Лишь один неизбежный, кажется, риск российских оппозиционеров её не коснулся: относиться с презрением к "агрессивно-послушному большинству", не желающему ни свободы, ни уважения к себе, рвущему из её рук плакат на одиночном пикете — Эльвира так никогда и не стала.

Спокойно говорила: "Я понимаю, что не всем нравится идея, с которой я выхожу. Но может быть, человек, которому она не нравится, на фоне этого раздражения начнет интересоваться, что же это за идея, почему я вышла? Ведь достаточно много людей, у которых просто не сформировано мнение по тому или иному вопросу, да еще и телевизор мозги им постоянно промывает — а тут такая капля информации: стоит человек с плакатом"…

Большинство с промытыми телевизором мозгами твердо уверено, что "эти либералы" с жиру бесятся. Эльвира и производила впечатление очень благополучного человека — красивая, вежливая, всегда безупречно корректно одетая… Немногие знали, что работать она начала в 16 лет, еще школьницей. Потому что вопрос стоял так: сможет она заработать — будет еда для всей семьи, не сможет — не будет никакой еды. Это было вхождение в трудовую жизнь "по бразильской системе", вспоминала она со своей обычной улыбкой: "В "Ералаше" был такой сюжет. Тренер говорит мальчику: "Сейчас я по бразильской системе буду учить тебя ловить мячи" и ставит его спиной к огромному витринному стеклу…" И учиться в вузе ей, ответственной кормилице семьи, не пришлось, образованной она сделала себя сама — постоянным чтением.

Она не была человеком очень уж откровенным — она была честной. Единственным важным, что она строго скрыла почти от всех, оказались её болезнь и ожидание смерти.

В штабе Алексея Навального узнали об этом, получив от Эльвиры просьбу… уволить её. С объяснением: "Я хочу уволиться, потому что редко стала ходить на работу, и мне неудобно просто так зарплату получать". Это было меньше месяца назад...

Рак у Эльвиры обнаружили два года назад. Она лечилась — и работала, как всегда.

И власть тем временем работала, как всегда: дважды назначала ей арест. 10 суток она отсидела в камере с пьяницами и мелкими воровками. За опубликованный в соцсетях призыв к активистам приходить в штаб за листовками.

Болезнь прогрессировала. С самыми близкими друзьями Эльвира договорилась: "пока она ноги таскает", никому ничего не говорить. Когда станет совсем плохо — сдается в хоспис и "уходит" там.

Но было ещё не время — у власти ещё были свои виды на Эльвиру. Полтора месяца назад у неё дома и в штабе состоялся многочасовой обыск и допрос. Так ей на прощанье привелось поучаствовать в госохоте на сторонников Алексея Навального, что со свистом и улюлюканьем пронеслась по всей России, — в качестве загоняемой дичи.

Потом был хоспис и её "уход".

"Эльвиру жизнь не баловала. На ее долю выпало столько невзгод, что хватило бы на пятерых. Могла бы озлобиться, но она до конца была очень светлым человеком, никогда не жаловалась... Очень любила жизнь", — написал у себя в фейсбуке хорошо знавший Эльвиру московский врач Никита Лазебный.

А её давняя подруга Мария Лазебная написала мне: "Меня на ненависть пробивает. Её ведь умирающую, уже после реанимации, на допрос утащили. А она всё терпела…"

Клешни рака оказались сродни клешням власти.

Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в рубрике "Мнения", может не совпадать с позицией редакции.

Бойтесь равнодушия — оно убивает.​ Подписывайтесь на наш канал в Telegram.