Саратовские экологи — Ольга Пицунова, сопредседатель общероссийской общественной организации "Социально-экологический союз", и Андрей Пинчук, директор "Центра содействия экологическим инициативам", считают планы по переработке и обезвреживанию отходов 1 и 2 классов опасности на базе объекта по уничтожению химоружия (УХО) "Горный" опасной авантюрой. На их взгляд, расположение объекта не соответствует экологическим требованиям, отходы будут сжигать, а то, что останется после сжигания — хранить на месте, причем без должного контроля. Более того, специалисты полагают, что появление нового объекта под видом перепрофилирования старого, а не строительства или реконструкции, означает, что экспертизы проекта не будет.
— Давайте поговорим об объекте УХО. Какое химоружие там уничтожали?
Пицунова: — У нас был иприт, люизит и ипритно-люизитные смеси. В общей сложности, как сейчас говорят, 1143 тонны. Ипритно-люизитные смеси они уничтожали методом битумирования или цементирования. Это такая форма окончательной изоляции, самая простая и доступная — не разлагается, легко хранится. Иприт они уничтожали методом сжигания, поскольку при сжигании образуется достаточно простое вещество — оксид серы. С люизитом все сложнее. Они долго думали, какую выбрать технологию. В конце концов остановились на простой технологии — двухстадийный щелочной гидролиз плюс электролиз. То есть, они сначала нейтрализуют люизит щелочью. Затем реакционные массы с мышьяксодержащими солями они должны разложить электролизом. У них должен получиться чистый мышьяк, арсин и какие-то сопутствующие вещества.
Этот метод они выбрали, потому что решили, что мышьяк — это ценное сырье. В результате их выбора у нас программа уничтожения химоружия закончилась на стадии, когда они все нейтрализовали. После этого ни американцам, ни европейцам, которые финансировали данную стадию, наше химоружие было уже неинтересно. Дальше что хотите, то и делайте с этими люизитными солями. Еще из Камбарки забрали все сухие соли — 12,5 тонн, ценный же продукт. И у нас получилось порядка 18,5 тысяч тонн этих солей.
Сейчас осталось 11 тысяч тонн, из которых они собираются опять-таки методом электролиза получать мышьяк и арсин. Теперь выяснилось, что наибольшую ценность представляет даже не чистый мышьяк, а арсин. Якобы это продукт, который очень востребован.
— На заводе "РосРАО"?
— Нет. Они собираются уже сейчас вводить в строй эту новую установку по получению особо ценных мышьяксодержащих веществ. Не знаю, может быть, "РосРАО" возьмет это под себя.
— Когда проект объекта УХО разрабатывался, все эти технологии проходили ОВОС (оценку воздействия на окружающую среду — "Idel.Реалии")?
– Нет. Они долго обсуждали, какие будут технологии, приглашали экспертов. Эксперты спорили, выбирали технологии. Каждый предлагал свою, потому что каждому хотелось что-то продвинуть. В конечном итоге генерал, по-моему, Пак его фамилия, сказал: вот так будет. Вот так и стало. Никаких государственных экологических экспертиз, никаких ОВОСов, обсуждений.
— Местные жители утверждают, что на объекте строят новую печь.
— Новая печь в любом случае будет — объем-то там какой! Они должны провести рекультивацию территории, все что не нужно, но при этом загажено — обезвредить, то есть сжечь: тысячами тонн грунт, металл и так далее. Для этого нужна большая печка, а у них была малюсенькая. Но я думаю, что эта новая печь будет использоваться для сжигания в том числе всего остального, что будут везти.
— При этом мы не знаем ни какие фильтры используются в этой печке, ни какой процесс, ни какая температура?
— Ничего не знаем. Печки разные бывают. Я почитала: есть по крайней мере полтора десятка разных печек, которые используют в том числе разные физико-технические и физико-химические процессы. И у каждой печки — еще куча разных возможностей очистки отходящих газов. Их тоже несколько десятков. Одни могут быть высокоэффективные, другие — низкоэффективные.
Под термическим способом они могут подразумевать все, что угодно. Это может быть просто сжигание. Это может быть выпаривание при температуре 100-300 градусов — чтобы выпарить воду и получить сухие соли. А может быть и пиролиз. Что там будет, мы не знаем.
— А они об этом говорят? Вопросы вы, наверное, задавали.
— Мы задавали вопросы. Про технологии они ничего не говорят вообще. Они говорят, что будет происходить обезвреживание отходов. "Но вы же понимаете, насколько это важно вернуть все отходы назад в цикл производства. Мы занимаемся рециклингом".
— "РосРАО" говорит—?
— Да. Я говорю: "Я не понимаю. Рециклинг и обезвреживание — это две разные стадии, это совершенно разные процессы. Как вы будете на одном и том же заводе этим заниматься, особенно если это будут разнородные отходы?". Они: "Да вы ничего не понимаете. Мы вам объясняем, объясняем, а вы опять все те же самые вопросы задаете".
— Это Корольков (Максим Корольков, первый заместитель генерального директора ФГУП "РосРАО" по развитию — "Idel.Реалии")?
— Да.
Пинчук: — Один отход может быть, по его словам, агентом обезвреживания для другого.
И он говорит, что здесь все будет безопасно, потому что, например, в Вене стоит посреди города мусоросжигательный завод. Но ведь там речь идет о заводе, который бытовой мусор, причем очень серьезно сортированный, сжигает, а у нас тут отходы токсичные.
СЖИГАНИЕ И НЕКОНТРОЛИРУЕМОЕ ХРАНЕНИЕ
— В чем главная опасность планирующегося завода, на ваш взгляд?
Пицунова: — Во-первых, я считаю, что это будет сжигание. Других вариантов я не вижу. Я посмотрела и нормативную литературу. В соответствии с ней это обычная практика: большая часть отходов, которые планируются, сжигаются. Соответственно сжигать они будут все. Если они не знают, какие отходы повезут, значит, могут повезти что угодно. А что угодно — это в том числе, например, сточные воды. Сжигание сточных вод — это однозначно диоксиновое заражение.
— Почему?
— Потому что сточные воды содержат органику, как минимум. Я уже не говорю про все остальное, что они могут содержать в дополнение к органике — и хлор, и фтор, и так далее.
Пинчук: — Я так понимаю, что не воду, а илы.
Пицунова: — Естественно. Они говорят, что не будут заниматься ликвидацией накопленного экологического вреда, но я думаю, что будут, потому что такого количества отходов, какое они хотят переработать, просто нет. То есть правительство либо рассчитывает на то, что на этих заводах будут как раз уничтожаться отходы, накопленные на объектах за многие годы, либо будет завоз отходов из-за рубежа, тем более что они уже подписали трансграничное соглашение (соглашение о трансграничном перемещении опасных отходов по таможенной территории Евразийского экономического союза — "Idel.Реалии"). А что такое у нас отходы накопленного экологического вреда? Вы видели?
— Нет.
— Я видела. У нас есть небольшие так называемые пруды-отстойники или шламонакопители. Можно подойти к любому НПЗ или "Оргсинтезу". Это пруды, в которые они сливают все то, что не смогли применить, то есть из чего извлечь уже ничего нельзя — никаких дополнительных рециклингов, рекупераций и так далее. Там в том числе есть и органика, и нефтешламы, и химия любая. Понятно, что сжигание этого всего приведет к загрязнению атмосферы.
Не знаю, что они собираются делать с выбросами, какие трубы строить или насколько очищать, но, зная наш подход российский к вопросам очистки, точнее к вопросам расходования бюджетных и небюджетных средств на такую операцию, как очистка, я предполагаю, что они не будут особенно тратиться.
Допустим, в Дюссельдорфе стоит мусоросжигательный завод, но они честно говорят, что система очистки — по-моему, треть, а может быть и две трети его стоимости. Наши столько не будут тратить — это абсолютно точно. Значит, у нас система очистки не обеспечит необходимое улавливание всех вредных веществ. Следовательно, будет идти загрязнение атмосферы.
— Итак, вы думаете, что технология, которую они будут использовать — это сжигание.
— Я думаю, это будет основная технология. Кроме того, после сжигания хочешь – не хочешь все равно остаются отходы: шлаки, зола. И их довольно много. Я посмотрела по литературе — может быть до 30% от первоначальной массы.
— Они говорят, куда будут девать шлак и золу?
Пицунова: — Никуда. "Вы не волнуйтесь, — он говорит (Корольков – "Idel.Реалии"), — Мы у вас не будем ничего захоранивать. Никакого захоронения не будет". — "А куда будете?" — "Мы у вас не будем ничего захоранивать. Не волнуйтесь".
— Они и про "Марадыковский" так говорят, и в Камбарке.
— Да, они захоранивать не будут. И он сказал: по закону мы должны через одиннадцать месяцев вывозить. Но по закону через одиннадцать месяцев должны вывозить с мест накопления у отходообразователей. То есть, отходообразователи…
— Предприятия?
– Предприятия должны свои отходы не дольше одиннадцати месяцев хранить, а потом сдавать регоператору. Эти же, извините — на последнем звене цепочки. Куда они еще сдавать будут? Кто их возьмет? Они еще одно место искать будут? Нет. Их хитрость заключается в том, что если окончательное захоронение, то для полигонов есть требования по 12 статье 89 ФЗ "Об отходах производства и потребления": грунтовые воды не ближе, населенные пункты не ближе — там все перечислено. А для того чтобы временно хранить…
— Как радоновские хранилища (хранилища ФГУП "РАДОН" — "Idel.Реалии")?
— Как радоновские — никаких требований нет. Размещай, где хочешь, что хочешь и сколько хочешь, и как угодно долго. Как тебе нужно, так и размещай.
Пинчук: — Так что лучше было бы захоронение. По крайней мере, это был бы контролируемый процесс.
Пицунова: — Тогда бы они должны были выбрать место, которое соответствует обозначенным критериям и там обеспечить нормальное захоронение. Сейчас они могут где угодно хранить — это же временно.
НЕРАДИОАКТИВНЫЕ ОТХОДЫ
— Я читала вашу статью, где вы говорите, что скорее всего туда повезут отходы отходов.
Пицунова: — Отходы отходов я и имела в виду. Например, гальваника. Они что-то сделали, потом из этих отходов извлекли все нужное, и остались, как у нас раньше называлось, невозвратные отходы — отходы, которые уже нельзя переработать. Вот это все и привезут. Либо то, что лежало долго, поскольку опять-таки нельзя переработать. Все, что они могут переработать, предприятия перерабатывают сами. По статистике, они 90-95% перерабатывают на своем предприятии. Именно поэтому у них образуется так мало отходов 1 и 2 классов опасности.
Но, к примеру, серная кислота — 2 класса опасности, а если ты ее разбавил, то уже нет
Я, конечно, понимаю, что могут врать, потому что они могут разбавлять отходы и тем самым переводить их в меньший класс опасности — есть такая хитрость у предприятий, чтобы меньше платить за их размещение, переработку, вывоз и так далее. Это довод в пользу наших противников — тех, кто говорит, что отходы 1 и 2 класса опасности могут увезти на какие-то свалки, если их смешать, например, с другими отходами или разбавить. Правда, к некоторой части отходов это не относится: загрязнения мышьяком, свинцом, ртутью в любом количестве считается 1 классом опасности. Но, к примеру, серная кислота — 2 класса опасности, а если ты ее разбавил, то уже нет.
Пинчук: — Радиоактивные отходы — то же самое. Ниже некоего уровня они перестают считаться радиоактивными отходами.
Пицунова: — Это, кстати, еще одна фишка — нам говорят: "мы не повезем радиоактивные отходы". Мы понимаем, что для радиоактивных отходов есть полигоны, но нефтешламы не считаются радиоактивными отходами. При этом нефтешламы содержат радионуклиды. Соответственно, если они будут принимать нефтешламы из шламонакомителей, то радионуклиды тут будут, и они будут накапливаться.
— Они же говорят: мы будем замеры проводить, к нам не попадет.
— Не могу ничего сказать по этому поводу. Дело в том, что очень многие радионуклиды нельзя так просто обнаружить, потому что они являются альфа-излучателями.
Пинчук: — То есть, дозиметром это не покажешь, должны быть лабораторные исследования.
Пицунова: — Нужно завести лабораторию, специальный ящик, посмотреть, вылетают ли альфа-частицы. У нас, конечно, есть приборы, которые меряют альфа-частицы, но, думаю, вряд ли они будут это делать. И потом, если содержание этих радионуклидов в пределах ПДК, то это не считается радиоактивными отходами.
Вот они их привезли в пределах ПДК, а потом начинают перерабатывать. Количество этих радионуклидов, их концентрация увеличивается, и образуются в результате радиоактивные отходы.
Пинчук: — Они сожгут, соответственно либо что-то уйдет в дым, либо что-то сконцентрируется в оставшемся шламе, то есть его будет больше. То, что уйдет в дым, вылетит и где-то осядет.
Недавно был доклад о мусоросжигательных заводах в Европе: чистые-чистые, а несколько лет прошло, и выяснилось, что все вокруг заражено диоксинами, потому что выбрасывает он вроде бы по нормам, но они сохраняются и на определенной территории накапливаются вокруг этого завода. Через какое-то время получается, что территория заражена диоксинами.
Пицунова: — Если бы они честно сказали, да, мы будем завозить... Ну вы определитесь: вы будете строить семь заводов, у вас будут, мы предполагаем, такие-то виды отходов, поэтому будут приняты вот такие меры безопасности, вы будете делать то-то и то-то.
Но ведь этого нет. Тут либо они сами не знают, что будут делать, либо им безразлично, они потом как-нибудь левой коленкой будут это осуществлять.
Такое отношение к объекту меня, например, очень беспокоит. Они говорят о системе обращения с отходами, а сами даже не знают, какие отходы, куда они повезут, сколько их. Они ничего не знают. Это очень непрофессиональный, некомпетентный подход. А в данном случае некомпетентность — это опасно.
Пинчук: — Мне кажется, что это даже не компетентность в общем таком смысле. Нам просто не говорят, обманывают нас по сути дела, разводят, как лохов.
— Если верить официальной статистике местных министерств экологии, получается, что почти все опасные отходы перерабатывают?
С того самого времени эта тема стала закрытой
Пицунова: — Да. Хотя по поводу экологии все очень сложно. Мы искали данные по количеству отходов в Саратовской области 1 и 2 класса опасности и не нашли. С 2014 года — в это время, по-моему, были приняты какие-то программы по обращению с отходами — никаких данных о количестве отходов промышленных, в том числе 1 и 2 классов опасности в докладах о состоянии окружающей среды, которые выпускаются нашим министерством экологии областным, нет. Насколько я помню, в 14 году должна была заработать новая система обращения с отходами. И насколько я поняла, отходы отошли под ведомство Минпрома. С того самого времени эта тема стала закрытой.
БЕЗ ГЕОЛОГИЧЕСКИХ ИЗЫСКАНИЙ
— Когда площадку выбирали под объект УХО, она подходила под экологические требования?
— С моей точки зрения, нет, она не подходит, с учетом того, что там протекает река Сакма. Как минимум, поэтому. Довольно близко залегают грунтовые воды. Но они же не выбирали. В данном случае никакого выбора нет. Печаль заключается в том, что жители — в заложниках, причем в заложниках они уже больше века. Как туда завезли химоружие после первой мировой войны, так они в заложниках и сидят. Ну ладно, когда-то была государственная необходимость — в войну и прочее, но сейчас-то? Ладно, приняли решение уничтожать на месте хранения, потому что якобы через всю страну далеко везти. Но на месте хранения — это же необязательно на месте этих складов. Ну вы постройте его не так близко к населенному пункту, выберите место, проведите геологические изыскания. Ничего этого сделано не было.
Нет у нас нормативно-правовой базы, которая бы ограничивала аппетиты "Росатома"
А сейчас уж вообще стыдно. Вы хотите что-то там размещать — размещайте, но если это опасный объект, вы проведите геологические изыскания, сделайте, как положено. Но у них же по закону никто не требует этого. Это необязательно, потому что закон на объекты хранения не распространяется. Закон может распространяться на объекты захоронения и на предприятия 1-2 классов опасности. На предприятия, которые работают с отходами 1-2 классов опасности, не распространяется закон. Нет у нас нормативно-правовой базы, которая бы ограничивала аппетиты "Росатома".
У нас на кладбища есть отдельный СанПиН, на крематории есть отдельный СанПиН, а вот на объекты по размещению отходов 1-2 классов опасности нет.
— Именно по размещению?
— По размещению. А они не говорят, что у них заводы. Они же говорят: забудьте о строительстве завода. Они не говорят, что собираются строить объект.
— То есть скорее всего это не будет проходить даже как реконструкция?
— Я думаю, что в данном случае ни строительство, ни реконструкция не предполагаются. Их проект носит название "Перепрофилирование объекта по уничтожению химического оружия для создания производственно-технического комплекса по обработке, утилизации, обезвреживанию отходов 1 и 2 классов опасности "Горный", а господин Корольков несколько раз упорно делал акцент на том, что нужно забыть о строительстве, никакого строительства не будет. А если [официально] не будет ни строительства, ни реконструкции, значит, и экспертизы никакой не будет.
Более того, в совокупности с возведением новой печки можно предположить, что фактически уже ведется реконструкция объекта под новые нужды — уничтожение отходов 1-2 класса опасности — без проекта и всяких согласований.
НЕ СЕМЬ ПЕЧЕК, А ВЫСОКОТЕХНОЛОГИЧНАЯ ПЕРЕРАБОТКА ОТДЕЛЬНЫХ ВИДОВ ОТХОДОВ
— Как вы считаете, с отходами 1 и 2 класса опасности как нужно поступать, как организовать систему?
— Я считаю, что должна быть система, должны быть предприятия, которые перерабатывают, и они должны строго контролироваться. Просто я считаю, что эти предприятия должны быть построены не рядом с населенными пунктами, и в местностях, которые отвечают строгим требованиям, хотя бы требованиям, которые предъявляются к полигонам по захоронению отходов. Потому что не может предприятие, которое уничтожает отходы 1-2 классов опасности, обеспечить нам полную безопасность или, как они говорят, замкнутый цикл от окружающей среды. То есть мы должны заботиться не только об экономической эффективности, но и об экологической безопасности. И то, что у нас экономическая эффективность — как телега впереди лошади, это-то и беспокоит всех, потому что они по сути дела наши жизни, наше здоровье и окружающую среду разменивают на какие-то сиюминутные привилегии или сиюминутную экономию.
С моей точки зрения, у нас не проработан механизм стимулирования предприятий к тому, чтобы они максимально извлекали полезные составляющие своих отходов. В законе "Об отходах производства и потребления" прописаны такие механизмы для предприятий, которые производят товары народного потребления, вернее упаковку. А для промышленных предприятий в законе не прописано. Ну вы простимулируйте предприятия чем-нибудь, чтобы им было выгодно извлекать по максимуму, чтобы отходов образовывалось меньше. Тогда не нужно будет строить столько заводов. Это первое. Второе, учитывая, что сжигание — это все-таки опасный принцип уничтожения, я бы, например, считала, что более безопасным будет окончательная изоляция в виде остекловывания или битумирования и складирования этих отходов, до тех пор пока не будут изобретены новые технологии, которые позволят их более безопасно уничтожить.
Вы же получаете прибыль. Почему за это должны расплачиваться другие?
Сейчас у нас идет нагрузка на территории и на здоровье населения. Это неправильно. Нельзя решать экологические проблемы всей страны за счет здоровья населения какой-то ее части. Это мне кажется недопустимым. И кроме того, почему предприятия, которые производят эти отходы и получают прибыль, не должны вкладываться в утилизацию этих отходов? Нам говорят: это экономически неэффективно. Да, экономически неэффективно, но вы же получаете прибыль. Почему за это должны расплачиваться другие?
Обязательств у предприятия нет, и стимула нет, и контроля за образованием отходов тоже нет, если никто не может сказать точно, сколько этих отходов. Пока эта система не будет налажена, говорить о комплексной переработке всех опасных отходов, особенно в России, преждевременно.
Сейчас у нас за загрязнение окружающей среды столь малая плата, что гораздо выгоднее заплатить штраф. Подумайте, если за загрязнение водоема предприятие платит 20 тысяч, разве это деньги для предприятия промышленного? Нет. Плата за загрязнение окружающей среды, в том числе за размещение отходов должна быть столь высокой, чтобы предприятие думало о том, как меньше загрязнять и меньше производить отходов. Да, это стукнет по целому ряду предприятий. Но, извините, — по целому ряду недобросовестных предприятий, которые не думают о людях, живущих в этой стране.
Пинчук: — Сборы за утилизацию — это такая штука: если они будут слишком большими, то в совокупности со всем остальным получается, что им будет выгоднее закопать, вылить куда-то втихаря, как сейчас и происходит. То есть одних экономических стимулов в данном случае недостаточно. Они должны понимать, что у них будет серьезная ответственность.
Пицунова: — Есть еще один момент. У нас сейчас реально много предприятий, которые принимают отходы 1-2 классов опасности. Да, многие из них мухлюют, то есть якобы принимают, а сами сливают в такие же ямы, овраги и так далее. Знаем мы такие предприятия в Саратове. Но есть предприятия, которые реально этим занимаются, которые внедряют новые технологии. Причем они занимаются переработкой конкретного вида отходов.
С моей точки зрения, должно быть не семь больших печек по всей стране, а должна быть оказана поддержка тем предприятиям, которые специализируются на уничтожении, обезвреживании конкретного вида отходов. Как это делает тот же челябинский завод с батарейками, или те же заводы по демеркуризации. Ведь им же сейчас эту ртуть девать некуда. Демеркуризация, демеркуризация, а она никому не нужна. Вы подумайте тогда своими головами, что делать с этой ртутью, как поддержать эти предприятия. И так можно по каждому виду [отходов]. С моей точки зрения, нужно идти не к тому, чтобы сваливать все в кучу, а идти нужно к высокотехнологичной переработке отдельных видов отходов. И тогда у нас останется очень мало того, что нужно будет сжечь, забитумировать или закопать.
Бойтесь равнодушия — оно убивает. Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
