Летом 2012 года Хамовнический районный суд Москвы приговорил участницу группы Pussy Riot Надежду Толоконникову к двум годам заключения за панк-молебен "Богородица, Путина прогони". Большую часть срока она отбывала в женской исправительной колонии №14 в Мордовии. В сентябре 2013 года издание "Лента.ру" опубликовало письмо Толоконниковой, в котором она рассказала о рабских условиях труда в ИК-14. В рамках цикла публикаций о мордовских колониях "Idel.Реалии" поговорили с ней о заключении, стратегии выжить, а также о том, намерена ли она обращаться в СК после возбужденного в отношении бывшего и.о начальника колонии уголовного дела.
В конце прошлого года Следком возбудил уголовное дело в отношении исполняющего обязанности начальника мордовской исправительной колонии №14 Юрия Куприянова. По версии следствия, он "незаконно организовал привлечение осужденных, содержащихся в исправительном учреждении, без их добровольного согласия к выполнению сверхурочных работ на швейном производстве, в том числе в ночное время, чем существенно нарушил их права и законные интересы, а также законные интересы общества и государства". О рабском труде в ИК-14 еще осенью 2013 года рассказала участница группы Pussy Riot Надежда Толоконникова. 23 сентября 2013 она объявила голодовку. В ноябре того же года ее перевели в больницу управления ФСИН по Красноярскому краю. В конце декабря 2013 года Толоконникова вышла на свободу.
— "Я хочу сказать, что Толоконникова была не так уж и не права. И те факты, которые она говорила, нашли на сегодня подтверждение", — сказал в конце декабря прошлого года замдиректора ФСИН Валерий Максименко. Расскажите, что вы испытали в те минуты, когда прочитали эту новость?
— Я прочитала эту цитату в новостях, может быть, даже на "Медиазоне" — точно не помню. Было удивительно — прошло пять лет. Когда ты делаешь какую-то акцию: например, голодовку, или пишешь открытое письмо, то ожидаешь несколько более быструю реакцию, чем то, что может произойти через пять лет. Было очень приятное удивление, даже ликование. Я прыгала и билась от счастья головой о потолок, потому что это не просто какая-то личная история — это в целом про активизм и большой урок на тему того, когда и каким образом ты увидишь эффект от своих действий.
Когда я начинала свою голодовку, я была в совершенно уничтоженном состоянии — от моей личности уже практически ничего не осталось, и это был мой шанс спасти себя. Я была совершенно уничтожена этой дичайшей работой на швейном производстве и постоянными хозработами. В тот момент я, конечно, не чувствовала себя человеком, который может реально противостоять Юрию Куприянову. Я чувствовала себя занозой в его заднице. Удивительно, что уголовное дело против него все-таки завели. Хочется, чтобы статья была посерьезнее, нежели превышение должностных полномочий. Знаете, как у Дмитрия Нецкина — экс-начальника ИК-13, которого посадили на 11 лет. Это более подходящая статья для Куприянова.
— Вы, насколько я помню, называли Куприянова своим врагом. Кто он для вас сейчас?
— Мне всегда нравилось думать, что врагов у меня нет. Но, наверное, этому человеку удалось максимально себя приблизить к тому, кого я бы могла назвать врагом. Он же не просто исполнял обязанности начальника колонии, он был не просто коррумпированным функционером, он был гораздо хуже — наследником тех самых сталинских традиций, которые убивают все то докоммунистическое светлое в нашей стране. Все-таки сильна роль той фракции силовиков, которые хотят вернуть все антигуманистические сталинские времена — когда права человека не существовали. Они по-прежнему говорят, что вся эта туфта с правами человека мешает им реально быть хорошими и эффективными управленцами и менеджерами.
Куприянов — один из тех, кто, исходя из этой философии, находит моральные оправдания истязаниям людей. Ему нравится использовать эту власть! И чаще даже непонятно, для чего. Зачем ему было меня прессовать, ведь он никаких денег вроде бы с этого не получал и вряд ли бы получил повышение. Скорее всего, это было личное желание посмотреть, сможет ли он меня переломить. Ведь я изначально заявила себя как человек, придерживающийся определенной системы убеждений. А он посмеялся надо мной и сказал, что мы тут и не таких ломали.
Эффект бумеранга помогает заключенным выжить в колонии
Я думаю, только разговорами тут не обойтись — поэтому было бы здорово, чтобы, как говорят в колонии, произошел эффект бумеранга. Этот эффект помогает заключенным выжить в колонии. Когда мы там, нам всем кажется, что возмездие когда-то настанет. Чаще всего оно не настает, но в данном случае есть перспектива хотя бы частичного бумеранга. Хочется, чтобы человек испытал на своем горбу то, во что он ввергал человеческие существа. Я думаю, многие из таких товарищей, как Куприянов, просто дегуманизируют людей, заключенных: они прямо говорят, что ты здесь не человек, не гражданин, а осужденная!
Дегуманизировать людей нельзя — пусть они поймут это самостоятельно, на себе. Хотелось бы, чтобы Куприянова отправили работать на "швейку" часов по 16 в день, как он приказывал работать всем остальным. Если его отправят в какую-нибудь колонию в Подмосковье, где работают по восемь часов, это будет небо и земля. Я общалась с девочками, которые сидели под Москвой и в Мордовии — они говорили, что в Подмосковье чувствовали себя с этим восьмичасовым рабочим днем как на курорте. Мы ведь даже не знаем реальное количество людей, которые умерли в мордовских колониях — всех "списывали".
— Но вы выступаете за соблюдение прав человека, одновременно с этим желая Куприянову работать по 16 часов в день.
А не стоит ли нам сделать так, чтобы у всех следователей, судей, прокуроров была обязательная практика отсидеть месяц в общей тюрьме
— Права должны соблюдаться, но как иначе он сможет испытать ту систему, которую он создал? Может быть, это должен быть какой-то непродолжительный период времени. Когда я сидела в СИЗО, без какой-либо злости, в качестве правоприменительной практики думала о том, а не стоит ли нам сделать так, чтобы у всех следователей, судей, прокуроров была обязательная практика отсидеть месяц в общей тюрьме на общих основаниях. Я думаю, после этого у них стало бы более гуманное отношение в течение всей их карьеры. Это важно! Мне кажется, большинство из них не представляют, какие условия содержания в СИЗО. Они считают, что это только лишение свободы — на деле же это лишение вообще человеческого достоинства (что самое страшное), а для тех, кто тяжело болен — это лишение здоровья, а иногда и жизни.
— Вы намерены обратиться в Следственный комитет с заявлением о преступлении со стороны Куприянова?
— Да, я обращусь с заявлением в СК. Я бы хотела, чтобы меня признали потерпевшей, хочу выступить в суде.
— Не хочется гадать на кофейной гуще, но с чем вы связываете возбуждение уголовного дела в отношении Куприянова? Ведь и про рабский труд, и невыносимые условия в мордовских колониях говорили давно.
— Я не огромный любитель гадать. Но интуитивно, следуя новостной повестке последнего года, было такое ощущение, что критическая масса сообщений об избиениях, убийствах, уничтожении личностей в колонии переполнилась. Им же надо кого-то наказывать! Не будут же они наказывать самих себя. Менять систему в целом они совершенно не хотят, поэтому находится некоторое количество козлов отпущения, которые за это несут наказания. Не то, что бы они несправедливо несли наказание, но проблема в том, что я не увидела от ФСИН серьезного желания поменять систему целиком. Для этого, с моей точки зрения, нужно делать огромные перестановки в самой службе исполнения наказания, менять большую часть служащих в погонах на гражданских. Тогда, мне кажется, может быть какое-то более светлое будущее у этой системы.
— После освобождения вы заявили, что намерены бороться за права заключенных. Однако спустя столько лет вашей активности в этом направлении не видно. Или правозащитная организация "Зона права" и издание "Медиазона", которые вы с Марией Алехиной и Петром Верзиловым основали, и есть ваш вклад в борьбу за права тех, кто находится в заключении?
— Когда в 2014 году мы придумывали, как нам жизнь построить, мы ставили себе цель сделать живые организмы, организации, которые могут действовать независимо от нас. Мы не являемся профессионалами ни в правозащите, ни в журналистике. И сейчас существуют эти две организации. "Медиазону" мы полностью поставили на ноги, отдавая деньги со всех наших концертов и публичных выступлений. В первые годы она полностью финансировалась за счет тех денег, которые мы собирали. Также мы финансировали "Зону права", теперь ей в большей степени занимается Паша Чиков (руководитель международной правозащитной группы "Агора" — "Idel.Реалии"), и я очень ему благодарна за то, что он перенял этот проект у нас. Но все по-прежнему сотрудничают: и мы с Пашей, и "Зона права" с "Медиазоной". Такую задачу мы и ставили: создать механизмы, в которых профессионалы будут делать свою работу. А мы выступили в роли менеджеров.
Это опыт полного погружения в апатию. Это опыт столкновения с практически несуществованием.
— Как вы сейчас ответите на вопрос, что для вас было самым сложным в ИК-14?
— Это опыт полного погружения в апатию. В состояние тела, которое, как в матрице, запаковано в слизь и может только потреблять другую слизь, поддерживая свое существование, но не способное на самостоятельный акт. Это опыт столкновения с практически несуществованием — когда ты становишься своей тенью. Ты полностью теряешь какую-либо волю. Как это делается — для этого есть комплекс средств, который выстраивается годами. Мордовские зоны, как я читала, были основаны при Сталине. И те традиции серьезно никогда и не пересматривались: надзиратели, которые живут в этих селах и ничем другим не занимаются, передают свой опыт детям. Это навык, как нужно умертвлять личность заключенного!
Это сложный физический труд. Я работала по восемь часов, но все вокруг — по 16. Соответственно, мне нужно было отшивать ту же самую норму выработки за восемь часов, а не за 16. Поэтому мне иногда хотелось работать и по 16 часов — на меня дико орали, накапливались горы неотшитой продукции, я чувствовала себя виноватой, потому что подводила всю ленту производства — ведь из-за меня они не могут выполнить норму. Я даже писала заявление, что очень хочу работать 16 часов, потому что мне было стыдно. Но Куприянов мне отказывал! Он улыбался и говорил: "Вы же знаете Трудовой кодекс". Я отвечала: "Почему же он тогда не применяется к другим заключенным?" "Толоконникова, ты первая, кто приходит в мой кабинет просить не за себя, а за других, и не идет отсюда прямо в ШИЗО", — заявлял Куприянов.
Бывало, что баня ломалась, и мы могли мыться только раз в три недели. И как ты за это время мыл голову, все остальные части тела — это только твои заботы!
Эта постоянная нервная атмосфера, крики, побои на ленте (меня лично это не касалось, но вокруг меня люди дрались). Отсутствие доступа к элементарным средствам гигиены, например, к душу. У нас была баня с еле текущей водой, иногда холодной раз в неделю, иногда раз в две недели. Бывало, что баня ломалась, и мы могли мыться только раз в три недели. И как ты за это время мыл голову, все остальные части тела, которые нужно мыть каждый день или несколько раз в день — это только твои заботы!
— В декабре прошлого года вы опубликовали пост в Facebook с рассказом об одной из встреч с вашим защитником — адвокатом "Агоры" Ириной Хруновой. Вы писали, что были тогда "в полной апатии, плюнули на свою жизнь". Вскоре вы, насколько я понимаю, изменили отношение к происходящему. Можете рассказать, что на вас повлияло (родственники, друзья, адвокаты), и что делать тем, кто окажется в колонии в такой же ситуации?
— Безусловно, я хочу выразить огромную благодарность тем людям, которые поддерживали меня: в первую очередь, Пете [Верзилову], Ире Хруновой, Паше Чикову и всем моим друзьям, активистам, которые ездили, помогали передавать еду или стояли у стен колонии. Это все ставит тебя на особенное место среди других заключенных. В том смысле, что ни у кого нет такой огромной поддержки. Даже если есть поддержка семьи, никто не будет взрывать фейерверк в твой день рождения и кричать у стен колонии "Поздравляю!" Это что-то совсем уникальное и дает силы. Поэтому если у вас есть какой-то товарищ политический заключенный, то, конечно, всяческая поддержка — даже письмо — может спасти ему жизнь. Звучит пафосно, но в заключении, действительно, так.
Что касается персональной стратегии поведения, то тут я вынуждена признать: в Мордовии я выбрала неправильную стратегию. Я не думаю, что мне стоит оказываться в колонии когда-либо еще раз, но если бы это произошло, то, безусловно, стратегия должна быть гораздо более жесткой. Не стоит договариваться с администрацией: в том смысле, что "вот, дорогой Юрий Куприянов, давайте мы будем работать на два часа в день меньше — не 18 часов, а 16 — и я не буду сообщать о нарушениях адвокатам". Это все от лукавого — нужно говорить абсолютную правду и показывать начальству колонии, что ты отмороженный. Они таких людей называют именно так и уважают их. Если у них есть какая-то поддержка извне, то администрация боится их трогать. Если ты отмороженный, но при этом у тебя нет никакой поддержки, то это очень опасно. Я таких видела: они глотают гвозди, сидят месяцами в ШИЗО — это страшно и сложно. С другой стороны — я видела их глаза, у них есть что-то, чего нет у других заключенных. У них есть чувство собственного превосходства над начальством, есть этот запал в глазах, который позволяет им выжить.
Нужно говорить абсолютную правду и показывать начальству колонии, что ты отмороженный
Чувство своей правоты и умение за нее постоять, не поддаваться на провокации со стороны администрации! Допустим, Ильдар Дадин — он подвергался пыткам, и разглашение этой информации в конечном счете ему помогло. Я думаю, в большинстве случаев это будет работать именно так. Особенно если это случай с политическим активистом. Поэтому никакого молчания!
— Помимо рабского труда, избиений мне рассказывали, как заключенные по собственной воле вступали в интимные отношения с представителями администрации ради лучших условий содержания. При вас такое было? Были ли случаи, когда надзиратели принуждали к сексу заключенных?
— В порядке хохмы в нашей колонии предлагали сходить в "механичку", где сидят опухшие от алкоголя с огромным пузом механики. Якобы сообщалось, что кто-то от желания мужского внимания все-таки к ним ходил. Правда это или нет, я не знаю. Что касается принуждения, то в ИК-14 я такое не слышала. Может быть, этого не было, либо от меня тщательно скрывали эту информацию — за мной следили, чтобы я со многими не общалась. От многих людей я слышала, что в ИК-2 (колония в Мордовии) были случаи изнасилования.
— Что бы вы хотели изменить в жизни женщин в России — не только тех, кто отбывает наказание?
— Во-первых, должна быть решена проблема с домашним насилием. Понятно, что она не решится за одну ночь, но силами государства, при его воле вполне можно исправить эту ситуацию. Необходимо организовать специальные отделы в полиции, которые будут отвечать на звонки, связанные с домашним насилием, и внимательно к ним прислушиваться. Мы ведь знаем истории, когда женщин убивали уже после того, как они обращались в полицию, но в ответ не получали никакой реакции. Изменить законодательство о домашнем насилии: вместо, по сути, его легализации стоит принять комплекс законов, который не надо изобретать. Можно посмотреть на опыт некоторых западных стран, где такие меры помогли улучшить ситуацию.
Мне хотелось бы гораздо больше женщин в политике. Как получается, что у нас всего несколько женщин занимают высшие политические посты, совершенно необъяснимо.
Безусловно, в решении этой проблемы могли бы помочь убежища для тех людей, которые подвергаются насилию. Лучший способ избавиться от насильника — сбежать, но часто людям просто некуда идти. Если появятся такие центры, в которых будут системы реабилитации, то это улучшит жизни многих женщин.
Мне хотелось бы гораздо больше женщин в политике. Россия совершенно не является традиционной патриархальной страной — женщина здесь всегда воспринималась очень сильным существом. Традиция советского феминизма приучила нас к тому, что женщина — это абсолютно равное мужчине существо. Как получается, что у нас всего несколько женщин занимают высшие политические посты, совершенно необъяснимо. Точнее объяснимо только тем, что Путин и его ближайшее окружение — адские сексисты. Их надо убрать и выстроить гендерный баланс в правительстве.
Половое воспитание — это отдельная тема. Невозможно говорить о каких-то школьных реформах, не введя, в первую очередь, уроки полового воспитания. Во вторую очередь — уроки феминизма и истории ЛГБТ и квир движений. Ко мне в школу приходил священник и рассказывал, что моя вагина имеет память — это было единственное, как меня учили предохраняться. Интернета у меня тогда не было, родители со мной об этом не говорили, потому что в СССР и России секса нет. От кого я могла узнать, что такое презерватив, куда его надо надевать и кому. Это позволит справиться с ранней беременностью и эпидемией ВИЧ, которая в России сейчас на абсолютно недопустимом уровне. В развитой стране с высоким уровнем грамотности это какой-то каменный век. Очень страшно, что из-за тупости правительства многие люди теряют свои жизни и ломают их.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Говорим о том, о чем другие вынуждены молчать.
